– Дальше – тишина! – радостно возвестил Боря, поставив на стол картонку с четырьмя стаканчиками кофе и торт «Наполеон» размером с Францию.

Из-за спины у него выглядывала сияющая Антонина, в руках держала, будто кубок, вазочку с клубникой.

– Без меня кофе пить собрались, совсем с ума сошли, – укорил Боря и протянул мне один из стаканчиков. – На, это кортадо. Двигайся, давай.

И приобнял меня слегка, бережно так, чтобы я, двигаясь, не свалилась с кровати. Сел рядом. Мне стало жарко – хотя до этого я дважды просила Гошу выключить или хотя бы убавить кондиционер.

– Кор-ртадо! – произнесла Антонина с максимально испанским акцентом. – Как ты его только нашел в Краснодаре в десять вечера?

– О, и «Наполеон», кажется, домашний, – заметил Гоша. – Где взял?

– У Зинаиды, – пожал плечами Боря. – Позвонил, мне быстренько сделали и привезли.

– Быстренько, – фыркнула Антонина. – Тебе явно не знакома технология производства «Наполеонов».

– А тебе явно не знакома Зинаида, – парировал Боря. Но уточнять ничего не стал.

Впрочем, мы все давно привыкли, что в каждом городе у Бори по зинаиде, и все они творят какие-нибудь гастрономические чудеса.

– Клубнику, которую Зинаида быстренько вырастила, на «Наполеон» выкладывать? – спросила Антонина деловито.

– Конечно! – кивнул Боря. – Правильный «Наполеон» должен быть с клубникой.

– И с миндальными лепестками, – добавил неожиданно Гоша. – Блин, сайт завис. Придется заново все данные вводить.

– Миндальные лепестки у меня в куртке поищи, – крикнул Боря Антонине в коридор.

– Нашла! – тут же отозвалась она. – И нож тоже нашла, порежу клубнику. Жозефина Геннадьевна, иди сюда, поможешь.

Я вздохнула, встала, отделилась от Бори. Сделала глоток кофе. Божественно, конечно.

– Чей же это хитрый план? – спросила я сестру Антонину шепотом, пока она совершенно не подозрительно заталкивала меня в ванную.

– Мой! – скомандовала она и сунула мне клубнику. – Клубнику мой. И воду погромче включи.

– Я понимаю, что ты делаешь, – вздохнула я. – Борю позвала. Купидонишь.

Когда-то я так же скупидонила их с Гошей. Они тогда расстались и никак не могли сойтись обратно, потому что тупили. Я пригласила Антонину на вечеринку, не сказав, что это Гошин день рождения (придумала Великий праздник водружения люстры, сестру это совершенно не смутило), и вот теперь эти двое счастливо едут в Ялту через Симферополь.

– Прости, но… – сказала сестра Антонина, пряча глаза, – ты не могла бы не ездить с нами? Понимаешь, мне работу в Москве предложили, а у Гоши ребенок в Питер переезжает. После майских праздников нам всем этим придется заниматься, и видеться будем редко. Сейчас, получается, последний шанс. А вдвоем или втроем гулять по Ялте – это разный формат…

Вот так вот. Сестра Антонина, оказывается, вовсе не обо мне заботилась. Просто хочет сбросить по-быстрому балласт в Краснодаре.

– Понимаю. Значит, Борю не ты позвала? – спросила я, изо всех сил пытаясь скрыть разочарование.

– Нет, – виновато улыбнулась Антонина. – Ты же сказала, что не хочешь с ним говорить. Я уважаю твое решение.

А особенно уважаешь свое право на личную жизнь и личное пространство. Ну что ж, я же говорила: мы не настоящие сестры.

– Ладно, – сказала я. – Не вопрос. Поеду тогда завтра в Москву. Если билет найду…

– Прости, – повторила она. – Я тебе из Ялты что-нибудь привезу!

И упорхнула, взяв вымытую мной клубнику.

Я оттерла клубничный сок с рук, трижды их намылила. Меньше всего мне сейчас хотелось возвращаться к честной компании с их «Наполеоном». Я вообще не ем вечерами торты, если уж начистоту. И догадываюсь, что сестру Антонину, обожающую слопать бутерброд-другой в районе полуночи, это раздражает: всегда обидно, когда у кого-то сила воли крепче, чем у тебя.

– Говорят, теперь тебе нужен билет в Москву? – спросил спокойно Гоша, когда я все-таки вытащила себя из ванной. – Я поищу. На какое время? Ближе к вечеру?

И снова уткнулся в ноутбук. Антонина стояла ко мне спиной – раскладывала клубнику по «Наполеону», молчала. Боря пил кофе и смотрел в телефон – судя по лицу, отвечал что-то по работе. Или умолял Ксению себя простить. Сосредоточенное у него, в общем, было лицо, и красивое.

– Из Краснодара в Москву на завтра билетов нет, – сообщил Гоша. – Есть из Сочи на послезавтра.

– Там аэропорт больше, – блеснула знаниями спина Антонины.

Терпеть не могу, когда человек, чувствующий за собой вину, пытается сделать вид, что все в порядке, и поддерживать разговоры ни о чем.

– Ну что, брать из Сочи? – снова вступил Гоша. – Удобный рейс, шестнадцать тридцать. Риббентроп, довезешь девушку?

Риббентроп – это детское прозвище Бори. Такое вот у них в Воронеже было детство.

– А? – оторвался Боря от телефона. – Какую девушку?

– Вон ту, – махнула Антонинина рука в мою сторону. – Моя сестра хочет в Москву.

– Работать и работать? – пошутил Боря. – Довезу, конечно.

Тут я поняла, что ни слова ему не сказала после «доешь борщ» сегодня днем. А человек мне, между прочим, любимый кофе принес.

– Спасибо, – выдавила я. – За кофе. Я его в ванной забыла.

Боря посмотрел на меня странно, отсутствующе, моргнул и вернулся в телефон. Явно ссорился с Ксенией – или даже мирился.

Гоша купил, наконец, все билеты. Мы сели допивать кофе с «Наполеоном» от Зинаиды (мне пришлось попробовать, чтоб никто не вопил). Боря предлагал утром пойти завтракать в Зинаидино кафе – там у них, по слухам, пекли бельгийские вафли. Сестра Антонина умоляла всех проснуться попозже, хотя бы в одиннадцать: она всегда отчаянно отстаивает права сов. Я сидела далеко от Бори, в кресле, и с трудом следила за ходом беседы, зато видела, что он регулярно и невесело поглядывает в телефон. Мне было его жалко, и одновременно хотелось отобрать у него телефон и эффектно выбросить его в окно.

– Тебя проводить? – спросил Боря вдруг.

– Ну да, – не поняла я. – Договорились же. До Сочи.

Все засмеялись – в том числе предательница Антонина. Оказалось, что уже пора расходиться, и мы с Борей идем спать (ох, хотелось бы другого значения этой фразы!), а проводить он меня предлагал до номера.

– Я живу в двадцати метрах отсюда, – буркнула я. – Как-нибудь дойду.

Боря на грубость не обиделся, просто попрощался и пошел к себе. Я долго завязывала в коридоре шнурки на кедах. Надо мной возвышалась сестра Антонина и ждала, когда же я уйду.

Краснодар, 1 мая, после одиннадцати утра

Завтрак получился шумным: пришли мы четверо, а еще мама Антонины, сын Антонины, муж мамы Антонины и внук мужа мамы Антонины (даже не пробуйте сейчас в этом разобраться). Все мы долго читали длинное меню, полное вафель, и пытались разместиться за двумя крошечными столиками. Детей в итоге усадили на разноцветные пуфики, которые Зинаида, крепкая и суровая женщина в бусах, приволокла из соседнего мебельного магазина.

– Кафе называется «Вафли», а надо было назвать «Вафливафливафливафли», – вздыхала сестра Антонина, изображая, что ничего вчера не произошло. – Тут есть вафли с прошутто, салатом «цезарь», омлетом, лимонным курдом и сельдереевым пюре. Сельдереевым! Пюре!

– Еще из кукурузной муки есть, – безжалостно отвечала я. Пусть помучается.

– Я хочу просто со взбитыми сливками, – Антонина закрыла меню, обессилев.

– Взобьем, – коротко ответила выросшая из ниоткуда строгая Зинаида, качнула бусами и исчезла.

После завтрака все долго и шумно прощались у кафе. Мама Антонины с мужем и мальчиками торопились в Анапу – там их ждала какая-то стройка во главе с названивавшим без конца прорабом Магомедом.

– И Магомед, прораб его, – сказала сестра Антонина, и я бы засмеялась, не будь на нее зла.

Ее мама, в очередной раз пообщавшись с Магомедом, усадила всех своих мужчин в синюю шкоду, чмокнула Антонину в нос, села за руль и отбыла в Анапу.

Антонина стояла и смотрела беспомощно вслед шкоде.

– Я уже скучаю, – сказала она. – И по маме, и по ребенку.

Сама я обычно скучаю по людям, пока они еще никуда не уехали. Особенно невыносимо наблюдать чьи-то сборы: в этот момент ясно, что вы четко делитесь на два лагеря, уезжающих и остающихся. Всегда стараюсь сбежать, как только кто-нибудь открывает чемодан.

Вернулся Боря – он ходил курить с Зинаидой. С ним она, конечно, была отнюдь не сурова, хохотала и кокетливо крутила бусы на шее. Гоша сделал шаг к Антонине и сказал, что им тоже пора. Боря еще раз предложил подвезти их до аэропорта, но эти двое ненормальных хотели ехать туда на троллейбусе. Наверное, чтобы поскорее и подольше остаться наедине.

Мы нашли троллейбусную остановку, дождались, когда к ней подъедет, скрипя и накреняясь, здоровенная железная коробка с рогами. Сестра Антонина без предупреждения обняла меня, и в эту секунду я поняла, что уже тоскую по ней. Как бы ни обижалась, как бы ни злилась, как бы часто ни повторяла, что мы ненастоящие сестры.

– Хорошей вам дороги в Сочи, – шепнула Антонина, и они с Гошей и двумя рюкзаками исчезли за дребезжащими троллейбусными дверями.

Я стояла опустив руки, смотрела, как сестра машет мне поверх грязного квадратика с цифрой 7 – номером маршрута.

Троллейбус уезжал, а я потихоньку все понимала. «Хорошей вам дороги в Сочи», – сказала она. И еще: «Не надо с нами в Ялту». «Билетов из Краснодара нет», – сказал Гоша.

Я достала телефон, написала Антонине: «Так это все-таки ты вчера позвала Борю?»

Ответ пришел сразу: «Не!» И следом другое сообщение: «Его позвал Гоша)))».

Моя сестра и ее бойфренд хотели остаться вдвоем – а еще оставить вдвоем нас с Борей. Они дали мне шанс. Беда в том, что я понятия не имела, как им воспользоваться.

– Ну, у нас впереди целый день, – объявил Боря, будто подслушав мои мысли. – Поехали, девушка, которой надо в Москву!

И посмотрел на меня – так, что я четко поняла: он абсолютно, ни капельки больше в меня не влюблен.

Дагомыс – Сочи, 1 мая, вечер

Эта мысль обдала меня кипятком и мучила, изводила всю дорогу до Сочи. Он. В меня. Больше. Не влюблен.

Так просто – почему мне это раньше в голову не пришло. Пока мы с Борей ехали из Воронежа в Ростов и из Ростова в Краснодар, я, внезапно прозревшая и оглушенная, конечно, страдала от любви – но все-таки страдания были замешаны на надежде. Даже не надежде, а тайном знании, уверенности. Все время, что мы были знакомы, я чувствовала, что Боря меня любит. Что эти конкретные два метра – навеки мои, гарантированно, бесповоротно, как полученная по дарственной квартира. И стоит мне сделать маленький шажок, да просто развернуться к Боре, – и он подхватит меня на руки и унесет во дворец, где играют свирели. Я не видела настоящей угрозы в Ксении: предполагала, что всю историю с ней он затеял, чтобы отвлечься от меня. Одного я не учла – чувства проходят. Сами по себе, без участия Ксении или кого-то еще, умирают или трансформируются в безопасный и мирный свой аналог. Был влюблен – стал другом. Как я и хотела.

Я вспомнила момент, когда должна была это понять. Мы собирались с Борей в театр. Был апрель, в МХТ поставили «Макбета», а на работе у меня творился апокалипсис. Договорились, что Боря заедет за мной в офис – так я усилием воли отодвину все дела и конец света, спущусь в лобби и, может быть, не опоздаю на спектакль.

– Вас ожидает шпиц, – сказала девушка с ресепшен, позвонив мне очень не вовремя: я ругалась с толпой народу в разных мессенджерах.

– Какой на фиг шпиц! – крикнула я. – Нужен же вест-хайленд.

Наш рекламный отдел снимал тогда ролик про йогурт, который я пиарю, и в съемках должен был участвовать беленький пес породы вест-хайленд-уайт-терьер. Зарезервированная агентством собака заболела, а нового актера найти не могли, и весь наш этаж только об этом и говорил. Я ждала новостей, и тут вдруг, получается, привезли шпица вместо вест-хайленд-уайт-не-могли-покороче-породу-назвать-терьера.

– Шпиц мне не нужен! – рявкнула я еще раз в трубку.