Скат плавно опустился к кромке воды и летел к приветственно кланяющимся пальмам. Метр за метром ширились объятия гавани, всё ближе и ближе, чётче и чётче вырисовывался странный причал, затерянный на высокой крыше и состоящий из песка, двух деревьев и гамака между. Вова заметил сгустившуюся из тьмы тень, ловко скользнувшую, перетекшую на край крыши и затаившуюся, но зоркой луной на мгновение вырванную из черноты брега. Рука сделала движение по спине ската, и манта начал плавно набирать высоту. И когда осёдланный людьми морской дьявол пролетел над верхушками пальм, тень мелькнула вновь, стремительно разрастаясь и угрожающе молниеносно приближаясь. Вова пришпорил бока ската пятками и потянул его за плечи на себя. Манта резко взметнулся ввысь, в вертикаль плоскости крыльев вбив. Огромные, яростно схлопнувшиеся челюсти сомкнулись в миллиметрах от ребят, скрежет громадных наточенных зубов на себе ощутивших.

Морской дьявол вращался волчком, улетая прочь от берега обратно в океан. Вова и Алёна как могли долго удерживались на его скользкой спине и за мгновение до приводнения отпустили руки. Взлетели все вместе, упали по отдельности.

Всплыв, Вова бросил пристальный взгляд на берег. Громадный чёрный силуэт проворно скользнул от одного края крыши до другого, яро дыша и к воде подойти не решившись, а через мгновение бесследно растворился тенью в маскирующей темноте.

Алёна положила испуганные руки Вове на плечи, к нему подплыв. Волнение изнутри покачивало грудь частыми вдохами.

– Что это было?! – дрожащим голосом произнесла она, бегая испуганными глазами по кромке берега, укутываемого спокойными вихрастыми волнами.

– Хозяин крыши, видимо. Значит, нам пора заканчивать, раз твоё подсознание включило защиту.

– Фигасе защита! А меня-то она почему пыталась сожрать?

– Думаю, целью был я. Нужно было меня убрать из твоего сна. Это такой коллективный дух антител подсознания, видимо. Ладно, – раздосадованно вздохнул Вова, – повеселились и хватит. Возвращай нас к началу.

– Эх, а хотелось ещё побыть здесь…

– Ага, сейчас нас ещё и акулы за задницы хватать начнут, – улыбался Вова.

– Ладно…

Алёна щёлкнула пальцами. Мир сна осыпался битым стеклом, осколки которого, опав, измельчились в светящуюся пыль. Она стояла в полутёмной пустоте, облачённая в сорочку с синими, молчаливыми птицами. Вова снова стал чёрным волком.

– Доброй ночи, – мигнул глазом он.

– Доброй, – Алёна, улыбнувшись, нажала на спуск фотоаппарата.

Затвор щёлкнул, взметнулась яркая молния вспышки. Волк, сделавшись тенью, скользнул прямиком в объектив. Алёна открыла просмотр фотографий (определённо удивившись наличию данной функции на стародавнем аппарате). В нём был запечатлён именно хитро улыбающийся Вова, а не его животное обличье.

6.

Благородное похмелье чинно будило Алёну к полудню: тонкие, полупрозрачные нотки тумана в голове (бросающие тень скорее на пересып), лёгкая утомлённость в мышцах, точно после восхождения к базилике Сакре-Кёр с подсчётом ступеней, и, вишенкой на царственном торте, иссякшая роса во рту, выдающая своё отсутствие за томительное вожделение в фиалковом саду.

В Вовином пробуждении было куда меньше изящества: клеила рот утренняя застойная слюна, трудно распахнулись сухие слегка опухшие веки, приторное послевкусие вечернего курева вязало всё от лёгких до губ никотиновым голоданием.

– Принесёшь мне кофе в постель? – спросила Алёна, где-то в ночи вернувшаяся из подвала, будучи при этом во сне и в телесную память воспоминание не прописав.

Она грациозно потягивалась под тающими снегами уже не пледа, а целого белого лёгкого хлопкового одеяла и опрятно зевала, окончательно из ласковых сетей сна высвободившись.

– Нет. Я гость. Так что кофе принесёшь мне именно ты, – важничал Вова, вылупившись из кокона спальника и удобно рассевшись на диване, чтобы следить за утренними потягушечными, абсолютно плавными движениями Алёны.

И в каждом её движении, в каждом мановении руки или во всплеске ножкой была какая-то природная красота, какая-то естественная грация, какая-то притягательная, обескураживающая простота. Раньше Вова этого не замечал, но вмешался взрезанный солнечный лучом полдень, нега одеяла, любвеобильность постели и разговоры о кофе, тонкий аромат которого чудесным образом просочился под дверью невесомым шёлком.

– Умный дом сам начинает варить капучино по первому требованию? – саркастично задался Вова, бойкий аромат носом впитав.

А где-то внизу ухнула упавшая пластиковая бутылка. Еле слышно заёрзала по столешнице чашка. Тонким звоном затрепетали в задвинутом ящике чайные ложки. Внизу кто-то показушно шумел на кухне, привлекая к себе явно недостающее внимание.

– Да это брат вернулся, видимо…

– Полезно иметь таких родственников.

– Пойдём, выпьем кофе.

Алёна легко накинула махровый халат поверх красной вульгарной сорочки и забежала принять водные процедуры в просторную светлую ванную, и каждое её движение подтвердило – утренняя неуклюжесть ей чужда. После, уже свежая и бодрая, она направилась на кухню летящей походкой. Казалось, её босые стопы едва касались любой поверхности. Она сбегала вниз не по ступеням, а по уплотняющимся расслоениям кофейного аромата.

Вова, скоро одевшись, сделал короткую зарядку, заряда не принесшую, и, по примеру Алёны, зашёл быстро умыться в ванную комнату второго этажа, где густо благоухало персиковое мыло и освежал фтор мятной зубной пасты. В запотевшем зеркале, в центре имевшем опрятную округлую протёртость для лица, чьей-то грациозной ручкой выведенную, Вова увидел себя, ночью и сновидениями потрёпанного, и, студёной водой лицо смочив, он направился на призывно-приставучий запах кофе, ниточка которого уводила по лестнице вниз, на кухню, а турка-клубок теснилась в руках Алекса, с трудом сдерживающего понятное негодование: договорённость о визите чужака-голодранца была достигнута в пределах чётких временных границ, и утром Вовы в доме уже быть не должно. Не говоря уже про «казённые» кофепития.

– Ну, мне тоже неприятно было бы увидеть у себя на кухне заспанного бомжа, – оголтело зевал Вова.

Алекс безмолвно согласился, сомкнув губы в неприветливой ухмылке, оплавляемый широкими, точно цыганские иглы, лучами, прошившими окно и плетущими тёплые нити.

Алёна, элегантно усевшись на высоком барном стуле и закинув ногу на ногу, назидающе посмотрела на брата. Брат назидающе пропустил её взгляд «мимо ушей».

– Я смотрю, ты уже потихоньку перебираешься сюда, – цедил пронзительную издёвку Алекс, прокручивая ажурную турку в специальном металлическом круглом противне, наполненном раскалёнными пустынными песками. Он готовил кофе по-турецки с чиновничьей монотонной пренебрежительностью вида ради.

Пока кухня, преисполненная солнца, ломилась от бодрящего аромата и любознательно созерцала нового человека, напиток пенился одухотворённой арабской вязью, а после своего тёмного рассвета в жерле металлического сосуда излился в белёсую чашку, где поверх его чёрного моря легло взбитое молочное облачко.

– Почему потихоньку. Я уже перебрался, просто живу налегке, – Вова взгромоздился на стул рядом с Алёной. – Пожалуй, буду жить в самой большой комнате.

– Купчую на дом оформлять? – серьёзно подыгрывал Алекс.

– Дарственную. Зачем оттягивать неизбежное? – иронично пожал плечами Вова. – Мне можно кофе?

– Можно только Машку за ляжку и в телегу с разбегу, – жирными линиями проводил границы Алекс.

Алёна тихо наслаждалась неспешной деликатной перебранкой двух парней, заочной виновницей коей она и являлась.

– И ещё козу на возу можно. Так говорят в народе, – с акцентом на «народе» добавил Вова.

Алекс скривился, намекающую лексику гостя не оценив.

– Разобралась, что искала во сне, сестра? – Алекс недовольно-резким движением поставил перед Алёной высокую чашку с капучино, им приготовленным по выточенной годами рецептуре, в глаза ей назидательно не посмотрев.

Брат щёлкнул выключатель на противне. Красная кнопка погасла, в иносказательном высокомерии дав Вове понять, что напитка из душистых, чёрных, свежемолотых зёрен ему не видать.

– Мы нашли надпись на латыни, – воодушевлённо начала Алёна, сделав всегда аппетитный первый глоток кофе и втянув коричную ёлочку, братом заботливо нарисованную. – Ну, точнее буквы. Но пока не поняли, что они означают, это одна из неразгаданных загадок человечества.

– Потрясающе.

Алекс запивал двойной сарказм двойным эспрессо.

– Буквы были написаны под гравюрой картины Пуссена, французского художника эпохи классицизма, высеченной на небольшой гранитной плитке, это копия Стаффордширского барельефа, – начал непринуждённо зевающий экскурс Вова.

– Ты ещё и искусствовед до кучи, сколько талантов и умений, – Алекс одухотворённо капал желчью, поведя бровью и рассматривая густую кофейную пену, не менее талантливо зевающую в небольшой чашке.

– Где-то я уже слышал эту фразу, – намекнул Вова, разгладив тени под глазами подушечкой безымянного пальца.

– И тебе бы одно из этих умений очень пригодилось бы, но я не скажу какое, – процитировала Вову насмешливо-низастым голосом Алёна, разбавив фразу суровогранитным выражением лица.

– Туше, – Вова одобрительно кивнул проявленному артистизму.

Алёна, довольная собой и происходящим, отпила ещё кофе, промурлыкав восхищённое восходящее «ммм», и вспорхнула со стула, чтобы приготовить бодрящий напиток гостю, сонная муть в глазах которого всё никак не хотела осесть полностью. Прищепка в виде гибкого кота, сдерживающая полусвёртком пачку кофейных зёрен, спрыгнула в сторону. Колумбийские зёрна бархатно ссыпались в кофемолку и довольно заурчали, измельчаясь.

– Так какой может быть смысл в этой надписи? – тут же отвлеклась от готовки она.

– Это же неразгаданная тайна, тут нужен вдумчивый непредвзятый твердотелый анализ, – Вова почёсывал затылок, точно пытаясь прогреть мозжечок от «утреннего» застоя.

– Я думал, для интровертов нет вопросов, только ответы, – широко ёрничал Алекс.

– Я не пророк, у меня другой профиль, – без толики рисовки заключил Вова.

– Было бы крайне интересно узнать… – Алекс старательно поддерживал разговор, напоминающий увязание в болотной топи.

– Если коротко, то я пытаюсь объяснить, что не нужно вести себя с людьми так, будто они виноваты в твоих бедах.

Алекс испытывал долгим, вкрадчивым взглядом, заклеймив визави печатью молчания. Вова не менее внимательно смотрел в ответ. Алекс обличающе усмехнулся, до конца не поняв, кого пытался обличить – себя или Вову, и вскоре покинул кухню, ответа на этот простой вопрос не найдя.

Алёна хлопотала с утварью, веселимая своей рьяной кухарской лихостью. Через стройный носик-желобок турки сбежал в чашку арабский напиток, возросший где-то под латиноамериканским солнцем. Алёна сделала Вове кофе, как делала для себя: две ложки арабики среднего помола и светлой обжарки, немного тёртой корицы и хорошо взбитая пенка молока жирностью около четырёх процентов. Вова был доволен, представив, что для него старалась целая команда – прекрасная Алёна, креолки-сборщицы кофейных зёрен и корицы, разные службы фасовки, упаковки, доставки, продажи и даже одна пятнистая, добродушная корова (возможно с колокольчиком на шее).

Не любящая откладывать животрепещущие вопросы в долгий ящик, Алёна, поставив чашку напротив гостя, взялась за телефон и перепечатала в заметку из пока ещё свежей памяти последовательность латинских букв – «DOUOSОVAVVM».

– Запиши от руки, это должно прописаться буквами в телесной памяти, – рекомендовал Вова, отхлебнув напиток, вмиг ожививший разум.

– Ну ладно.

В руках Алёны возник ежедневник, озаглавленный латинским выражением «Hic portus salutis». Она выписала в ряд прописные буквы своим удивительно разборчивым почерком. Строка быстро наполнилась литерами, но не смыслом.