Глава 6. Индийское кино

– Доктор! – Пани Рудая легко запрыгнула на пень. – Как хорошо, что вы сегодня принимаете!

С тех пор, как хищница села на диету, она вызывала только восхищение. Фигуристая лиса с блестящей шерсткой, лучистыми глазами и мокрым носом могла стать лицом анти–бройлерной компании, если бы таковая развернулась в Грижском лесу.

– Что вас привело ко мне, милая пани?

– Я хотела посоветоваться. Вы же знакомы с моей сестрой–близнецом? – лиса подождала, пока филин кивнет.

Все знали пани Сломанный коготок. Не в пример пани Рудой, она родилась не столь удачливой, а потому вечно влипала в какие–то истории. Однажды, охотясь на кроликов на подворье рябой Марыси, она попала в капкан. Слава Всевышнему, жуткое устройство не перерубило ей лапу, а всего лишь сняло коготь. Когда ее, умирающую, принесли к филину, он, промыв рану, заверил обеспокоенных родственников, что пациентка жить будет, однако коготь никогда не отрастет. Лисе так понравилось находиться в центре внимания, что она до сих пор прихрамывала, хотя по заверениям пана Фила, могла бы этого не делать.

– Я подозреваю, что сестра имеет на меня зуб. Вот отрежьте мне хвост, но никак не пойму, что я ей сделала плохого! – Пани Рудая вытерла белым кончиком шикарного хвоста набежавшую слезу. – Пока я была толстой и безобразной, между нами сохранялся мир, но как только села на диету, начались неприятности: то земля уйдет из–под лап, и я ухну в яму с водой, то скатившийся с горки валун закроет выход из норы.

– Милочка, я полагаю, что случившемуся есть иные объяснения. Например, резкий отказ от бройлеров мог вызвать легкое головокружение, а в случае с валуном – камнепады у Старой горки случались и не раз.

– Нет, доктор, это проделки сестры. Вы бы видели ее перекошенную мордочку, когда я появилась перед ней после недельного заточения! Если бы я только сложила лапы! Без еды, без воды, в темноте – это были самые страшные дни в моей жизни. Хорошо, что шли проливные дожди! Я слизывала капли с валуна, а сама рыла и рыла влажную почву. У меня до сих пор не отросли когти! – Лиса сунула лапу под клюв филину.

– Так вот в чем заключается успех вашей диеты, – задумчиво протянул доктор. – Голодание и физический труд. А я думаю, почему пани Зиблс не обеспокоена массовой пропажей зайчат?

– Я вас умоляю! – фыркнула лиса. – Она когти на собственной лапе пересчитать не сможет, не то что многочисленных отпрысков.

– Как я понял, ваша сестра удивилась, увидев вас живой и здоровой?

– И постройневшей! – уточнила лиса. Ее сточенный коготь как восклицательный знак устремился в небо. – Вы знаете, кто меня подсадил на бройлеров? Она. А кто должен был попасть в тот злополучный капкан? Я.

– Откуда, милая пани, такие выводы?

– Как–то я приболела, – увидев докторский взгляд, лиса, несколько смущаясь, поправилась. – О, ничего страшного! Так, по–женски. Охотиться я не могла, и сестра каждый день приносила мне курочку. Сама причем не ела, ссылаясь на то, что сыта. День, два, три и я уже не могла отказаться от нежного мяса, которое так легко добывалось. Результат знакомства с бройлерами вы видели.

– А случай с капканом?

– Это произошло на заре нашей юности. К нам стал похаживать лис, живущий за Жабьим болотом. – Пани Рудая опустила глазки. – Он мне нравился, даже очень, но на несчастье, сестра тоже влюбилась в Красавчика и потребовала, чтобы он выбрал, с какой из сестер хочет остаться. Лис, не думая, указал на меня. Рудичка убежала вся в слезах. А ночью позвала на охоту за кроликами, которых на хуторе разводит пани Марыся. Когда я свернула к клеткам, сестра шепнула, что кроликов перевели в норы, вырытые за хатой. Подкравшись к земляному валу, я запнулась обо что–то металлическое и, проваливаясь в нору, от неожиданности вскрикнула. Пустите меня на воротник, но я слышала, как торжествующе смеялась сестра, правда, тут же она сама заверещала. Сердце сжалось от ужаса, когда, выпрыгнув из ямы, я увидела, как Рудичка катается по земле.

– И в чем подвох?

– Не споткнись я о капкан и не упади в нору, это я осталась бы без лапы, – лиса сделала ударение на «я».

– Ну, пани Рудая, – филин сложил крылья за спиной и начал прохаживаться между сосной и «кушеткой». – Я расцениваю происшествие как случайность, не более.

– Хорошо, но послушайте, что произошло дальше. Я взвалила стонущую сестру на спину и постаралась как можно быстрее убраться со двора. Пробираясь между клетками (так путь к лесу короче), нечаянно задела ее больную лапу. Рудичка не выдержала и вылила на меня ушат обвинений: это я должна находиться на ее месте, тогда Красавчик точно отказался бы от трехлапой невесты и выбрал бы ее!

– Пани Рудая, слова, сказанные в болевом шоке, нельзя принимать за истину.

– Ну, хорошо! А как вы объясните, что норы в земляном валу близко не пахли кроликами, а все ушастые по–прежнему сидели в своих клетках? Стукни меня молния между ушей, но сестра подстроила мне ловушку! И все из–за кого? Рыжего кобеля? Я отказала ему, предложив сойтись с сестрой. Но Красавчик оскорбился и ушел.

– М–да. Когда случайность превращается в закономерность, стоит задуматься.

– А я о чем! – Лиса соскочила с кушетки и начала нервно мерить шагами «кабинет» пана Фила.

Прошу вас, пани Рудая, успокойтесь и вернитесь на кушетку. – У доктора в глазах рябило от рыжего цвета, так быстро лиса моталась туда–сюда. Ее пушистый хвост задевал пана Фила и ерошил перья на голове. Неприятное чувство.

Только что он допустил врачебную ошибку. Он не должен был складывать крылья за спиной и ходить между кушеткой и сосной, показывая свою обеспокоенность. Психо всегда должен оставаться бесстрастным. Поэтому, убедившись, что лиса легла на пень, он продолжил ровным голосом:

– Что сейчас вас тревожит?

– Несчастья с новой силой посыпались на мою голову: очередной камнепад, змея, под соломенной подстилкой, где я обычно сплю, отравленная вода в кувшине. Видно, я родилась под счастливой звездой – совершенно случайно почувствовала странный запах. У меня ПМС и обоняние обострилось. А сегодня загорелся куст, прикрывающий вход в нору, я едва не задохнулась в дыму. Слава Всевышнему, я держу нос по ветру и озаботилась тем, чтобы в моем жилище появился запасной лаз. Тайный от всех, в том числе от сестры.

– И?

– Она не ожидала, что я появлюсь с другой стороны, поэтому спокойно сидела за деревом и наблюдала, как огонь набирает силу.

– Вы спросили ее, почему она покушается на вашу жизнь?

– Нет. Она вывернулась бы. Зачем слушать ложь, когда ищешь правду? Я дождалась, пока куст полностью выгорит, и вернулась в нору через тайный ход. Потом выползла, притворно ахая: «Как это я проспала пожар?», выдержала время, чтобы дать сестре уйти, и рванула к вам. Как психо, вы просто обязаны мне помочь.

– Ну, милочка, у меня несколько иные обязанности.

– Здоровье пациента для вас важно или нет? – в лоб спросила лиса. – А жизнь?

Доктор молчал. Он закрыл глаза, лисе даже показалось, что филин уснул, но стоило ей слезть с пня, пан Фил воззрился на нее.

– Хорошо. Мне самому интересно, что происходит. Я предприму кое–какие действия, но прошу вас держать язык за зубами. Это и вас касается, пани Десмод.

Мышь выползла из–за «кушетки», ее большие глаза говорили о том, что она не пропустила ни слова.

– Да, доктор. Врачебная тайна и всё такое, – пискнула она.

– А пока займитесь своими прямыми обязанностями, возьмите пробу крови у пани Рудой.

– Вы, доктор, пожалуйста, определитесь. – Не разжимая зубов, как чревовещатель, проговорила мышь. – Только что была команда держать язык за зубами.

– Пани Десмод…

– Всё–всё. Я пошутила. Хотела разрядить обстановку.

Ни доктор, ни лиса не отреагировали на ее шутку. Доктор задумался, а пани Рудая с интересом наблюдала за медицинской процедурой.

– Чувствую легкий след сонной одури.

– Сплюньте кровь, быстро. – Пан Фил встревожился за свою лаборантку. – И прополощите рот.

– То–то у меня сухость такая, хоть язык вываливай! – Хлестнула хвостом по пню лиса, знакомая с ядовитой ягодой. – Попила чайку с бабушкой!

– Да, это уже серьезно. Сонная одурь или белладонна. Вам явно желают смерти. Теперь я понимаю, почему ваши глаза показались мне лучистыми. Красавка и есть красавка.

– И сердце у пациентки стучит как бешеное, – добавила мышь, сплевывая росу, которой полоскала рот.

– А что с бабушкой? Надо бы ее проведать. – Филин взлетел выше и снял с сучка табличку «Психо».

– Я сейчас сбегаю! – Лиса кинулась в заросли, но пан Фил остановил ее.

– Вам туда нельзя. И домой нельзя. Вам нужно на время спрятаться.

– Я пойду на птицеферму. Есть у меня там пригретое местечко.

– Отлично. Зная ваше анти–бройлерное настроение, никто не подумает искать вас в курятнике. И больше питья, голубушка. Хорошо бы холодный компресс на голову. А бабушкой займусь я.

– Сделаю, – кивнула лиса и нырнула в кусты.

– Пани Десмод, на сегодня прием окончен.

– Я хочу помочь. Вы же знаете, я юркая, могу незаметно последить за Сломанным коготком.

– Только умоляю, милочка, не рискуйте.

– Ты слышала, дорогая? – пан Фил окликнул жену.

– Да, родной. Лети к Седой лисе, не теряй время. А я пока посещу птичий базар. Если что–то происходит в Грижском лесу, все новости там.

Седая лиса грела старые кости, лежа на пригорке.

– Филя, что тебя принесло сюда? – она щурила глаза на солнце, и филин, как ни вглядывался, не мог определить, расширены у нее зрачки или нет.

– Я прилетел поинтересоваться, как ты себя чувствуешь, старуха.

– Хе–хе–хе, ты бы меня еще чувихой назвал. Да, побузили мы с тобой в свое время. Я вижу, ты и сейчас никак не успокоишься, все в «Психо» играешь.

– Какие игры, старая. Кто–то травит твою внучку белладонной.

– Пулю мне в зад! – Лиса села. – Которую из них? Рыжую или Коготок?

– Рыжую. И сдается мне, Коготок к этому приложила лапу.

– Пошла, значит, по стопам своей взбалмошной матери. Ты помнишь Хиппи?

– Как не помнить твою чумовую дочь. То в зеленый цвет выкрасится, то до розовой кожи обреется.

– Травкой баловалась, – грустно усмехнулась лиса. – Та знатно крышу сносит. Не хочешь вспомнить молодость? Может, забьем по косячку?

– Меня сейчас только один косяк беспокоит. Дверной. Как бы не вмазаться в него, когда в дупло влетаю.

– И у меня зрение село. Я теперь больше на нюх полагаюсь. Так что ты там говорил о моих внучках?

– Рыжая предположила, что только у тебя могла получить дозу белладонны. Во время чаепития. Меня смущает, почему ты не отравилась?

– Я чай не пью, у меня от него сердце бухает. Кипятком балуюсь с сахаром вприкуску.

– Кто чай заваривал?

– Я сама. – Лиса, кряхтя, спустилась к норе. На утоптанной полянке блестел медными боками самовар, а на полотенце уютно устроились чайные принадлежности.

– Откуда у тебя такая коробка? – Фил, поддев когтем, откинул деревянную крышку. Разделенное надвое нутро хранило туго скрученные листочки черного и зеленого чая.

– Хьюмидор, – лениво проговорила лиса. Потом пояснила: – Так коробка для сигар называется. Один дорогой мне мужчина прислал. Из самой Америки. Вкуссссные сигары были, – протянула лиса, довольно сощурив глаза. – Чего ты там нюхаешь?

– Какой чай ты вчера заваривала?

– Черный индийский. Рыжая только такой пьет. Коготок предпочитает зеленый китайский. А что?

– Похоже, в черный чай сушеные ягоды белладонны подмешаны. А вот в зеленом их нет. Как ты думаешь, почему сестра ненавидит сестру?

– Странно, не замечала. Вроде обе приветливые, улыбаются друг другу. Коготок накануне визита Рыжей приходила, фотографии рассматривала, такая веселая, воодушевленная была. Я с недельку назад над ней пошутила, думала, не простит, ан, нет, вернулась, как ни в чем не бывало.

– А что случилось? Расскажи.