Трифон Иванович промолчал. Акулине это не понравилось.

– Что ж вы как будто и не рады, – проговорила она.

– Чего ж мне радоваться-то? Ведь он не мой племянник.

– Странное дело! Я давеча вашему племяннику радовалась и угощала его, а вы моему племяннику и порадоваться не хотите.

– Лучше бы ты и моему-то племяннику не радовалась, – произнес он с неудовольствием.

– Трифон Иваныч, он и на наших харчах будет…

– Пускай ест, авось не объест.

– Вы когда же с ним рядиться будете?

– Как рядиться? Какая такая ряда? Насчет чего?

– А в приказчики-то, на место Андреяна. Ведь я его нарочно для этого выписала.

– Не годится он мне в приказчики. Мы ему другое место сыщем.

– Как же вы можете говорить, что он вам не годится, коли вы даже и не видали его?

– Не надо и видеть. Человек жил в Москве в извозчиках, а ты его в суровскую лавку в приказчики ладишь.

– Врете вы! Он, кроме того, в Москве яблоками торговал.

– А у нас в лавке такой товар, чтоб с нежными материями обращение иметь. У него и лапы-то для этого не годятся.

– Ну, уж вы наскажете! Парень он молодой, привык нет.

– Пока он будет привыкать, так всех покупательниц у меня разгонит. Ведь у нас тоже не один простой народ в лавку заходит, а и дамы бывают.

– Он и с дамами может. Нешто он дам не возил, когда в Москве в извоз-то ездил? Дамы у него и яблоки покупали.

Трифон Иванович нахмурился еще больше и сказал:

– Не дури! Оставь… Вот что!

– Да что «оставь»! Я беспременно хочу, чтобы он у нас в приказчиках жил.

– Мы ему другое место найдем.

– А я не хочу другого места. Я хочу, чтобы он у нас жил. Что это, в самом деле, с утра как начали, так целый день все обижаете меня!

Она заморгала глазами и приготовилась плакать. Трифон Иванович опешил.

– Ну, полно, полно… Довольно… Будет… Ведь еще не сейчас его в приказчики брать… Об этом мы еще поговорим.

– Нет, надо сегодня уговор сделать. А сейчас пока вы хоть посмотрите его. Он парень расторопный, грамотный. Сем-ка я его сейчас сюда позову да чайком попою, а вы посмотрите.

Она направилась в кухню.

– Зачем же сюда-то? – остановил ее Трифон Иванович. – Можно в кухне?

– А то как же? Ведь и я с ним вместе чай пить буду. Неужто и мне в кухне?

Трифон Иванович махнул рукой и отвернулся.

– Ты все-таки скажи ему, чтобы он ноги обтер, а то наследит еще у нас здесь в горницах… – пробормотал он.

– Ну вот… Учите еще… Я сама теперь дама, так уж, слава богу, понимаю, – отвечала Акулина. – Он из валенок в сапоги переоденется. У него и одежа есть суконная. Ну так я приведу его сюда, – обернулась она лицом к Трифону Ивановичу, улыбнулась ласковой улыбкой и спросила: – Можно?

Трифон Иванович хотел сказать «нельзя», но улыбка Акулины была так приветлива, так добродушно-приятна, что он вздохнул и отвечал:

– Ну что ж, веди… Но это только ради праздника… Ты знаешь, что у нас приказчики и все прочие наши прислужающие харчуются и чай пьют в приказчицкой.

– Ну, хоть для праздника.

Она двинулась в кухню, но опять остановилась.

– А можно его для праздника вином и закуской угостить? – спросила она.

Трифон Иванович подумал и отвечал:

– Пусть пьет, но только чтобы не напился.

– Зачем же ему напиваться-то? Он парень трезвый. Вот вы его как только увидите сейчас, то так будете предпочитать, что больше старшего приказчика.

– Ну, это уж дудки… Много чести.

– Как «много чести»? Да ведь мой племянник, мой сродственник.

– Так что ж из этого?

– Ну ничего, благодарю покорно. И на том спасибо. Больше-то, верно, я не заслужила? Ну ладно, я сама вам припомню.

– Иди, иди… Полно тебе привязываться-то!

– Да что «привязываться»! Я даже думала так, что вы радостно его встретите, сами его угощать начнете и сами с ним рюмку-другую вина выпьете.

– Иди, иди…

Акулина удалилась в кухню.

Через пять минут Анисья внесла в столовую самовар, а спустя некоторое время явился и Пантелей. Акулина ввела его за руку. Он был переодевшись из валенок в сапоги. На нем был синий кафтан со сборками назади, на шее красовался желтый фуляр. В руке он держал связку сушеных грибов. Войдя в столовую, он взглянул в угол и начал креститься на образа.

XIX. Нимфа, сатир и пастушок

– Вот он, Трифон Иваныч… Пантелей-то этот самый… – говорила Акулина, указывая на племянника, когда тот перестал креститься на иконы. – Ну, кланяйся хозяину-то, – обратилась она к племяннику. – Кланяйся и поздравь с праздником.

– С праздником, господин хозяин. Дай вам Бог… – пробормотал Пантелей и низко поклонился Трифону Ивановичу.

Трифон Иванович еле ответил легким кивком на поклон и смотрел исподлобья. Пантелей переминался с ноги на ногу.

– Ну, кланяйся еще раз да подноси хозяину деревенского-то гостинца, – продолжала Акулина. – Скажи: «Пожалуйте, мол, от чистого сердца…»

Пантелей еще раз поклонился, протянул к Трифону Ивановичу связку сушеных грибов, которую держал в руке, и сказал:

– Вот-с… Деревенского гостинца… от чистого сердца…

Трифон Иванович связку грибов от Пантелея не взял в руки, но кивнул и проговорил:

– Положи на стол. Потом приберут…

– Присаживайся к столу-то. В праздники у нас и при хозяевых сидят, – толкнула Акулина Пантелея в спину. – Вот, чайку попьем…

Робко озираясь по сторонам, Пантелей сел. Акулина поместилась около самовара…

– Может, винца перед чаем-то выпьешь? – спросила она Пантелея. – В праздник у нас можно… Хозяин добрый… Он допущает… Не любит только, чтоб на стороне пили, а при евонных глазах пей. Правильно ведь я, Трифон Иваныч?

Трифон Иванович промолчал.

– Пей, пей… – продолжала Акулина и налила племяннику большую рюмку водки. – Пей… Уж ежели хозяин не препятствует, то, значит, можно. Трифон Иваныч у нас всегда такие слова говорит: пей за столом, а не пей за столбом.

– Мы вообще по малости… Малодушием не занимаемся, – пробормотал Пантелей, перекрестился, взял рюмку, сказал: – С праздником, – и выпил, утерши губы рукавом кафтана.

– Ну а теперь закуси…

Пантелей протянул руку к тарелке с селедкой и, взяв пальцами кусок, положил его себе в рот, а пальцы обтер об голову.

– Ты зачем же руками-то? Коли ты при хозяине, ты должен учтивость соблюдать и вилкой брать, – заметила ему Акулина. – На то вилки положены на стол. Жуй еще… Вон там ветчина есть… колбаска… Только уж ты вилкой… – прибавила она.

– Не… не надо… Довольно.

Пантелей махнул рукой.

– Может быть, еще винца хочешь? – спрашивала его Акулина.

– С тобой ежели, за компанию.

– Трифон Иванович, я выпью… Пейте и вы…

Трифон Иванович отрицательно потряс головой и отвернулся.

– Да полно вам кикиморой-то смотреть! Выпейте… Выпейте хоть со мной… – приставала к нему Акулина. – Ведь даве звали же меня выпить… Ну, я вам налью, а вы выпьете…

Она взглянула в его сторону такими веселыми глазами, так ласково кивнула, сделав это, впрочем, украдкой от Пантелея, что Трифон Иваныч не выдержал и взялся за рюмку.

– Ну, кушайте… Будьте здоровы. Вам даже хорошо выпить… Чрез это печенка успокаивается… А то вы все злитесь. Вот и я выпью за ваше здоровье… Пей, Пантелей, пей… Хозяин ничего… хозяин у нас добрый, а только вид у них такой грозный да сердитый.

Он выпил. Акулина начала наливать чай. Трифон Иванович не садился, ходил из угла в угол по комнате и косился на Пантелея.

– Трифон Иваныч, вы что ж не садитесь-то? – обратилась Акулина к нему. – Нельзя же так, на дыбах… А то словно бельмо на глазу… Садитесь и вы…

– Я потом… – упрямился Трифон Иванович.

– Нельзя и разговаривать, коли перед тобой маются из стороны в сторону. Садитесь… Полно вам… – бормотала Акулина.

Трифон Иванович сделал еще несколько шагов по комнате и сел, взявшись за стакан. Пантелей давно уже звонко схлебывал чай с блюдечка.

Акулина тоже пила и тараторила:

– У нас харчи хорошие… Ты, Пантелеюшка, доволен останешься. Я при доме на манер хозяйки, потому хозяин у нас вдовый, стало быть, коли ежели что, всегда мне скажешь… Да уж доволен будешь, только хозяина предпочитай… Хозяина предпочитай и меня предпочитай, потому наш хозяин любит, кто меня предпочитает. Вон наш хозяин все сумлевается, что ты не сумеешь в лавке покупателям потрафить. А ты потрафляй… Хорошенько потрафляй… Ты приглядывайся, как другие делают… Как другие, так и ты… Потом нужно у нас, чтоб чисто одемшись… У тебя одежа-то есть ли?

– Да вот на мне… – отвечал Пантелей.

– Ну, это армяк, а нам нужен спиньжак… Да ничего… Хозяин тебе купит спиньжак и жилетку, а там ты заживешь эти деньги. Жалованье у нас верное, хозяин не ужиливает.

Трифон Иванович слушал, вздохнул и хотел что-то сказать, но Акулина его перебила:

– А насчет жалованья хозяин тебя не обидит, только старайся потрафить. Сколько, Трифон Иваныч, у нас Андреян-то получал?

– Да ему на Андреяново место нельзя… Я лучше его в дом в дворники… – проговорил наконец Трифон Иванович.

– Нет, нет… В дворники я не желаю. Я для того и отписала ему в деревню, чтобы он в приказчики приехал и при нас жил. Пусть на глазах существует. А в дворниках что такое? В дворниках он сейчас и избалуется. Жалованье тебе, Пантелей, на первых порах пятнадцать рублев в месяц, а там чего стоить будешь.

– Да нельзя же, Акулина Степановна… – заметил Трифон Иванович.

– Отчего нельзя? Все можно… Полноте вам… Ну, благодари, Пантелей, хозяина. Встань, поклонись и поблагодари…

Пантелей встал и поклонился. Трифон Иванович насупился и отвернулся.

– Вы чего надулись-то как мышь на крупу? – продолжала Акулина. – Вы думаете, что он не обрыкавшись-то?.. Так обрыкается… Вот ведь у нас нельзя, чтоб селедки руками брать, потому руки должны чтоб всегда были чистые, – обратилась она к Пантелею. – В лавке у нас товар нежный, так нужно, чтобы его не замарать.

– Это можно… – пробормотал Пантелей.

– Опять же, коли ежели поемши, то чтоб об голову руки не отирать, потому через это дух… Сморкаться у нас также в платок надо.

– Это все возможно… Мы политику-то знаем.

– А знаешь, так и потрафляй… Ну, выпей еще винца… Хозяин ничего… Хозяин дозволит. Вот, рябиновая есть. Пей… И я выпью… Пейте и вы, Трифон Иваныч.

Выпили.

– А уж как он на гармонии лих играть, Трифон Иваныч, так просто удивительно! – продолжала Акулина. – Ты гармонию-то привез ли, Пантелеюшка?

– Привез. В котомке лежит.

– Ну, вот и хорошо. Потом ты нас потешишь, для праздника сыграешь. Выпьемте еще… Чего тут? Ноне праздник… Да и племянник приехал.

Трифон Иванович не возражал и уже первый выпил. Пантелей ободрялся все более и более, по мере того как ему ударяло в голову. Акулина тоже раскраснелась от выпитого вина.

Кончилось тем, что через час Пантелей, сняв с себя кафтан, играл на гармонии и пел. Акулина, приложа руку к щеке, тоже пела. Пели что-то грустное. Трифон Иванович сидел поодаль, клевал носом и слезливо моргал глазами. Кухарка Анисья тоже выпила для праздника.

Она стояла у дверной притолоки, слушала пение и почему-то заливалась горючими слезами.

XX. На другой день

На другой день Рождества Трифон Иванович проснулся с головной болью. Вчерашняя вечерняя пирушка с Акулиной и Пантелеем дала себя знать. Он вышел в столовую. Часы показывали девять. Акулина была уже вставши и заваривала чай около самовара. Трифон Иванович посмотрел на разрушенную закуску и на опорожненные бутылки и покачал головой.

– Однако мы вчера того… Изрядно… – проговорил он. – И дернула меня нелегкая пить!

– Ну вот… В кои-то веки! – отвечала Акулина. – К тому же вчера был большой праздник. Уж коли в эдакий праздник не выпить, то когда же и пить!

– С вами-то мне не следовало связываться.

– А что ж мы за паршивые такие, что с нами не следовало?