– Даже если обучиться языку… ничего не будет. Они, вероятно, обучились, но это не имеет смысла. Без смыслов и пониманий наших категорий их знание нашего языка сводится к китайской комнате. Я же говорю, все это похоже на то, что у нас с ними разные категории всего. Настолько разные, что они, может, до сих пор не поняли, что именно из наших действий является способом общения. Способом, передачи информации – слов, текста. Ты видишь пред собой двух существ, и ты не можешь понять – они сейчас общаются, или просто стоят без дела, или сражаются, или занимаются любовью? Всё, что существа делают, это повторяют внешние проявления наших действий – для них это лишь изменения состояния материи в нашем мире. Даже когда они говорят нам что-то, они не отдают себе отчет, что это наш способ коммуникации, это просто очередное какое-то изменения в веществе, в энергии.

– Но ведь у нас с ними был диалог, – сказал Федя, – и они даже поняли, что… а хотя…

– Диалог? А вот мне кажется, что все эти диалоги были…

– Китайская комната, – закончил Федя.

– Если они говорят нам слово – “ложись”, – сказала Алёна, – то они имеют ввиду, что мы должны принять горизонтальное положение на кровати. Значит, у них есть понимание значения этого слова. Они заранее хотели, чтоб мы легли, чтоб было проще извлекать наши мозги.

– Произнесенное слово “ложись” не разделимо с понятием звук, – ответил Ласкин, – потому, что любое устное слово, это звук, а точнее, набор из звуков. Предположим, у них нет категории – звук. Как нет такой категории у змей. Создания из иного мира поняли, что если начать колебать среду определенным образом, то мы – существа из более плотной материи, чем сама среда, поменяем свое положение. Понятие слова “ложись” тут совсем не при чем. После колебание среды наше положение изменилось и стало более удобно для вскрытия одной из наших частей, чтоб вытащить оттуда другой сгусток материи, который, как они поняли, отвечает за принятие решение, за выполнение алгоритмов. Я это все не просто так говорю. Я вижу, что они не имеют сознания в нашем понимании, а лишь имитируют нашу сознательную деятельность.

– Эти болванчики? – спросила Алёна, прицеливаясь ножом.

– Нет, те кто руководит их действиями. А эти вот непонятные псевдо-люди, это проводник к нам. Проводники к нашему миру. Попытка связи с нами. И все их действия, это китайская комната, но более высокого порядка. Принцип китайской комнаты может быть использован не только для обмена кубиками или бумажками с иероглифами. Иероглифы можно заменить чем угодно, любыми вещами, поступками. Вместо ответа иероглифа на иероглиф можно по принципу китайской комнаты отвечать действием на действие, при этом совершенно не понимая, что происходит.

– Они знают наш язык, – сказала Алёна, – тот Айвазовский прочитал название улицы и придумал себе имя.

– Я уже говорил ранее, что да, они могут использовать наш язык. Они сопоставили колебания среды, то есть звуки, с черточками на плоскости, которые мы воспринимаем как буквы. Они не сознательны в нашем понимании, но у них есть алгоритмы, которыми они создают какие-либо изменения вокруг себя и идут к какой-то своей цели, непонятной для нас. Они могут создавать алгоритмы действий, влиять ими на окружение, получать ответную реакцию, дополнять свои алгоритмы искаженным пониманием нашей ответной реакции, снова как-то влиять алгоритмами, и это всё, как пинг-понг, скачет туда-сюда. Они что-то сделали, получили от нас реакцию, снова что-то сделали, снова реакция, без осознания смысла происходящего. Их алгоритмы порождают любые различные изменения и события, но у них не появляется понимание процессов, и в итоге получается лишь обертка без сути вещей, лишь имитация осознанных действий. И тогда, исходя из общего непонимания друг друга можно предположить, что их низкий интеллект определяется только решением задач в нашем мире. Но если у них какая-то иная логика, то им совсем не нужно уметь выстраивать логические цепочки, соответствующие логике нашей вселенной с её фундаментальными законами для того, чтоб существовать и выполнять необходимые для их жизни функции. Если конечно слово жизнь тут вообще уместно. Может в этом мире нет жизни, а то, с чем мы столкнулись, это не жизнь. Иначе говоря, они не глупые, а просто мы их не теми критериями оцениваем. Не глупые и не сознательные в человеческом смысле. Вместо сознания у них что-то принципиально иное.

– Я не совсем понял, – сказал Федя, – ты же говорил, что они глупые?

– Еще раз повторяю – исходя только лишь из нашей системы оценок, они могут казаться глупыми. Но наши критерии – это не мерило всего в бесконечном количестве вселенных. Может для них копирование, это способ общения? Может это их язык? А мы для них имеем низкий интеллект, потому что не ведем себя, как они? Или может мы опасны для них? Может мы вредители? Блоха не понимает, что она паразит, она просто живет.

– Но почему так? – спросил Кошкин, – и вообще, как можно общаться копированием людей и животных?

– Одна из версий решения парадокса Ферми – человек не способен увидеть проявления другой цивилизации. Может другие формы прямо перед нами, но как их распознать? Если с нами попытаются поговорить, то как мы поймем, что это вообще их речь? Может они общаются событиями в судьбах людей?! Или тем, что в наших категориях вообще не существует. Общаются складыванием и вычитанием бесконечностей! Как муравью понять, что перед ним нейросеть, и она задает муравью вопросы? Как бабочке понять, что перед ней крокодил? А крокодилу понять, что у человека есть чувство юмора? Эти создания в данный момент пытаются повторить нас, повторить то, что не могут понять! А мы пытаемся понять их, но также без толку. Как крокодилу нельзя даже на его языке жестов, запахов, движений объяснить какое-либо иное для него понятие, например – что такое рифма! Или представь, что муравью нужно объяснить крокодилу, что такое – общаться на языке муравьиных феромонов. Этот вопрос настолько глуп, что даже нет смысла это обсуждать.

– Ты пытаешься сказать, что они хотят общаться снами? – спросила Алёна.

– Я не знаю, но это вполне возможно.

– Но их способ ведет к уничтожению нас. Они творят очевидное зло! – произнес Федя.

– Я уверен, что у них нет таких понятий как добро и зло.

– А что им тогда надо? – спросил Кошкин.

– Возможно, они не меньше нашего пытаются понять, с чем они столкнулись. Если бы было все иначе, они бы сразу скопировали людей и достигли бы своих неясных нам целей. Но тут очевидно, что они идут к пониманию нас и идут с трудом.

– Помнишь, копия Феди на кухне сказала, что не видит маленького? – спросила Алёна, вонзая нож в шею, уже практически не глядя и не целясь.

– Да, вот я как раз хотел привести этот пример, – ответил Ласкин, – тогда Мишка стоял за твоей спиной. Вплотную к тебе, и для того Кошкина вы с Мишкой сливались в единое. Он не различал, где заканчиваешься ты, а где начинается Мишка. Не понимал, что есть Мишка среди этой кухни, не мог выделить его.

– Когда они скопировали человека с собакой, они не поняли, что это два разных существа, – сказала Алёна.

– И слепили их воедино, – дополнил Ласкин.

– Тот в подвале не был приманкой? – спросила Алёна, – он просто повторял за кем-то звуки, понятия не имея их значения?

– Я думаю да, – ответил Вася, – он повторял за тем, кому и правда ранее отрезали ноги. Ноги отрезали потому, что они мешали. Ногами этот бедняга уходил, пытался убежать, поэтому их отрезали.

– Это место нужно уничтожить, – с отвращением произнес Кошкин, – сжечь всё напалмом.