В общем мы с Пыней посадили Мыша на багажник Антоше и держали, пока тот не тронулся, и даже некоторое время бежали следом, не отпуская дурачка, пока Антоша не набрал скорость, при которой боязнь Мыша упасть перевесила его страх езды на адской колеснице. Он крепко схватился за Антошу и зажмурился.

Котлован был вырыт в очень живописном месте. Меньше всего нас интересовало, кто, когда и зачем его вырыл, а вот то особое наслаждение, когда ты на ходу скидываешь обувь, футболку и шорты, бежишь по мягкому ковру хвоинок под нависающими над водой соснами и, оттолкнувшись что есть сил, почти без брызг входишь в прохладную воду, я ощущаю даже сейчас, вспоминая об этом.

В жаркие дни котлован был местом притяжения всех местных пацанов и девчонок. Ныряли, плескались, плавали на корягах и самодельных плотах из скрепленных скотчем пластиковых бутылок – такие дни были настоящим отдельным маленьким летом внутри большого лета.

Алеша сидел на деревянном помосте, любезно выполненном местными же бизнесменами в качестве живописного приложения к заправке. К нему вели сверху десяток ступеней, и с него было превосходно нырять, как с трехметровой вышки. Пыня с радостным визгом первым сиганул в воду. Каждый раз я смотрел на это действо с замиранием сердца и прочих внутренностей, ибо основательности и солидности в тщедушном Пыне было так мало, что казалось, вода просто отпружинит его силой поверхностного натяжения, о которой мы в те годы не имели никакого понятия. Вторым нырнул Антоша, первоклассный пловец, умудрявшийся преодолевать под водой половину котлована. Наступила моя очередь, когда я увидел ее.

Ее звали Виолетта. Она была эталонной смугляшкой, и в уральскую школьную зиму смотрелась существом из иного мира, засланцем с планеты меланистов. А вот лето ей удивительно шло, так, словно только в эти три месяца она и жила по-настоящему.

Она носила белоснежные сарафаны, и ее отчаянно контрастирующие смуглые коленки просто сводили меня с ума. Она заразительно смеялась дурацким шуткам, но, к сожалению, не моим. Мы были как инь и янь, но вовсе не потому, что я был подозрительно бел, а потому, что только вместе составляли единое целое. Жаль, что Виолетта об этом даже не догадывалась.

Виолетта. Даже это имя звучало по-летнему, легким прохладным ветерком на иссохшихся от жары губах. Ее купальник тоже был белоснежным, и ему, купальнику, точно было что скрывать.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как совершить лучший в жизни прыжок. Аки дельфин, которых я никогда не видел вживую, я распластался в воздухе, позволив воздушным потокам нести меня далеко-далеко, метра на два, затем сгруппировался, вытянулся в струнку и вошел в воду почти без брызг. Под водой я был уверен – она моя!

Надводная реальность оказалась жестокой. Виолетта хохотала с подругами, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, но больше беспокоило совершенно другое – к Мышу подошел Фарид Закиров, мелкий противный татарин, которого все мы считали пустым местом, но у него был старший брат, чем обуславливалось довольно разнузданное поведение Фаридки. Я огляделся по сторонам – Антоша был у противоположного берега котлована, а местоположение Пыни вовсе не просматривалось.

– Эй! – крикнул я Закирову, но тот демонстративно не обратил на меня внимания. – Эй, не подходи к нему!

Нужно было действовать, и я поплыл к берегу. Слева и справа от настила он был достаточно крутым и каменистым, и чтоб забраться, нужно было либо делать крюк, либо карабкаться эти три метра по камням.

– Слышь, ты чё тут делаешь? – невинно поинтересовался у Мыша Фарид где-то там, сверху. Алеше было неуютно, дискомфортно, страшно. Он бормотал нечленораздельное и дрожал.

– Чё ты не улыбаешься, а? – продолжал экзекуцию Фарид. – Это же весело!

Я хорошенько рассек ногу и расцарапал руки, пока карабкался, но все это было неважным. Мыш абсолютно точно не умел плавать, а младший Закиров не умел думать о последствиях. И теперь всеобщее внимание, которого не удалось добиться прыжками, было приковано к помосту, на котором разворачивалась настоящая драма под личиной настоящей комедии. Фарид грубо схватил Мыша за руку, и потащил к краю.

Это я уже мог видеть, вскарабкиваясь на помост под деревянными лестничными перилами. В глазах Алеши застыл настоящий ужас. На нем была одна из его дурацких красных рубашек в крупную клетку, которые, как почему-то считала тетя Вера, ему очень шли.

– А ну, давай! – приказал Фарид, крепко сжимая запястье Мыша. – Давай, я сказал! Прыгай!

Мир Алеши Камышова, до того не содержавший жестокости, перевернулся, причем в обоих смыслах. Беспомощный и безвольный, он сделал принудительное сальто и плюхнулся в воду. Меня захлестнула настоящая ярость, прежде всего на то, что этот урод может остаться безнаказанным, ведь сначала нужно спасать дурачка, ибо между жизнью и справедливостью инстинкты выбирают жизнь. Я бросился к краю.

– Это шутка! – противно улыбался Фаридка, обнажив не по годам редкие зубы. – Шутка!

Я почти не сомневаюсь, что где-то в кустах в этот миг сидел Зак Снайдер и внимательно наблюдал за происходящим, ибо то, с какой звериной жестокостью я бросился на Закирова, с силой ударил ногой в его впалую грудь, много раньше (и немногим позже) повторил царь Леонид, отправив в колодец персидского посла. Только я сделал это молча и походя, потому что моя цель была совсем иной, прямо сейчас она красным пятном уходила под воду.

Если вы сами не вполне умеете плавать, и вам доводилось спасать утопающего, вы меня поймете. Ко дну мы пошли вместе и стремительно. Никогда бы не подумал, что в тщедушных Мышовых руках может таиться такая мощь. Он железной хваткой вцепился в меня, сначала в плечо, а потом и в шею. Единственной моим шансом было бы приложиться ему по голове и уже неподвижного попробовать вытащить на берег, но из нас двоих сзади оказался он, а не я. Ужас сковал мгновенно, темная вода вокруг с радостью приняла нас в свои объятия, мне понадобилось всего несколько секунд, чтоб нахлебаться ее от души, наполниться, сродниться. Мир мгновенно разделился, сузился до этой вязкой черноты вокруг, отсекая все, что осталось там, над поверхностью – лето, солнце, воздух, друзей. Абсолютно все.

Кроме большого камня под ногами. Гладкий и замшелый, он, тем не менее, позволил мне оттолкнуться из последних сил, и вместе с не отпускающим меня Мышом отправиться в обратный путь. Здесь было не больше трех метров глубины, а вокруг не меньше трех десятков ребят, бросившихся нам на помощь. Чувствовал только, как меня тащат, и все, чем я мог помочь, это не мешать.

Я лежал на спине, неподвижно, распластав руки и ноги, глядя в посеченное сосновыми кронами небо. Сил хватило только чтоб повернуть голову и убедиться, что Мыш жив – он ошалело водил глазами, выплевывая и выблевывая воду. Я все лежал, заново учась дышать, чувствуя, как вздымается и опадает грудь, исторгая остатки воды, пока надо мной не появилось противное лицо Закирова.

– Вставай! – почти визжал он, заслоняя восхитительный пейзаж своей физиономией. Злоба возвращалась. Встать он мне не дал, сильно толкнув, когда я только пытался подняться, опираясь рукой о камень, нащупывая не только равновесие тела, но и присутствие духа. Усвоив урок, вторую попытку я осуществил намного проворнее, и когда этот кривоногий снова сунулся ко мне и попытался толкнуть в грудь, я без замаха съездил ему по физиономии. Попал вскользь, не так и сильно, но разбил нос, из которого почти фонтаном брызнула кровь. Фаридка замер, растерянно, словно не веря, что такое могло произойти с ним, прижал ладони к носу, затем отстранил, словно пиалу, наполненную кровью. Метнул на меня злой взгляд, но не сделал и шага в мою сторону.

Свидетелей этому было много, в том числе и девчонки, среди которых была Виолетта.

– Ты избил его! – укоризненно бросила мне она.

Вместо того, чтоб восхититься моим благородством и отвагой, она ограничилась до боли несправедливой претензией.

– Он первый начал, – не нашел лучшего ответа я. Вообще, я вдруг понял, что за пять-шесть лет нашего условного знакомства, мы впервые осмысленно разговариваем друг с другом. Вдвоем, обмениваемся фразами между собой, глаза в глаза, а не где-то в компании, вставляя случайные реплики в общий орально-акустический шум. И этот разговор складывается вовсе не так, как мне представлялось.

Ее подруги уже оказывали первую помощь «пострадавшему». Одна из них, Назира, была двоюродной сестрой Фарида, и этот факт направлял сложившуюся ситуацию в совершенно неподходящее русло, но многое объяснял.

– И что, нужно сразу бить человека? – Виолетта пока еще спрашивала у меня, но уже отворачиваясь, показывая, что ответ ей не очень интересен. – Придурок…

– Сама ты дура! – сгоряча бросил я, и сразу пожалел об этом.

Она резко обернулась, вспыхнула, но ничего не сказала. А я вдруг понял, что ничего у нас не выйдет. Стало горько, но самые полезные уроки обходятся нам дороже всего.

* * *

Минут пять спустя, когда Фаридка благоразумно удалился с наших глаз залечивать раны, Антоша заботливо выжимал красную клетчатую рубашку, а Пыня с видом задумчивым и прискорбным из-под козырька кепки вглядывался в рябь водной глади и гонял во рту пожамканную соломинку, Мыш осторожно подошел ко мне и то ли спросил, то ли утвердительно подытожил:

– Ты… ударил…

Я посмотрел на него. Алеша Камышов что есть мочи пытался сфокусироваться на моем лице, но его взгляд то и дело норовил соскочить куда-то вне пространства и времени, а он возвращал его обратно, и вряд ли хоть кому-то было известно, каких усилий это ему стоило.

Сейчас мы были на равных. Никакой снисходительности или издевки во мне не осталось.

– Иногда за своих нужно бить, – ответил я.

– Своих… – вычленил главное он. – Алеша свой…

Он улыбнулся как-то по-особому, почти осмысленно, так, когда человеку открывается какая-то тайна, что-то важное, известное только ему одному.

* * *

Расплаты долго ждать не пришлось. Вечером, когда мы возвращались домой, Антоша вдруг вспомнил:

– Эх, батя же просил меня забрать домкрат из сарая. Подождете у подъезда? Я быстро смотаюсь.

Предложение звучало разумно – ему одному на велике несколько минут в одну сторону. Если вовлекать в дело Мыша – можно растянуть мероприятие на час.

– Валяй, – махнул рукой Пыня. – А мы пока с Дормидонтовной потолкуем.

Пыня почти хищно улыбнулся, предвкушая отличное развлечение. Полина Дормидонтовна была весьма пожилой и чуть поехавшей хранительницей подъезда, сидевшей обычно на лавочке с длинной лозиной, которую называла вичкой, и гоняла «проклятых сосунков», которых на дух не переносила, обвиняя во всех бедах, и это было взаимно. Дормидонтовна была альфа-самкой, поэтому других бабушек у подъезда не водилось. Меня, как культурного и порядочного мальчика, она в упор не замечала, а Пыня был для нее красной тряпкой и желанной целью.

Только вот когда мы вышли из-за угла дома, никакой Дормидонтовны на лавочке не было. А был старший брат Фаридки, Ринат Закиров с дружками. Ему не пришлось ничего говорить, чтоб у меня внутри все похолодело. Их было трое, а нас будь хоть десятеро – шансов никаких, и это вселяло обреченность. Мыш, не особенно разбираясь в социальных пацанских хитросплетениях, уверенно шел первым, не сбавив шаг. Я оглянулся – Пыни не было, он просто не вышел из-за угла. Думаю, я мог бы простоять тут хоть весь вечер, но он бы так и не появился. Это было самым обидным.

– Один на один, – коротко бросил Ринат. Мы были одного роста, но ему было пятнадцать, а это не оставляло мне шансов. Он бил мастерски, двоечкой по ребрам и в скулу – после второго удара я упал. Вновь пришла ярость – вот теперь я был готов драться до последнего, пока буду дышать. Нужно только подняться.

Но случилось то, чего никто не ожидал, и прежде всего сам старший Закиров. Мыш схватил валявшуюся в траве палку и огрел его по спине. Даже его дружки не успели среагировать. Внезапная передышка позволила мне подняться.

Теперь нам точно конец. Мысли были ясными и короткими.