Все стены в городке были исписаны оскорбительными надписями о Советском Союзе. Две водонапорные колонки рядом с Домом культуры, где мы располагались, оказались сломанными, у нас начались перебои с водой. Местный бургомистр делал вид, что нас не понимает, и помогать демонстративно отказывался. Каждый день раненых и избитых с нашей стороны становилось все больше. Приказ не применять силу и оружие приводил нас в уныние. Вопрос стоял уже не о защите социалистических идеалов в Чехословакии, а о выживании наших людей. Как-то вечером меня и еще одного сержанта командир вызвал на совет, как нам быть дальше. В городке слышался рев автомобильных и мотоциклетных моторов. Началась охота на наших солдат в патрулях. А они, по сути, просто восемнадцати-двадцатилетние пацаны…

Строй курсантов стоял молча. Каждый примерял ситуацию на себя, и это вызывало довольно тягостное впечатление. Прапорщик медленно ходил перед строем, даже не глядя в глаза слушателей.

– Поздно ночью возник пожар в оружейной комнате. Мы его быстро потушили, но вынуждены были составить акт о приходе в негодность двух автоматов, ящика с патронами и сумки с гранатами. Утром я с другим сержантом повез на мотоцикле это списанное имущество в штаб. Но на мосту мы не справились с управлением, мотоцикл слетел в реку. Его мы достать смогли, а списанное оружие и боеприпасы утонули. Глубоко было, да и течение быстрое. К обеду приехала комиссия из штаба. Как водится, выдали нам по первое число. Замполит, после того как мы рассказали, что находимся практически в осаде, еще раз напомнил про приказ не трогать местное население. Только особист опросил нас об инциденте и с подозрительной ухмылкой подписал акт списания. Этой же ночью машина с местными, которая попыталась впечатать в стену наших солдат из патруля, была изрешечена очередями из двух автоматов. На следующую ночь еще три мотоциклиста с седоками были расстреляны в упор.

После этого во время комендантского часа неизвестные открывали огонь на поражение без предупреждения по любому, кто высовывал нос на улицу. Ночью в домах бургомистра и его заместителя взорвались гранаты. Никого не убило, но было неприятно. Наше штатное оружие и боеприпасы все время находились под охраной. На следующий день водопроводчики быстро починили колонки с водой, а местное население со щетками и тряпками бургомистр выгнал на улицу: стирать надписи со стен домов. Теперь любое указание нашего командира исполнялось незамедлительно. Продавцы и буфетчики радостно улыбались, едва завидев наших военнослужащих. – Прапорщик остановился напротив правофлангового: – Какой вывод вы можете сделать из сказанного, товарищ курсант?

– Как писал товарищ Ленин: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться», – четко отрапортовал слушатель.

– Молодец, – оценил прапорщик.

Следующим стоял Павел.

– А вы, товарищ Савельев, какой вывод сделали для себя?

– У государства, находящегося в окружении стран-противников, должны быть силовые структуры. И в них должны быть обученные бойцы, умеющие защищаться, а значит, и убивать врагов.

Инструктор пристально посмотрел на Павла, тот глаза не отвел.

– Откровенно, но в точку.

Прапорщик подошел к одному из выпускников МГИМО, прекрасно знающему английский и французский языки, но имеющему неудовлетворительные оценки по стрельбе.

– Вот вы, курсант, сможете выстрелить в человека, в женщину или ребенка?

Молодой человек опешил:

– Не знаю, товарищ прапорщик.

– На огневой рубеж шагом марш!

Инструктор положил перед ним пистолет и магазин с тремя патронами:

– Заряжай.

Курсант вставил магазин в рукоятку пистолета и дослал патрон в патронник.

– Перед вами противник. Это юноша, подросток пятнадцати лет. Огонь.

Молодой человек поднял руку и долго целился. Рука затряслась и опустилась.

– Не могу.

На стрелка было жалко смотреть. Он чуть не плакал.

– Посмотрите на своих товарищей, – продолжил прапорщик. – Они сидят в грузовой машине и не видят, что к ним подкрадывается подросток с РПГ. Это видите только вы. Если вы сейчас его не застрелите, они все погибнут. Огонь. Раз.

Курсант вскинул руку и выстрелил.

– Два.

Хлопнул второй выстрел.

– Три.

Выстрел. Все замерли.

Когда тросик притащил мишень, слушатели невольно выдохнули с облегчением и заулыбались. Одна пуля ушла в «молоко», вторая застряла в «грудной клетке», а третья впечаталась в «голову» мишени.

«Значит, еще поживем», – пришла невольная мысль.

Этот урок Фауст запомнил на всю жизнь. Он, да и все остальные, наверняка только теперь осознали, к чему их готовят.

Глава четвертая

Савельеву, несмотря на большие физические и психологические нагрузки, нравилось учиться в школе. В разговорах с товарищами все чаще вставал вопрос о будущем распределении.

Подкрался последний экзамен перед отпуском. С одной стороны, хотелось отдохнуть, повидать родных. Но с другой – Павел понимал, что второй год пролетит так же быстро, как и первый. Есть, конечно, курсанты, которые точно знают, куда они попадут. Если его дедушка перед загранкомандировкой получал инструктаж еще от самого Берии, а отец годами сидел «под корягой» в посольствах, то и для него забронировано хорошее место. Либо папа трудится в партаппарате, значит, пусть не загранработа, но теплое место в значительно разросшемся центральном штабе найдется.

У остальных будущее было туманным. Правда, иногда туман рассеивался и виднелись очертания то Жмеринки, то Кустаная, где тоже надо было заниматься профилактикой антисоветской и антигосударственной деятельности среди селян и сайгаков. Все как в старом бородатом анекдоте. «Может сын генерала тоже стать генералом? Может. А маршалом? Нет, потому что у маршала свой сын».

Значит, надо торопиться показать себя. Павел точно знал, что за каждым из них постоянно наблюдают, где-то в папочке копятся отчеты и характеристики, кадровики делают свои выводы. Экзамен-собеседование по результатам года – это шанс. Вопрос не в том, чтобы правильно ответить и проскочить. На нем будут присутствовать представители руководства разведки и контрразведки. Значит, надо сделать так, чтобы они заинтересовались. Но как?

Все курсанты – как яйца в инкубаторе: все в темных костюмах, в белых рубашках, галстуках. Все обучались на одних и тех же занятиях. Экстравагантность, мягко говоря, не приветствовалась. Даже бородка допускалась только на комсомольских значках у латунного Ленина.

Была у Павла домашняя заготовка. Весь вопрос, будет ли возможность ее использовать.

В экзаменационной комиссии сидели знакомые преподаватели, но присутствовали и незнакомые персоны. Именно перед ними лежали «личные дела» курсантов.

На вопросы об основах оперативной работы Павел отвечал как учили. Ну а как же еще? Он ждал вопросов от незнакомцев, присутствовавших на экзамене. Они не могли их не задать, пусть даже формально.

– Какие языки изучаете? – бесстрастно спросил уже порядком утомившийся незнакомец, мельком взглянув на Павла и быстро пролистав его худенькое «личное дело». По тому, как перед ним тянулись руководители школы, было понятно, что этот лысоватый кряжистый мужчина главный в комиссии. Вместе с ним принимал курсантов человек с острым, пытливым взглядом, неброской, незапоминающейся внешностью. Он почти не смотрел в «личные дела», но внимательно слушал и любил задавать вопросы.

– Английский, немецкий. Факультативно испанский. И на спор – народный венгерский.

«Ай-стоппер» – броский, интригующий посыл, используемый для привлечения внимания. Его основная задача – вызвать любопытство, поразить, выделить из общего ряда, приковать внимание и обеспечить тем самым интерес и запоминаемость объекта. В переводе с английского «то, что останавливает глаз».

– Это как? – попался на приманку тот, что помоложе.

– Венгерский язык относится, как вы знаете, к одной из самых сложных в изучении финноугорской группе языков. Мы с ребятами поспорили, что я за день выучу народную песню про черного барана.

– На что поспорили? – заулыбался незнакомец.

– Хотелось бы на пиво, – притворно вздохнул Павел. Секретарь парткома тут же напрягся. Запахло нарушением режима. – Но в итоге согласились на килограмм молочных сосисок из буфета.

– Ну и как?

– Вечером мы с соседом по комнате уже уплетали жареные сосиски с острым кетчупом и свежим черным хлебом.

– Да за такой приз я и сам бы сейчас спел, – оторвал глаза от бумаг тот, что постарше.

– Товарищ полковник, обед нас уже ждет. Столы накрыты, – услужливо встрял партийный чиновник, по положению обязанный присутствовать на экзаменах, собраниях, субботниках и встречах с ветеранами.

– Да подождите вы, – отмахнулся от него старший. Его напарник снова обратился к заинтересовавшему его курсанту:

– Сейчас спеть ее сможете?

Павел откашлялся, легко поднялся из-за стола и, притоптывая и прихлопывая, затянул венгерскую народную песню про черного барана и волка.

После исполнения «молодой» поинтересовался:

– Мы же просили только спеть, а вы еще и плясать стали. Зачем?

– Отвлекающий маневр. На него можно списать огрехи в языке… запыхался, сбился, мол. Если вы носитель языка, то можете придраться к произношению и нечеткости некоторых слов, тогда не видать мне сосисок.

Экзаменаторы рассмеялись. «Молодой» продолжал допытываться:

– С песней понятно. А в реальных условиях что вы будете делать с недочетами языка, пока не адаптируетесь?

– Их можно маскировать приступами кашля, заиканием. Я планирую сначала попробовать с жевательной резинкой. Жевание объясняет нечеткость произношения.

– Грамотно, – согласился вопрошавший и посмотрел на старшего. – Понимаете, молодой человек, самая большая неприятность для нелегального разведчика – попасть на носителя языка. Вы выдаете себя за венгра где-нибудь в Бразилии, где их днем с огнем не сыщешь, соглашаетесь исполнить для друзей песню своей, так сказать, родины. И вдруг возникает тип, который заявляет, что он тоже венгр. То есть он может вас раскрыть. Как быть? Быстро.

– Кинусь к нему, предложу выпить за родину и буду настаивать спеть с ним хором. Когда человек сам поет, он хуже слышит другого. А здесь можно просто подпевать ему. Но смыться надо как можно быстрее и в этот бар больше не ходить.

– Сам додумался или подсказал кто? – лысоватый явно был доволен ответом.

– У нас было спецзанятие, как привлекать внимание, как отвлекать внимание, а следом была лекция по социальной психологии. Нам рассказывали в том числе и об «эффекте Зейгарник».

– Это кто такой? – встревожился секретарь парткома. – Он хоть на марксистских позициях, этот психолог?

– Товарищ секретарь партийного комитета, Блюма Вульфовна Зейгарник – это советский ученый. Психолог из Ленинграда.

– Блюма Вульфовна да еще и Зейгарник – советский психолог? – с сомнением покачал головой партиец.

– Продолжайте, коллега, – предложил «молодой».

– Суть «эффекта Зейгарник» в том, что незавершенные действия или непонятные, необъясненные запоминаются в два раза сильнее, чем обычные, понятные. Вывод – все мои поступки и действия должны быть…

– …грамотно залегендированы, – продолжил за него старший. – Почему вы выбрали факультативно испанский?

– В Европе, Северной Америке испаноговорящих не так уж и много. Да и с английским-немецким легче учится французский язык. Кроме того, в Европу и Северную Америку и без меня много желающих. Зато испанский – это целая Латинская Америка, часть Африки. От испанского легче переходить к португальскому, а это уже остальная Африка.

– Согласен. – «Лысый», как бы подводя итог встрече, закрыл «личное дело» и поинтересовался: – Скажите, Савельев, не было у вас мысли заняться французским языком? – Он с ностальгическим взглядом распушил указательным пальцем свои шикарные усы.

– Возникали, конечно. Но после 1812 года мы с французами вроде бы не особо конфликтовали. Были даже союзниками. Франция в свое время отказалась от членства в НАТО. Мне кажется, что разведка в большей степени нужна там, где неспокойно.