Будь моей сестрой (страница 4)
Ходила с узелком вяленой клюквы к председателю умолять, чтоб метрику отдал и разрешил в Молотов учиться ехать, на повара. Тут пошибка сплоховала, видать. Клюкву в сени сволочуга этот за спину кинул, а потом так разошелся – чуть не лопнул, и все про партию Ленина–Сталина, про долг советского гражданина. И еще штраф выписал и замечание в личное дело. Мол, саботажница, работу срывает. Еще одно такое замечание – и на этап! Председательша тоже на визг изошла. Бабы у крыльца собрались, кивали, поджав губы. Орька посмотрела всем в глаза и молча ушла.
Назавтра бабка Матрёна, которой от дочки-агронома посылочка из Ферганы пришла, на радостях Орьке вынесла лепешку и пару варежек штопаных:
– На те к зиме-то, все пригодится… Знашь, девонька, как языки-те бабьи тебя несут? А и ведь переняла ты пошибку у бабки-те, верно? Бабка знатка-а-а-я икотка была у тебя. Грят, бес и Господь – они братья. Кому како дело, чем знам, кому ты вверилась, сиротинка… Живешь дак! Баб не слушай, не печалься. Никто не без греха, а пошибка по нашим местам в кажной бабе сидит, да тока жабья, а то и гадючья… А ты бабкина внучка, присмотренная, видать, кем надо, хоть и молодюхонькая. Сторожись все ж, девка, не оказывай силу-те.
Грибы сошли, только склизкие опята еще громоздились на пнях. Пошли косы дожди, без рогожи не поедешь. Рыбалка не задавалась. По дороге к Пыжу они с Елкой сворачивали на клюквенное болото, Орька скоренько набирала туес с горкой и все так же, под собачий лай, меняла мокрую крупную клюкву у охранников страшных ворот на казенный хлебушек. Они клюкву на самогоне настаивали, для начальства. Аппарат-то вон у них в землянке в пихтовнике. Им все мало было, только: «Носи, почта, еще, пока ягоду не замело!» Добры мужики дак. И опять, как только она этак посудила, вмешалась пошибка: старый охранник, приняв газеты и мешок с разномастными письмами, опростал в ушанку туесок, полюбовался крупной клюквой да вдруг сказал: «Погодь, дочка!» – и вынес из караулки рваный черный ватник:
– Холодина-то, а ты раздетая. На-ко вот. Собаки подрали, да ниче, заштопашь!
Ватник вонял мужицким потом, но грел. Батя так же вонял, как уработается… Чем знам, мож, это батин и есть? Ох, нет. Он под Соликамском сгиб, а это Вишерский ИТЛ… Ладно, сгодится Орьке ватник, спасибо.
Ну-ко! Чего бы теперича ей надо? Чего пожелать? А, пошибка?
Ехала через Красный Пыж, оглаживая ватник, чтоб дыр не видно, а тут навстречу конвой при телеге, а в телеге-то председатель расхристанный да уполномоченный с женой в красных соплях. А и правильно. А и туда им и дорога, нелюдям, за высокий забор ИТЛ, где кобели страшные заливаются. Усмехнулась и поехала себе дальше. Спасибо, пошибка!
Лес стоял черными кольями до неба, до самых звезд. По обочинам белел иней. По горам, далеко, выли волки. Елка ничего, только ушами стригла. Орька тоже волков не боялась. Осенью волкам сытно. Хотя… И зимой не трогают. Там вон за зоной не только рудники да штольни… А глухое ущелье, и, грят, покойников прям туда и… освобождают. Сыты волки в горах.
В селе, как вымершем, слышно было, как сукой воет в избе председательша. В окнах дрожали тусклые огоньки. Когда Орька свернула уж к конюшне, вдруг один из дядьев, материн брат, из избы выскочил, догнал да сунул ей в руки мягкий узел:
– Тебе, девка! Езжай, не останавливайся! Не губи!
Узел оказался из платка материного выходного. В конюшне, обиходив Елку, Орька его развязала: из их пропавшего сундука сорочка да полотенечко вышито, домом пахнут, а еще луку три головки, сала шматочек да рубль мелочью в тряпочке.
Чего это они?
Уж в потемках жена другого дядьки в окошко стукнула, а как Орька отперла, втащила в сени полмешка картошки и дедов полушубок:
– Сгодится зимой-то тебе по почтовому делу кутаться! И валеночки вот, моя Катька выросла, а тебе как раз, прости уж, что подшиты! Не губи только, Орька, родня мы все ж!
Новый, сорок первый год Орька встречала в родной, починенной дядьями, начисто отмытой бабами избе. На полочках по темным бревенчатым стенам – учебники с Лениным, мешочки с крупой, с мукой; по углам пучки зверобоя и пижмы. На столе под бабкиным светцом мочена брусника да солены грибы – это сами летом припасли с Елкой; да тети-Дунин изюмчик из Ферганы, да картошечка томлена, да квашена капустка, да сальце, да конфеты-подушечки – кое родня принесла, кое еще кто поклонился. Голуба рюмочка на припечке посверкивает. Елка, мила подруга, в стайке, сена ей полный сеновал и овса полнехонек ларь – это уж председательша распорядилась. В избе на почетном месте в красном углу – почтальонска торба. Наново застекленные окошки – в бабкиных занавесках с васильками и лошадками. В побеленной, сияющей от счастья печке – пирожки с грибами, с морковкой, с брусничкой – поминок по матери, угощение для гостей, для родни, вот придут скоро. Хорошее – для хороших!