– Новый, старый. Скотина он, малой. Я ведь жениться позвал. Он знал. Там длинная история, эти пьяницы спать лягут – расскажу тебе, чтобы дров ты не наломал, когда подрастешь. Сам ведь тоже едешь душа не на месте, а?

– На месте. Я просто переезжаю, папа на новую работу устроился, мне в новую школу идти, а друзья все в старой остались.

– Дак ты, получается, все хвосты обрубил? – Бабка улыбнулся и налил мне лимонада. – Ладно, Колек, твои проблемы тоже немаленькие, но чем серьезнее человек, тем серьезнее проблему ему посылают, так что ты гордись.

– Я на поезде сам, в одиночку, впервые еду. Саня Про-снев, мой друг, мне с собой нож подарил, раскладной. Если вдруг цыгане или зэки беглые, в обиду себя не дам, так что не смотри, что я мал.

– ДАВАЙ ДОГОВОРИМСЯ ТОГДА, – ХЛОПНУЛ ПО КОЛЕНЯМ ДЕСАНТНИК, – ЕСЛИ У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ, ТЫ ПОМОГАЕШЬ, А ЕСЛИ У ТЕБЯ – Я.

– Вдвоем-то выжить тут проще будет!

Он подмигнул, а дед на боковушке улыбнулся и крякнул. Мы пожали друг другу руки. Ну как пожали. Моя ладошка утонула в этой жилистой загорелой ручище.

* * *

Поезд тряхнуло.

– Круглое Поле. Стоянка тридцать пять минут, будут перецеплять на тепловоз. Далеко не расходимся. – Проводница ухватилась двумя руками за тряпичный мешок и вытянула его в тамбур.

– Ну что, прогуляемся, Колек?

И мы побрели по перрону станции Круглое Поле. Будучи пассажиром на незнакомой станции, ощущаешь необычную легкость. Не режет лямка сумки плечо, не давишься в толкотне, вдыхая табачный дым, не ищешь встречающих, не сдерживаешь слезы по провожающим. Ты тут случайно, но волею случая дано некоторое время осмотреться. Осмотреться здесь и вообще.

В темноте с фонарями шли железнодорожники, в щели, дверные прорехи свистел холодный весенний ветер, и мы глубже кутались в свою одежду, Бабка застегнул верхние пуговицы, а я втянул голову в ворот. Заспанные пассажиры, медленно шаркая тапками вдоль поезда, зажигали огоньки у лиц и с облегчением выпускали первое облачко. Вся Земля в тот момент остановилась на перроне перевести дыхание, и никому уже не нужен был ни свой двор, ни калитка, ни коробка с фотографиями, они остались где-то в далекой забытой глубине за сотни километров тайги, откуда ведет нитка – железная дорога. Пахнет углем, и дальний путь, казавшийся всего лишь десятком часов на билете и циферблате, превращается во вполне себе материальные версты, а уголь здесь – спутник горячей энергии, спутник тоски, на генетическом уровне закрепленной в наших сердцах.

И каким бы сильным ни был пассажир, выйдя на станции посреди леса, он вдруг обнаруживает, что стенка поезда совсем не толста, что прелая теплота лучше ночного мороза, что стакан чая – это не просто стакан чая, но еще и беседа, за которую не станет стыдно и которая может быть взаимно искренней без оглядки на статус собеседника.

Я шагал, стараясь не наступать на трещины в асфальте, то увеличивая, то уменьшая шаг. Бабка курил, не обращая внимания на меня, изредка сплевывал, как будто сцеживал, на рельсы.

– Хоть бы фонарей тут поболее повесили, темень.

Проводники у своих вагонов подносили к глазам билеты, подсвечивали фонарями и по одному, а то и группками впускали в теплоту раскрасневшихся новичков.

– Да, Колек, пропащая станция. Тут надо сходить, если сгинуть хочется. Смотри вон, дед еле тащит свой чемодан, бросил бы, дурак старый, куда ему.

Вдоль пандуса ковылял пожилой мужчина с кожаным чемоданом, одна сторона которого была ободрана – явно от того, что местами его тащили волоком. Дед напоминал скорее бомжа, нежели благополучного старика. Горбатый, прикрывавший ладонью оба глаза, в спортивных трико с белыми полосами. Непонятно к чему наглаженные на этих штанах стрелки совсем сбивали с толку.

И тут случилось, возможно, самое странное событие поездки. Из-за угла вышли двое парней и преградили «бомжу» дорогу. Завязался разговор, они указывали деду на чемодан, тот попятился.

– Баб… Рома, там старичок этот, что-то происходит там. – Я потянул десантника за рукав.

Бабка обернулся и шмыгнул носом.

– Пойдем пообщаемся.

* * *

Двое парней в спортивных костюмах и кепках подходили к деду все ближе. Тот, что повыше, пнул в сторону лежавшую под ногами бутылку.

– Алло, ребята, вы дедушке этому родственниками приходитесь?

Парни развернулись в нашу сторону. Теперь я мог их разглядеть. Низкий был сутул, в кожаных туфлях с тупыми квадратными носами. Он сплевывал шелуху от семечек и надменно задирал подбородок. Над бровью красовался глубокий, успевший давно зажить шрам. Второй же ловко подрасстегнул ворот олимпийки и закусил нижнюю губу. Выше Бабки на голову, одну руку он завел за спину, второй стал нервно постукивать по карману.

– Канеш, родственники, ты, мистер генерал, разве не видишь. Племяши. А что такое? Вы с сыночком мороженку купить не знаете где?

Низкорослый развернулся к Бабке и расставил ноги чуть шире плеч. Длинный отшагнул в сторону, явно намереваясь зайти нам за спину.

«Бомж» двумя руками ухватил чемодан и попятился в темноту.

СТАЛО ОЧЕНЬ СТРАШНО: Я ПОНЯЛ, ЧТО СЕЙЧАС БУДЕТ ДРАКА.

Саня Проснев про такое не говорил, но это ведь бандиты, раз они чемодан хотели у старика отобрать? Значит, дело – табак и пора пускать в ход тяжелую артиллерию.

– Деда не трогайте, у него и без нас жизнь не сахар, пусть идет себе, а нам разборки не нужны, ребята.

– Ну чё вписываешься, если не нужны.

Сутулый сделал шаг в мою сторону. Бабка потянул меня за ворот пальцем ближе к себе.

Напряжение достигло апогея, и я, как учил Саня Проснев, правой рукой выхватил из кармана свой складной ножик с зеленой ручкой, нажал кнопку, и лезвие со щелчком встало на свое законное место.

Сутулый опешил и остановился, длинный громко сплюнул.

– Мальчик, ты что тут с перышком делать собрался?

Длинный начал вытягивать руку из-за спины. Что у него там было? Пистолет? Бабка выступил на полшага вперед и принял боевую стойку. Я почувствовал, как под футболкой капля пота скатывается по животу. Никогда еще не приходилось мне держать в руках нож, представлять, что пущу его в ход… Саня Проснев про это не рассказывал.

КАК ТАК ВЫШЛО, ЧТО ЕЩЕ ДВАДЦАТЬ МИНУТ НАЗАД Я ПИЛ ЛИМОНАД В ВАГОНЕ, А СЕЙЧАС ПОПАЛ В ПЕРЕПЛЕТ?

– Ну так куда воткнешь, мальчик? – Длинный снова громко сплюнул и слегка пригнулся, словно лис, готовясь к прыжку.

– В ж…у твою сухощавую воткнет, жираф.

Я обернулся. Сзади, утирая лоб рукавом, стоял Медведь, а Дима, прижимая к подмышке кирпич, застегивал ширинку.

– Ты, малахольный, руку свою не торопись из-за спины доставать, у меня разряд по метанию кирпичей в башку м…..м, щас вот дела доделаю.

– Так, пацаны, сыр-бор из-за чего? – Медведь выступил в роли парламентера. – У нас поезд, мы покурить вышли, давайте в рассос, все по своим делам. У вас свои, а у нас свои, чего делить-то?

Сутулый посмотрел по сторонам. «Бомжа» с чемоданом и след простыл.

– Да нормально все, солдатики, доброй дороги. Мы пойдем. – Они встретились взглядами с длинным. – У нас горшки звенят, будете в наших краях, заезжайте! Хлеб, соль, а тебе, – он посмотрел на меня так, что вдоль позвоночника похолодело, – тебе ромовую бабу. – Он цокнул.

Парни попятились, и через полминуты их уже и не было.

В вагоне появились новые люди, они спешно развешивали вещи по крючкам, раскладывали по сетчатым полкам. Держали простыни, перепрыгивая из ботинок в тапки, потирали руки и знакомились. У нас, понятное дело, все было без изменений. А за перегородкой появились две пары пенсионеров.

Трудно было говорить, колени дрожали, и унять эту дрожь, как ни старался, я не мог. Все как-то сбилось в кучу в голове, но я гордился собой, вот бы Проснев это все увидал, не поверит же.

И НЕВАЖНО, ЧТО БАБКА РАЗЖИМАЛ МНЕ РУКУ С НОЖОМ, А МАЙКА СТАЛА ВСЯ МОКРАЯ ОТ ПОТА. Я НЕ СТРУСИЛ.

– Слушайте, ребятки, вы вроде и не курите, и не пьете толком, а в переплеты попадаете. – Дима покачивался чуть сильнее, казалось, произошедшее было для него всего-навсего шуткой, игрой. – Медведь, начисляй!

И дорога понесла нас дальше. Я отогрелся, отпустил мысли о том, что могло бы случиться, если бы не вовремя подоспевшие Дима и Медведь. Захотелось есть.

– Кипятка кому принести? Я поужинаю.

Но ребята, увлеченные беседой, меня не услышали. Я сунул стакан с пристывшей к стенке заваркой в подстаканник, подумав: что ж, прогуляюсь. Это ведь особое удовольствие – заботиться о себе самому. Самостоятельно налить кипятка, пройти мимо соседей – да, сам, сам еду в поезде, сам завариваю себе чай. Если надо помочь, и вам кипятка могу принести.

А что, если завтра на вокзале папа не встретит? А если машинист решит проехать чуть подальше, чтобы ближе было идти в буфет, и я перепутаю перрон? Ладно, решил я, главное, чтобы не цыгане. А остальное не так страшно.

В первом от проводника купе уже спали. Люди, отвернувшись к стенкам, похрапывали, с верхней полки торчали мужские пятки. И как взрослым удается не врезаться, проходя мимо этого человека? Сейчас поем и тоже залезу на свою верхнюю полку, накопившаяся усталость потянула к подушке. Только напомню проводнице, чтобы разбудила.

Я постучал в дверь. Тишина. Дернул рукой, и купейная перегородка отъехала в сторону – проводника не было. Собрался я было закрыть дверь, но тут взгляд упал на торчащий из-под нижней полки край чемодана. Того самого чемодана, со стертым углом, который тащил старик на вокзале Круглого Поля. Сердце бешено заколотилось. Что он здесь делает, металось в голове. Как он тут оказался? Надо срочно рассказать об этом парням. А вдруг это не тот чемодан? На смех поднимут.

– Коля, ты меня ищешь? – Из тамбура выглянула проводница.

– Да, хотел напомнить…

– Я отлично все помню, ложись спать – разбужу так, чтобы зубы успел почистить до санитарной зоны. Все, дуй давай, товарищ пассажир. – Она проскочила в свое купе и захлопнула дверь.

* * *

Да нет, не тот это чемодан, думал я, просто привиделось, неоткуда ему тут взяться, сдался нашей проводнице чемодан какого-то бомжа из деревни.

Бабке я ничего говорить не стал, плотно поужинал, залез на полку и, завернувшись в шерстяное одеяло поверх простыни, уснул.

Мне снился мой двор с ржавой каруселью, которая когда-то крутилась, но сейчас уже не крутится. Все коты сбежались к тете Нюре из третьего подъезда, а она крошит им хлеб в молоко на крылечке. Небо над домом высокое и голубое, а когда набегает ветерок, облака ползут чуть быстрее.

– Саня, Саня! Выходи скорее, я тебе сейчас такое расскажу! – кричу я.

Но Саня не появляется на своем, единственном незастекленном, балконе.

– Саня, нуты где? У меня уже горло болит орать, выходи во двор!

Куда пропал мой лучший друг, недоумеваю я. Почему во дворе никто не гуляет, только кошки и тетя Нюра? Может, зайти постучаться в дверь? Но тут я обнаруживаю, что не могу попасть в подъезд, не могу переставлять ноги – какое же все ватное!

– Ну что, пацан! Я тебе тут ромовую бабу принес…

Это вовсе не тетя Нюра кормит кошек, это сутулый бандит со станции вымачивает хлеб в молоке.

– Не надо мне, отстаньте от меня, пожалуйста!

Господи, что же происходит вокруг, почему во дворе никого нет…

Сутулый протягивает мне хлебный мякиш и скалится. Вот он делает шаг, вот еще один… Не могу бежать, как же все медленно.

– На, покушай, мальчик! – Он шагает кожаными туфлями ко мне.

Не могу, не могу бежать, хоть кто-нибудь, помогите!

* * *

– Да твою ж мать! Вы совсем офигели? Я сейчас стоп-кран дерну, и ссадим вас, нарядом милиции! Берега попутали!

Я открыл глаза: в вагоне горел свет, посреди нашего купе стояла и орала проводница.

На нижней полке напротив меня сидел сонный Дима, подо мной – ничего не понимающий Бабка и потирающий левый глаз Медведь.