– Я про Пантелея… Человек на место приехал наниматься, а хозяин вдруг с ним пить вздумал! Эво сколько высосали! – кивнул он на бутылки.

– Да нешто это мы одни? Мы по малости… А тут и которые ежели приходящие пили… Тут и Анисья после нас охулки на руку не положила. Ночью приказчики, вернувшись с гулянки, заглядывали и, поди, тоже выпили. Так ведь всю ночь на виду бутылки и стояли.

– Приказчики сюда по ночам не входят.

– Не входят, да вошли. Ведь вы нешто могли слышать? Ведь вы были без задних ног. Мы вас вчера с Пантелеем под руки взяли, свели в спальню, раздели и на постель уложили.

– Ну вот… что ты мелешь!

– А вы нешто ничего и не помните? Хороши же вы были! Ну, да и то сказать: ведь вы старенький, годы уж ваши такие…

Трифона Ивановича так и покоробило от этих слов. Он вспомнил, что действительно вчера сильно напился в компании Акулины и ее племянника. Ему сделалось совестно. Акулина между тем продолжала:

– А только и блажной вы во хмелю… Ужасти, какой блажной! Да и ревнивый. Вдруг ни с того ни с сего к Пантелею приревновали. Он меня по спине погладил ласковым манером, а вы сейчас ругаться…

– Не гладь другой раз… – отрывисто отвечал Трифон Иванович. – Ведь ты из себя хозяйку разыгрываешь, хочешь, чтобы тебя почитали, как хозяйку, а где ж это видано, чтоб прислужающие люди по спине хозяйку гладили.

– Да ведь он племянник.

– Ну, это еще вилами писано, племянник ли он. Ты мне прежде паспорт его покажи.

– Что ж, он покажет, что ж, он не беспаспортный. А только все-таки так ругаться не следовает, потому только он всего и сделал, что обхватил меня да пощекотал два раза по спине… Ну а я щекотки боюсь и завизжала. Ведь вы даже драться лезли. Попомните-ка.

– Башку даже прошибу, вот что я сделаю, коли во второй раз такое-эдакое случится. Что под рукой у меня будет, тем и прошибу. Да еще мало того, вон выгоню. Пускай убирается ко всем чертям! – горячился Трифон Иванович.

– Хвалитесь, хвалитесь! Вы озорник известный! Вас зависть берет, коли молодая бабеночка поиграть вздумала.

Сами вы сидите кикиморой и дуетесь как мышь на крупу, а с другим и поиграть не позволяете.

– Не модель.

– Да ведь коли бы я без вас, а то при вас.

– Все равно не модель. Да ты ему и сегодня скажи: коли ежели он что – я его сейчас в шею.

– Нападайте, нападайте на беззащитную сироту на чужой стороне. И так уж его сегодня ночью приказчики поколотили, так что вот он вам на них жалиться хочет.

– А ты уж с ним сегодня утром успела повидаться? – ядовито спросил Трифон Иванович.

– Знамо дело, сегодня утром умывалась в кухне под краном, так виделась. Да и ночью…

– Что ночью? – вскричал Трифон Иванович и сжал кулаки.

– Ну чего вы петушитесь-то! – улыбнулась Акулина. – И ночью вставала, когда драка-то вышла. Ведь я не каменная… Тут такое буянство по всей квартире было, что упаси боже… Мертвого так подняли бы…

– Отчего же я-то ничего не слыхал?

– Оттого что очень сильно выпимши спать легли.

– Что за вздор ты городишь!

– А то как же?.. Мы даже оченно удивлялись, что вы ничего не слышите, потому весь дом на ногах был.

Трифон Иванович не знал, куда и глаза деть. Он сидел за столом потупившись и мешал чайной ложкой в стакане. Акулина продолжала:

– Ведь тут словно на пожаре крик-то был. Вернулися приказчики домой с гулянки пьяные и видят, что неизвестный человек у них на койке спит. Чем бы у кухарки спросить, что, мол, это за парень такой, а они его за вора приняли да давай бить и вон гнать. Говорю им, что это, мол, наш новый приказчик, племянник мой, а они не верят… Старший приказчик бросился к вам, чтобы вас будить, – не знаю только, почему вы не встали.

– Что ты говоришь! – воскликнул Трифон Иванович, и его ударило в пот.

Он поднялся с места и, заложа руки за спину, в волнении начал ходить по комнате. То обстоятельство, что вот он, солидный человек, уважаемое лицо во всем доме, и вдруг увлекся до того, что напился в компании с приезжим деревенским парнем, так и грызло его.

Вошел старший приказчик, чтобы взять ключи и идти отворять лавку. Поклонившись хозяину, он сказал:

– А только вы, Трифон Иваныч, будьте добры, извольте сказать этому новому… Пантелей он, что ли… Бахвалится, что вы его в приказчики в лавку взяли… Чтобы он таких поступков не делал. Прихожу я вчера тихо и благообразно домой – вдруг на моей кровати мертвое тело неизвестного звания мужчины… Я его будить, чтобы он опростал мое место, а он как вскочит да по уху… Помилуйте, что ж это такое?.. Ведь он мне физиономию исцарапал.

– Да ведь ты сам, Алексеюшка, хмельной пришел, ты сам его колотить начал… – ввязалась Акулина.

– Я хмельной? Нет, уж позвольте!.. – воскликнул старший приказчик. – Я был чище голубицы. А он даже трубкой наволочку мне прожег. И трубка на постели около валялась. А наволочка семь гривен стоит.

– Да уж ладно, ладно… – замахал руками Трифон Иванович, чтобы прервать разговор. – Бери ключи и иди в лавку.

– А все-таки вы насчет бунтов ему скажите, потому ежели и напредки такие кораблекрушения по ночам, то какой же пример будет другим приказчикам!

– Вот тебе ключи и иди в лавку.

– И лодырю этому прикажете в лавку идти? Ведь вы его изволили в приказчики взять, – не унимался старший приказчик.

– Нет, нет… Пускай покуда дома сидит. Об этом еще надо подумать. Я с тобой сегодня вечером посоветуюсь. Ступай.

Приказчик поклонился и вышел из столовой. Трифон Иванович схватился за голову.

– Ах, как нехорошо все это вышло! – прошептал он. – А все из-за вас, из-за чертей! – злобно взглянул он на Акулину. – И чего мы все словно с цепи сорвались!

– Ну, ничего… Праздник… Обойдется все, и малина будет, – отвечала та.

– Перед своими-то совестно… Глаза бы не глядели.

– Да полноте… Бросьте…

В дверях показалась всклокоченная голова Пантелея. Он был в ситцевой рубахе и босиком. Лицо его было опухши.

– А я, хозяин, к вам с жалобой на ваших молодцов. Эво какой синяк мне сегодня ночью под глаз насадили! – начал он. – Нешто это возможно? Ведь это безобразие.

– Вон! – заорал на него Трифон Иванович. – Как ты смеешь лезть без спросу в хозяйские горницы!

Акулина тоже замахала Пантелею рукой, чтобы он уходил. Пантелей повел недоумевающе глазами и скрылся.

– Ну, оказия! – прошептал Трифон Иванович, опустился на стул, облокотился на стол и подпер руками опущенную голову. К нему приблизилась Акулина, обняла его и тихим, вкрадчивым голоском произнесла:

– Головка со вчерашнего болит у вас, голубчик? Поправиться надо – вот оно сейчас и полегчает. Сем-ко я вам рюмочку поднесу. Рюмочка не повредит. Рюмочка сейчас и печенку очистит, и в голову с приятством вдарит.

Она налила рюмку водки и поднесла Трифону Ивановичу. Трифон Иванович выпил.

XXI. Нимфа ставит на своем

На второй день рождественских праздников Трифон Иванович обедал дома, вместе с Акулиной. Акулина пробовала было сделать так, чтобы и Пантелей обедал вместе с ними, но Трифон Иванович наотрез отказался.

– Прислужающему – и прислужающая честь. Ты знаешь, у меня не заведено, чтобы прислужающие вместе с хозяином обедали, – сказал он Акулине. – Хочешь, чтобы он жил на приказчицкий манер, пусть пока живет, нет – поворот от ворот.

Акулина не настаивала и только спросила:

– А отчего вы говорите «пока»?

– А оттого, что есть у меня воображение дворником его в доме сделать, и тогда он будет на дворницком положении.

– Нет, нет, я не хочу дворником… Я хочу, чтобы он был чисто одемшись и на купеческий манер ходил. А то что это такое: тетка в дамы вышла, а племянник на сером положении. Нет, нет, нешто можно даме с дворником якшаться?

– А зачем же тебе с ним якшаться-то? – подозрительно задал вопрос Трифон Иванович.

– Как зачем? Кровь… Ведь он кровная родня… Кровь-то свою из горницы не выгонишь. Ино придется и чайком попоить у себя в горнице.

– Да ведь и на приказчицком положении он будет, так все равно будет чай пить с приказчиками, а не с нами.

– Да я про вас и не говорю. Может быть, я вздумаю подчас у себя в горнице его чайком попоить. Ведь кровный племянник.

– Да племянник ли? – протянул Трифон Иванович.

– Ну вот! Опять ревность! Экий вы какой невероятный человек!

– А вот пусть прежде паспорт покажет. Коли вы с ним одной фамилии, то, значит, племянник.

– Что ж, смотрите и паспорт… – пробормотала Акулина и слезливо заморгала глазами. – Ведь какой вы обидчик, право. Ничему не веруете… Неужто уж я столько-то не заслужила?

– Кто тебе говорит, что не заслужила! А мне, как хозяину, все равно от него паспорт отобрать следует. Ведь прописать парня надо… Он чей племянник-то: с твоей стороны или со стороны мужа?

– Да что вы, как становой на мертвом теле, меня расспрашиваете! – раздраженно сказала Акулина.

– Да ведь я его в люди к себе беру, так должен же я спросить.

– Вы вон и Анисью брали в люди, да так не расспрашивали.

– Да что у тебя язык-то переломится, ежели ты скажешь мне, с чьей стороны он племянник, – с твоей или с мужниной.

– Знамо дело, с моей… Мой племянник. Сестрин сын.

– Ну а сестрин сын, так и по паспорту его догадаться нельзя, племянник он тебе или нет.

Акулина сердито отодвинула от себя тарелку. Трифон Иванович молчал и соображал. «Нет, в дворники Пантелея не след брать, – мелькало у него в голове. – Будет жить в дворниках, так ежеминутно может быть при ней. Он при доме, и она при доме, а я целый день в лавке. Без меня они тут и невесть каких вертунов в квартире наделать могут. Лучше же уж я возьму его в приказчики; по крайности, он тогда у меня целые дни на глазах будет. Я в лавке, и он в лавке. А потом, коли к делу будет негоден, то можно ему и другое место найти».

– Ну ладно, так и быть… Возьму уж я твоего Пантелея в лавочные приказчики, – сказал он вслух.

– Голубчик вы мой! – улыбнулась в ответ Акулина. – Я ведь знаю, что вы добренький, что вы всегда меня послушаете. Только, Трифон Иваныч, ему одежду настоящую надо… Чтобы спиньжак, брюки и все эдакое…

– Да уж ладно, ладно, купим, а потом он заживет эти деньги.

– Позвать его сейчас сюда? – встрепенулась Акулина.

– Зачем же призывать-то? Бога ради, чтобы он как можно меньше тутотка мотался.

– Я думала, что вы ему свое решение скажете.

– Сама скажешь.

Обед кончился. Трифон Иванович, по заведенному порядку, прилег соснуть часок-другой. Пока он засыпал, Акулина сидела около его постели и говорила:

– Ведь вот как я вас люблю-то: приехал племянник, виделся с мужем моим, а я его еще и об муже не успела хорошенько порасспросить. А вы этого не цените.

– Ну что тебе теперь муж! Муж – уж такой товар, что, можно сказать, третий сорт, – бормотал в ответ Трифон Иванович и стал уже всхрапывать.

– Ну, не скажите… Вот ведь уж скоро паспорту моему срок… Вышлет ли еще паспорт-то?

– Отчего же не выслать? Ведь высылал же раньше.

– А вдруг слухи дошли. Сюда ведь ко мне и земляки наши приходили, так могли и передать мужу, что вот, мол, так и так жена твоя законная… А за уксусное поведение он всегда может жену к себе потребовать, чтоб проучить.

Трифон Иванович не слышал этих слов. Он уже спал. Акулина посмотрела на него и, улыбнувшись, отошла прочь.

Через два часа, когда Трифон Иванович отправлялся к себе в лавку, то Акулина провожала его на лестнице и кричала ему вслед:

– Не забудьте Пантелею спиньжак-то купить! Смотрите, сегодня купите.

– Да уж ладно, ладно.

– И картуз хороший.

– Хорошо, хорошо.

– И пальто приказчицкое или чуйку, а то у него окромя нагольного полушубка ничего нет.

– Присылай его вечером в лавку. Старший приказчик купит. Ведь надо тоже примерить.

– Вы всю одежду ему купите. Надо и рубашку крахмальную.

– Купят, купят.