– И платки носовые! А то как же ему без платков?

Трифон Иванович не отвечал.

– Да не забудьте и мне обещанное! Вы вчера меня разобидели и потом в утешение обещались браслетку с бриллиантами купить. Вы даже побожились, что купите. Так непременно купите. Сегодня купите. Да захватите клюквенной пастилы для меня.

Этих слов Трифон Иванович даже уже и не слыхал. Акулина постояла еще на лестнице, потом вошла в квартиру и послала кухарку Анисью за своей наперсницей, полковницкой горничной Катериной.

XXII. В науке у наперсницы

Полковницкая горничная Катерина сидела с Акулиной в столовой за кофеепитием и тараторила без умолку. Кроме принадлежностей кофеепития стояла бутылка вишневой наливки и помещалась тарелка с мятными пряниками и орехами. Сама Акулина, как относительно недавно еще явившаяся из деревни, не успела пристраститься к кофею, хотя и прожила на местах в кухарках около двух лет. Кофею она предпочитала чай и в настоящее время жевала мятные пряники, тогда как наперсница ее Катерина охолащивала уже четвертую чашку кофею.

– И прежде всего, милушка ты моя, ты его тереби… Тереби, сколько можешь… – говорила Катерина Акулине. – Уж ежели тебе такое счастье выпало – тереби его.

– Ну?! – протянула Акулина.

– Я тебе говорю, тереби. Отдыху не давай и тереби. Ну, суди сама: человек он старый, немощный… Умрет он, так что тебе останется? Ведь племянники евонные тебя, как последнюю шлюху, из дома выгонят.

– Зачем же гнать-то? Я и сама уйду.

– А уйдешь, так с чем ты останешься?

– Как с чем? Шубу свою уведу, три платья матерчатые, браслетку.

– Шуба да браслетка с платьями! – всплеснула руками Катерина. – Ну и вижу я, что ты совсем дура деревенская!

– Зачем же деревенская?.. – обиделась Акулина. – Я в дамы вышла.

– А кто в дамы вышел, тот так не рассуждает. Ах, простота, простота! Совсем, посмотрю я на тебя, ты простота. Ну, что значат шуба и матерчатые платья с браслеткой? На много ли они тебе хватят? А ведь ты привыкла уж жить по-дамски.

– Совсем привыкла, – согласилась Акулина.

– Ну, вот видишь. А на шубу с платьями ты больше трех месяцев по-дамски и не проживешь, ежели их продать.

– А зачем же продавать-то? Я щеголять хочу.

– Так ведь надо пить, есть, кофеишку грешного купить, горенку нанять, – доказывала Катерина.

– Так, так… Это чтобы на место опять не идти. Поняла, – сказала Акулина.

– Ну, то-то. Ведь на месте, при черной работе, после такой дамской жизни ты не уживешься!

– Не уживусь, не уживусь, милушка… Где тут ужиться.

– Ну, стало быть, и должна ты своего Трифона Иваныча теребить насчет денег и разных вещей.

– Да как же мне его теребить-то? Я уж и так, кажется…

– Что это за теребленье, помилуй, матка! Ты видишь, старик в тебя, как кот в марте месяце, влюблен.

– Влюблен, влюблен… И ревнует, Катеринушка, как!

– Ну так вот ты и должна пользоваться. Куй железо, пока горячо. Ты должна каждый день у него просить что-нибудь.

– Да я уж и то… Вот сегодня браслетку… Вчера у него супротив меня провинность была, и обещал он мне браслетку с бриллиантами, чтоб помириться, а сегодня я пристала к нему, чтобы он мне браслетку беспременно принес.

– Что браслетка! Ты денег требуй… Требуй, чтоб он тебе каждый месяц сто рублей…

– Сто рублей! Экую штуку хватила! Он не даст столько. И так уж он шубу…

– Ты опять про шубу… Шуба шубой… К весне бархатное пальто должен сшить. Это все само собой… А кроме того, денег требуй… Небось даст и больше ста рублей в месяц, ежели сумеешь приступить.

– А как же приступить-то?

– Поступай по-дамски – вот и шабаш.

– А как же по-дамски-то?

– По-дамски ежели поступать, так на это есть невры.

– Невры? А что это такое невры?

– Болезнь такая. То есть не то чтобы болезнь, а такое-эдакое расстройство невров… Мужчины этого смерть боятся, особливо старики.

– Так как же я на себя болезни-то буду накликать?

– Ты и не будешь накликать, а просто делай перед ним вид, что у тебя расстроены… Нравственность свою покажи, характер…

– А как же это показать-то? – заинтересовалась Акулина. – Ты уж расскажи, Катеринушка.

– Очень просто. Показывай во всем свой каприз, да и кончено. Как Трифон Иваныч тебе в чем-нибудь не потрафил или не уважил насчет того, чего ты просишь, – ну, сейчас и пущай невры… Каприз то есть. Он, к примеру, весел и хочет с тобою шутки шутить, а ты сейчас в слезы…

– Это-то я вчерась уж и то делала.

– Ну, вот это невры и есть.

– Невры, невры… Дай запомнить. Слово-то такое мудреное…

– Ничего тут нет мудреного. Слово самое простое и круглое. Невры… Его нынче каждая дама знает. Так вот, слезы… А нет, упади в обморок и лежи без движеньев – это тоже невры…

– То есть как – в обморок? – переспросила Акулина.

– Неужто не знаешь, что такое обморок? – удивилась Катерина. – Ах, простота, простота! А еще в новомодные дамы лезешь!

– Да я уж потрафлю, потрафлю, ты только расскажи.

– Ты вот, к примеру, у него чего-нибудь просишь, а он не соглашается – сейчас ты и упади в обморок, то есть сделай вид, что у тебя на манер как бы родимчик… Ну и лежи без движения.

– Поняла, поняла.

– Ну, то-то… Лежи без движеньев – и шабаш. А подойдет он к тебе, чтобы привести тебя в чувство, – ты его сейчас бац по роже.

– Рукой?

– Можешь рукой, а то так и ногой. А уж после этого начинай кликать. Видала, как деревенские бабы кликают? Вот и ты так же кликай.

– Так ведь те порченые.

– А ты хоть и непорченая, да кликай. Притворись и кликай… Кричи не своим голосом, плачь, мечись, разметывайся, визжи, а то и смейся эдаким диким голосом. А подойдет – опять смажь его рукой или ногой, вот он и будет всего этого бояться и уж напередки ни в чем тебе не откажет, чего бы ты ни спросила.

– Будто?

– А вот попробуй… Ни за что не откажет, только чтобы этих невров не случилось с тобой.

– Непременно попробую, – улыбнулась Акулина.

– А то еще мигрень… – продолжала Катерина.

– А это что за штука?

– Тоже болезнь. Головная боль, и тоже такая, что уж тут мужчина не подступайся.

– Также притвориться надо?

– Само собой. Не можешь же ты быть каждую минуту больна, когда тебе что требуется. Ты вот, к примеру, просишь у него часов золотых с цепочкой. Ведь часов-то у тебя нет. Ну, попросила золотые часы с цепочкой, а он не дает – сейчас мигрень. Он к тебе подходит, а ты его отпихивай, точи, гложи, ешь поедом, а не помогло – катай невры; смотришь – часы-то у тебя уж и есть, – рассказывала Катерина и прибавила: – И, душечка, на все на это я уж столько насмотрелась, по местам-то у барынь живши, что просто ужасти! И никогда заряд даром у барынь не пропадает. Всегда с успехом.

– Попробую, беспременно попробую… – улыбалась Акулина.

– Ты уже ежели пробовать, то прямо пробуй насчет ста рублей в месяц. Так и скажи ему: желаю, мол, сто рублей в месяц…

– Часы-то мне пуще надо.

– И часы будут. После ста рублей сделай ловкую передышку дня на три или четыре и опять новые невры начнешь насчет часов. Ты много ли от хозяйства-то у него наживаешь?

– Да что вот, в месяц, пожалуй, и двадцати пяти рублей не очистилось.

– Двадцать пять! Да что это за деньги, мать, коли ты у него на положении крали сердца живешь! Ты и здесь тереби. Тереби рублей пятьдесят в месяц да понемножку капитал и скопировывай. Скопировала сто рублей – сейчас билет процентный покупай и билет в чулок на сохранение, да там и держи. Вот тебе и будет на черный день.

– Верно, верно, Катеринушка… Ведь это только я такая дура, что ничего этого не понимаю, – согласилась Акулина.

– А не понимаю, так учиться надо. Вот я тебя и учу. Да тебе еще много чему надо научиться… Хорошо еще, что Бог тебя со мной-то свел, – сказала Катерина и, взглянув на бутылку, прибавила: – Ты ведь кофейку-то мало потребляешь, так выпьем наливочки.

Акулина и Катерина выпили.

XXIII. Лекция продолжается

Выпив рюмку наливки, Акулина подсела поближе к Катерине, обняла ее и сказала:

– Рассказывай, Катеринушка, рассказывай еще, как мне быть с Трифоном Иванычем. Ты такая умная да сведущая, все знаешь, как и что, а я ведь дура и ничего этого не знаю, то есть ничегошеньки.

– Напирай на невры, как я сказала, вот и все, – отвечала Катерина. – С неврами все сделаешь. С неврами он у тебя шелковый будет, и тогда ты из него хоть веревки вей.

Акулина слушала и улыбалась во всю ширину лица. «Невры» ей очень понравились.

– Так ты говоришь, первым делом пустить невры и денег требовать? – спросила она.

– Денег, денег… Сто рублей в месяц. Мне-де обшиться надо, бельишко кой-какое себе сделать. Ведь у тебя хорошего, тонкого белья нет. Какая же это дама, коли без тонкого белья! У тебя вон рубахи-то из грубого деревенского полотна… Я ведь видела. А нешто это можно для дамы? Надо из тонкого голландского и с кружевами, с прошивками.

– Действительно, у меня рубахи-то из сестрина полотна. Сестра Василиса сама в деревне ткала.

– Ну, вот видишь… А в таких-то рубахах ты настоящей даме будешь и не под кадрель. Потом юбки тебе надо, потом пеньюар надо.

– Как ты сказала?

– Пенюар.

– А это что такое – пеньюар?

– Капот такой распашной, в котором ты можешь без стесненьев по утрам быть. Ты вот теперь вся на застежках, и тебе тягостно, а тогда будет у тебя все врознь… И пеньюаров надо три: два летних с кружевами и один зимний из какого-нибудь кашемиру, а то из шали…

– А ты, милушка, расскажи портнихе какие мне пенуары надо, – упрашивала Акулина. – Я портниху призову, а ты и расскажи.

– Да, конечно же, расскажу.

– Ну, то-то… А я тебе за это хорошенькой матерьицы на платье у Трифона Ивановича вымотаю. Пенуары-то эти, поди, дорого будут стоить?

– Какие закажешь, из какой материи.

– Нет, я к тому, что, может быть, они дорого стоят, так что сто рублей, которые я от Трифона Ивановича через невры получу…

– Да зачем тебе будет сто-то рублей тратить? Ты просто скажи, чтобы портниха подала Трифону Ивановичу счет… А сто рублей не тронь, сто рублей в чулок.

– Кроме ста рублей? Милушка, да он не заплатит.

– Невры… С неврами все заплатит.

– Да неужто?!

– А вот попробуй. Ты дура и при своей красоте силы своей не понимаешь. Деньги ты должна прятать на черный день. Ну вдруг он у тебя умирает? Вот ты и с деньгами. Вы тогда с мужем на эти деньги и кабак в деревне открыть можете, и трактир, и постоялый двор.

– Нет, нет, милушка, с мужем я не хочу… Муж отнимет и прогуляет.

– Ну, про себя деньги береги. Да я бы еще и не то на твоем месте сделала, – сказала Катерина.

– А что такое? Скажи, милушка… – заинтересовалась Акулина.

– А то, что когда ты от Трифона Ивановича хорошенько пооперишься по мелочам, то прямо приступай к нему насчет дома…

– Насчет какого дома?

– Насчет дома на Петербургской стороне или на Выборгской…

– То есть как это?

– Очень просто: чтоб купил на твое имя дом. Ты начни с ним тихо, благородно и вразумительно. Спервоначалу приласкайся к нему хорошенечко, а когда он растает, то и начни вразумительно: «Так, мол, и так, Трифон Иваныч, все люди смертны, а я вас ужасти как люблю… Теперь я при вас сыта, обута, одета и в неге живу, а умрете вы, так с чем я останусь? Ведь я, мол, тогда должна простирать руку помощи и просить у проходящих, потому ваши племянники не станут меня поить, кормить и в неге содержать. Так ежели вы, мол, меня скоропалительно любите, то купите дом на мое имя, чтобы я получила с него доход на пропитание и вас на молитвах своих поминала, как отца и благодетеля. Не покиньте меня, сироту».

– Что ты, что ты! Не купит он дома… – перебила Катерину Акулина.

– Невры пусти… С неврами он все купит.