– Опосля Воронцовым овощей из погреба наберёшь. Заселяются они сегодня, – продолжает раздавать задания Людмила Ивановна. Крайняя в посёлке усадьба принадлежит семье Воронцовых. Богатейшее поместье с трёхэтажным каменным домом – большая редкость в этих краях. Огромный сад вокруг, засаженный пионами, розами, лилиями и раскидистыми кустами ароматного жасмина. Любимая тётушка всегда с тоской просматривала на пропадающие угодья. Столько соток доброй плодородной земли пропадали зря.

– И огурцов сорвёшь свежих, – командный тон набирает обороты. А мой невыспавшийся разум с трудом воспринимает информацию.

Ненавижу эти продовольственные марш-броски к Воронцовым. Надменное семейство благородных кровей слишком изысканно, чтобы напрягать себя хоть каким-то трудом. Дарья Николаевна – супруга профессора Воронцова, сухая яркая брюнетка с зелёными глазами. На всех людей смотрит свысока. Иногда, мне кажется, что вокруг женщины парит чёрное облако ядовитой гордыни.

Сам Яков Владиславович появлялся редко. Довольно милый седовласый дяденька преклонных лет. Мужчина полностью прогнулся под властную молодую супругу и постоянно тихо мямлил невнятные слова.

И только пухлощёкая кухарка Антонина Сергеевна, всегда искренне радовалась моему приходу. А в благодарность за помощь угощала меня домашним пирогом с абрикосами.

Представляете? Абрикосы… Да у нас простые яблоки не каждый день бывали, а здесь абрикосы.

– Настасью в этом году привезли, – хрипит тётушка.

– Какую ещё Настасью? – переспрашиваю Милу, напяливая безразмерную синюю футболку. Вижу, что у «надзирателя» глаза горят. Наверняка в закромах прячется отменная сплетня.

– Так дочка евонная… От первого брака. Дарья-то невзлюбила падчерицу и сплавила в какой-то не то пансион, не то лицей. На балерину учиться. А та, говорят, та ещё оторва! Подралась там с какой-то фифой и привет! С вещами на выход! Вот Дашка-то бесновалась! – родственница «расстреливает» мой сонный мозг словесным потоком.

Быстро расчесываю ёжик русых волос пятернёй и протираю глаза. Уверен, что светло-голубая радужка окружена покрасневшими сосудами. Обуваю замызганные кеды и выбегаю во двор. Люду и за три жизни не переслушать. И спросил-то чисто из вежливости.

– Вот москвич малохольный! – беззлобный окрик тётки летит мне вслед.

Уф-ф-ф! Проклиная плотные завтраки любимого «надзирателя», медленно волоку тяжеленное жёлтое эмалированное ведро доверху набитое огурцами. Мешок с прошлогодними овощами задорно подпрыгивает на каждой кочке и поддаёт мне смачных поджопников. Я бы управился гораздо быстрее, если бы не натрескался тётушкиных харчей. Как дурак на похоронах, ей-богу.

Людмила Ивановна славится хлебосольством и гостеприимством. Стол на светлой веранде всегда ломится от изобилия блюд. Еда простая, но очень сытная. Особенно завтраки. Яичница на сале в огромной чугунной сковороде. Салат из огурцов, помидоров и зелени, заправленный жирной сметаной. Ржаной домашний хлеб, жёлтое сливочное масло и ароматный сыр. Солёное с пряностями деревенское сало – это вам не городская колбаса с примесью туалетной бумаги. Свежие сахарные плюшки и варенье из полевой клубники. Молоко, чай с мятой и смородиной или луговыми травами. И всю эту роскошь я каждый раз энергично наворачивал алюминиевой ложкой.

Мила не была жадной и щедро отсылала добавки единственному племяннику, томно приговаривая:

– Ешь, ешь, глиста городская, глядеть на тебя больно.

Стоит ли говорить, что я всегда возвращался от тётушки изрядно окрепшим, загоревшим и здоровым. Я и пара центнеров гостинцев.

Соленья, варенья, домашние консервы, овощи и фрукты длительного хранения тщательно паковались в холщовые мешки и передавались проводникам по всем вагонам. Суровые женщины в форме мигом добрели, завидев бутыли с мутным самогоном и огромные шматы сала. Дамы любезно хранили припасы у себя. Мила даже умудрялась засунуть в вагон-ресторан масло и мясо. Тётушкины подарки нередко спасали нас с мамой от голода.

О-о-о-ох… Громко покряхтывая, заползаю в шикарный двор Воронцовых. Ещё десяток шагов и я толкаю боком тяжёлую деревянную дверь летней кухни.

– Антонина Сергеевна-а-а! Принимай провиант! – мой уже переломавшийся зычный бас раскатывается по пропитанному различными ароматами помещению. До ушей долетает звон тонкого фарфора и тихий вскрик:

– Ой! Кто здесь?

Вместо пышной фигуры милой поварихи, на кухне вырисовывается хрупкий невысокий силуэт. Это что ещё за клоп? Глазею на девчонку с высоты своего уже немалого роста. Мелкая… Мелкая и характерная. Сразу видно. Русые волосы золотисто-каштанового оттенка. Светло-голубые очи полыхают мятными искорками. Полные губки цвета карамели недовольно надуты. А крохотные кулачки упираются в тонкую талию. Хорошенькая.

– Чо зыришь, глаза напузыришь! – злобно сопит симпатичный гном. – Ты кто вообще такой?!

Открываю рот от растерянности и даже не нахожу слов для ответа.

– Принесла же нелёгкая… Из-за тебя чашку разбила! Теперь выдра длинноносая визжать будет! – жалобно причитая, незнакомка ловко собирает осколки. – Дубина деревенская!

Ну, это уже слишком девонька. Выпрямляюсь и рычу:

– Сама ты полено! Откуда взялась? Конфеты поди воруешь! А ну, тряпку в зубы и вперёд! За уборку! И где Антонина Сергеевна?!

Малявка даже в лице изменилась. Стоит, громко пыхтит, как полночный ёж. Прожигает дыру на моей потрёпанной майке и шустро прячет в карман синих джинсов маленькую картонную коробочку.

– Нет её. В больнице лежит… – девичий голос звучит тихо и жалобно. В огромных глазах застывают горькие слёзы. Что случилось? Не успеваю задать закономерный вопрос. Скрипучий визг разносится из-за моей спины:

– Настька?! Настька?! Где тебя черти носят?!

Сама королевишна всея посёлка – госпожа Воронцова злобной фурией влетает в кухню.

– Долго мне ещё чай ждать?! Ты в Индию пешком ходила? – Дарья Николаевна презрительно кривит острый нос. – Это что? Чашку из китайского сервиза разбила?! Растяпа криворукая!

Вой темноволосой мадамы стремительно набирает силу. Совсем неизысканные ругательства слетают с узких губ новоиспечённой аристократки. Я серьёзно опасаюсь за целостность моих барабанных перепонок. А голубоглазая девчонка стоит с идеально прямой спиной, гордо расправив плечи и задрав подбородок вверх. И молчит.

– Это я разбил… Случайно задел мешком с картошкой, – слова вылетают сами собой. Не знаю, какой чёрт дёрнул меня за язык, но я захотел заступиться. Защитить. Виноваты слёзы и тоска в голубых глазах.

– А ты кто такой? – на долю секунды хозяйка поместья приходит в себя и говорит вполне по-человечески. Изумрудные глаза окидывают мою фигуру цепким взглядом. Красивое лицо Дарьи Николаевны искажает брезгливая гримаса. А в звонкий голос возвращается надменность:

– А… Ты племянник Сухановой… – свистящий шёпот пропитан откровенной неприязнью. – Деревенщина неотёсанная… Денег не дам! Считай, расплатились! Пошёл вон!

Вот блин… И что я теперь Миле скажу? Тоже мне рыцарь в джинсовых доспехах. Но делать нечего. Грохнув ведро и мешок на пол, боком протискиваюсь к выходу. Ужасно неприятно даже стоять рядом с Воронцовой старшей.

– И ты не стой, Настька, быстро чай заваривай! – командный рык настигает у самой двери. Оборачиваюсь и нахожу девчушку взглядом. Шустрым огоньком синеглазка мечется по кухне, готовя бодрящий напиток для злобной мачехи. Ну прямо золушка… Почти… На хорошеньком личике играет хитрая ухмылка. Мстительная, радостная, но плохо скрываемая. Лиса… Думаю, Анастасия задумала отменную пакость.

– Людмила Ивановна, здравствуйте! – серебряный голосок раздаётся во дворе перед домом. – Людмила Ивановна?! Есть кто живой?

Тётушка, вытирая руки об цветастый подол, выскакивает на зов. На загорелом морщинистом лице Милы застывает удивление.

– Настасья? Да ты ли это?! – простоватая женщина кидается с объятиями к нежданной гостье. – Красавица-то какая выросла… Женихи поди толпами бегают.

Румянец неловкости расцветает на нежных щеках. Женихи, невесты, разговоры о них всегда происходит не вовремя.

– Я же тебя совсем ещё малой помню. Яблоки мои таскала по осени и груши, – моя родственница продолжает конфузить девушку, не обращая внимания на покрасневшее от недовольства лицо. – Какими судьбами, Настенька?

– Да я это… Мне бы племянника вашего повидать… – невнятно мямлит синеглазка и смущается ещё больше.

– Митьку-то? – удивлённо спрашивает тётка и наконец-то выпускает узницу из объятий. – Да на шо он тебе сдался, охламон московский?

Нормально? Так-то единственный племянник. И пашу день и ночь, как раб на галерах. Правда, не сегодня. Сегодня я предпочёл спрятаться на крыше сарая и отлынивать. Настины слёзы никак не выходили из головы. И пусть я совсем не знаю эту девушку, что-то дрогнуло в душе, когда впервые увидел её.

Мила совершенно не слушает тихий лепет гостьи и продолжает парафинить мою несчастную шкуру. Любимая тётушка ещё не простила «недостачу». Пришлось соврать, что деньги я потерял. Минута… Две… Три… И блаженная тишина опускается на двор. Выдохлась?

Помолчав, «надзиратель» достаёт из кармана красную пачку папирос и заляпанный землёй коробок спичек. Закуривает. Горький вонючий дым струится сизыми кольцами. Настя морщит нос и громко чихает.

– Будь здорова! Шарится он где-то… Вечером забегай, может, явится… – сопит родственница.

– Ох, боюсь, что не получится… Мне теперь недели две из дома не выйти… Или даже несколько месяцев, – мило хихикает девчушка. – Ладно, вам отдам. Вот, Митя… Анастасия делает небольшую паузу, словно не уверена, что может меня так называть. Кстати, ненавижу это сокращение. Я Дмитрий. Дмитрий Кудрявцев.

– …деньги забыл, – продолжает голубоглазая Золушка. Вот это поворот. В тонкой ручке зажаты смятые банкноты. И откуда такое богатство?

– Вот спасибо, Настенька, – запричитала Людмила Ивановна. – Растяпа какой! А я уж думала, что всё… Шустро хватает купюры и прячет в карман мятого платья.

– Ладно, пойду я, до свидания… – нежданная гостья осторожно поворачивается и медленно бредёт к воротам. Неторопливые движения девушки немного настораживают. Что-то не так… Синеглазка слегка прихрамывает, но отчаянно старается это скрыть. Надеюсь, мачеха не лупит падчерицу день и ночь.

Потягиваюсь, словно нагревшийся на солнышке кот и разминаю затёкшие мышцы. Проворно слезаю с крыши и ловким прыжком перемахиваю через забор. Я неслышной тенью следую за Настей. Девчонка безмерно удивила меня неожиданным визитом и честностью.

– Эй, постой, – легко догоняю смелую милашку. – Что ты хотела? Привет…

Беглянка останавливается и стремительно поворачивается, тряхнув золотыми локонами. В пронзительно-голубых глазах сияют ярко-зелёные звёзды радости. Завораживает. Чистый, ясный взгляд напоминает глубокие воды моего любимого Байкала. Сначала до дрожи холодно, а потом тепло. Горячо на сердце. И на душе.

– Привет… – выдыхает девушка и слегка запинается.

– Дима… – мягко направляю.

– Настя… – приветливо улыбается новая подруга.

– Но вот и познакомились, – скулы невольно растягиваются в счастливой ухмылке.

– Ты это… Спасибо, что не сдал меня, – неловко продолжает синеглазка.

– Да собственно не за что. Один вопрос, а что ты там делала? – жестом приглашаю продолжить путь. Лукавые бесята прыгают в глубокой синеве бездонных очей. Игриво изогнув тёмную бровку, Анастасия коварно шепчет:

– Слабительное подмешивала…

– Чего? – от неожиданности внезапно останавливаюсь. Шедшая сбоку Настёна оступается, поскальзывается на траве и с размаху падает на пятую точку.

– Ой… – недовольно кряхтит девушка.

– Извини… – заботливо поднимаю пострадавшую. – Зачем слабительное? И кому?