Вероятно, я должна обрадоваться, что сейчас он другой. Однако жизнь с отчимом успела научить жестокой правде, что люди не меняются.

– Только когда дело касается таких красивых девушек, – льстит Глебов так же фальшиво, как и улыбается.

– Тогда, наверное, целыми днями катаете.

Я не спрашиваю, можно ли садиться. Пока он не открыл дверцу возле водителя, сама ныряю на заднее сиденье. И как щит, устраиваю у себя на коленях рюкзак.

Шаталов, небось, умер бы со смеху, увидев, как я защищаюсь от другого мужчины. Совсем не его чокнутый смелый эльф.

– А вы уже неплохо узнали друг друга, – хмыкает Глебов и нехотя, словно я испортила все планы, садится за руль.

– Ну, вы ведь сами доверили ему мою защиту.

– Доверил. – Глебов заводит двигатель и, вместо того чтобы смотреть на дорогу, пялится на меня в зеркало заднего вида.

Хочешь не хочешь, а поверишь в теорию, что после секса с альфа-самцом другие мужчины тоже начинают заглядываться активнее.

– Еще вы дали добро использовать меня, как ему захочется.

Я не нарываюсь. Даже мысли нет злить этого человека. Проблемы с полицией – последнее, чего мне не хватает. Но внезапно вспоминаю, как удивлялась утром своей неосведомленности о Шаталове, и решаю кое-что проверить.

– Девочка, за все на свете нужно платить. А жизнь стоит того, чтобы потерпеть некоторые… неудобства.

Добродушного улыбчивого следователя как и не было. Передо мной снова тот самый человек, который допрашивал в ресторане, а потом уговаривал Шаталова взять до суда под опеку.

– А не слишком ли высокая цена?

– На жертву домашнего насилия ты тоже не тянешь.

– Так до суда еще сколько времени? Две недели? Три?

– Просто не зли Марка, и все будет нормально. Сохранит тебя и доставит куда надо.

От этой игры вслепую у меня уже нервы звенят. Каждый вопрос – как шаг по минному полю. К сожалению, сворачивать поздно.

– А если не сохранит? – До боли сжимаю пальцы.

Ситуация – пан или пропал. Купится Глебов или нет.

– Шаталов не сохранит? – С водительского сиденья раздается смех.

– Я и в подметки не гожусь тем женщинам, с которыми он спит. Подставляться ради секса… Марк не похож на сумасшедшего.

– По этому поводу можешь быть спокойна. Он рискует шкурой не ради твоей круглой задницы. У него совсем другая мотивация.

– Не верю. – Изо всех сил изображаю обиженную дуру с уровнем интеллекта ниже плинтуса. Для правдоподобности даже губы надуваю.

Была бы грудь, еще бы и ее выпятила… для окончательного разжижения мозга. Но Глебову хватает и такой скромной постановки.

– Именно Марк начал копать под Рогова, – со вздохом произносит следователь. – Не я, а он разворотил это осиное гнездо и организовал подставу.

– У вас был на него компромат. Я подслушала разговор возле ресторана.

– Хех… Вас там, походу, целый зрительный зал был. – Глебов вновь зыркает в зеркало заднего вида. – Шаталов как чуял…

– Так для чего ему нужен был Рогов? – Мне с трудом удается сохранять образ дуры. Так и хочется добраться до этого любителя таинственности и поскорее вытрясти всю правду.

– Из-за Рогова умер отец Марка. Они были конкурентами. Только старший Шаталов играл по правилам, а Рогов… по правилам из девяностых. Как итог, два инсульта. Год овощем в клинике. А потом инфаркт.

– Поэтому Марк так хорошо разбирается в медицине… – говорю я себе под нос. Лишь в конце фразы понимаю, что произнесла это достаточно громко.

– Он почти каждый день к отцу ездил. Мать не выдержала. Через полгода сдалась и умотала во Францию. А Марк до последнего дня был рядом.

– Ясно…

Это не моя история. Мой отец умер иначе. И все равно слезы наворачиваются на глаза, стоит представить Марка в больнице.

– Так что не волнуйся! Шаталов костьми ляжет, но сохранит тебя до суда в целости и сохранности. – Словно добрый друг, Глебов подмигивает мне. Улыбается левым уголком губ. – Ты ему нужна не ради удовольствий. Ставки намного выше.

Глава 19. Близко и врозь

Иногда важное видно лишь на расстоянии.

Как только Глебов оставляет меня одну в доме, закрываю все замки. Бросаю рюкзак. И иду в душевую кабинку тренажерного зала.

В доме еще три санузла. С ваннами. И с душем. Однако мне нужен именно этот. Откуда Марк однажды прогнал меня и где потом взял.

До одури важно попасть туда как можно скорее. Самой себе не могу объяснить эту странную потребность. Но когда сбрасываю одежду и встаю под лейку, внутри словно какие-то запоры срываются.

Ударяюсь спиной о кафельную стену и начинаю реветь.

Громко.

Захлебываясь.

Навзрыд.

По чужому отцу и его сыну. По году, который они пережили. По одиночеству…

Плачу сильнее, чем плакала после похорон папы.

От воя в груди на куски все рвется. Шаталова со мной нет. Я не знала его раньше. Он для меня всего лишь охранник и временный любовник. Человек, который постоянно орет, качественно трахает и кормит едой из закусочной.

Никто!

Но спасительный эгоизм не включается. Как считалочку, мысленно повторяю последние слова Глебова. Сквозь слезы шепчу: «Все ради мести. Ради дела. Я здесь временно». Но чужая боль пропитывает насквозь, как своя собственная, и заставляет сползти вниз.

На полу уже не завываю, а тихо, безмолвно отпускаю эмоции. Слезы смешиваются с водой. Прозрачными потоками текут по лицу. А я… изредка всхлипываю, вздрагиваю, зубами мучаю свои и без того искусанные губы.

Это все же какой-то сбой системы. Отклонение, с которым лучше было бы поскорее обратиться к мозгоправу.

Всю жизнь я не подпускала к себе ни одного человека. Не влюблялась и не очаровывалась. Упрямой девочке из далекого северного города некогда было играть в любовь или цепляться за других людей.

Я должна была выбираться из всего этого дерьма. Одна, без чужой поддержки. Лепить из себя врача. Доказывать равнодушной Северной столице, что достойна ее поребриков и парадных. Воплощать в жизнь мечты, с которыми рвалась из родительского дома.

Было хорошо и так. С моей учебой. С Витей. Со скромными деньгами, которые я умудрялась зарабатывать после занятий.

Идеально до Шаталова. И непривычно плохо сейчас. Хреново после нескольких дней знакомства. Больно, будто мы не сексом занимались, а попали в аварию… Столкнулись в лобовую с сотрясением в финале.

Безумно хочется найти этим эмоциям логическое объяснение. Страшно от своей реакции. Только ничего не получается.

«Мне просто жалко того Марка, который год заботился об отце», – хватаюсь за первую версию и сразу же понимаю, что не то.

«Я не могла влюбиться в него так быстро. Кто-то другой, зависимый от секса, – да. Но не я…», – спорю с собой, пытаясь убедить. И, как дворниками, смахиваю ресницами слезы.

– Он ведь наверняка сейчас с другими. Занимается сексом так, как привык. Не вспоминая меня, дурочку! Не думая, как я здесь! – вслух бью себя словами без пощады. Нарочно заставляю вспомнить рассказы Шаталова о его предпочтениях. Подключаю фантазию.

И смеюсь в голос, потому что плевать.

* * *

После истерики из душевой кабинки я выползаю на негнущихся ногах, с распухшим носом и губами на половину лица. Впервые становится радостно, что сегодня ночую одна, и никто не заметит этой дивной красоты.

При Шаталове, наверное, пришлось бы закрываться в своей комнате и изображать последнюю заучку.

Я булькаю сдавленным кашлем от этой мысли. Старательно закукливаюсь в махровый халат, в котором Марк выносил меня вчера из душа. Но по пути в кухню застываю у дивана как вкопанная.

– И что на этот раз произошло? – раздается возле двери.

Щиплю себя за руку, чтобы проверить на галлюцинации. Однако, вместо того чтобы исчезнуть, моя галлюцинация подходит ближе и берет за подбородок.

– Тебя и на вечер оставить нельзя? – Теплые пальцы, ощупывая, скользят по губам. Поднимаются к вискам и убирают со лба спасительные пряди. – Впечатляет!

– Ты говорил, что исчезнешь на сутки. – Щеки вспыхивают. Я чувствую, как заливаюсь румянцем от макушки до самой груди.

– Ты из-за этого такая красивая?

Следом за лицом Марк осматривает мои руки и шею. Сквозь халат трогает плечи и спину. Мягко прикасается к животу и бедрам. Словно проверяет целостность и комплектность.

– А ты… ты из-за этого приехал раньше?

Нужно бежать от него, но не получается. Надо придумать хоть какое-то объяснение, но от радости в голове вязкая каша. Закрыв глаза, я верчусь в горячих руках. Как домашняя кошка, млею от редких прикосновений к коже.

Мы даже не в кровати, а так хорошо, что улыбка сама расползается по опухшему лицу.

– Отвечаешь вопросом на вопрос?

Ума не приложу, как Шаталов определяет, что со мной все в порядке. Облегчение на его лице настолько яркое, что не верю глазам. Мой бронированный сейф не скрывает эмоций. Впервые как на ладони.

– У меня очень хороший учитель.

Не выдержав, встаю на носочки. Еще два дня назад мне было бы страшно положить руки на его плечи. А сейчас даже не робею.

– Так что случилось?

Марка не нужно ни о чем просить. Он тут же впечатывает меня в свою грудь и подхватывает под ягодицы, задирая халат.

– Ничего… – Мотаю головой, шизея о того, как совпадают наши реакции.

Чтобы возбудиться, мне хватает пары секунд. А Марк… он уже каменный.

– Некислое такое ничего. Как с роем пчел познакомилась.

Мужские пальцы гладят сквозь белье. Чертят линии по швам, вдавливая ткань в нежные складки. Делают меня такой влажной, что сама начинаю подмахивать навстречу.

– Нет… – Глотаю стон. – С собой.

– Тогда понимаю. Забавный зверек. – Марк зубами оттягивает ворот халата, освобождая доступ к груди.

– Ты слишком много обо мне знаешь.

Хочу его безумно. Сильнее, чем в наш первый раз. Сильнее, чем когда смотрела, как он удовлетворяет себя в душе. Внизу живота уже ноет от напряжения. Только кое-чего другого я хочу еще больше.

– Поцелуй меня, пожалуйста. – Просить совсем несложно. Я не с Глебовым, от которого хотелось закрыться. Не с кем-то другим.

Уровень доверия – максимум. Без авансов и без гарантий.

– Думаешь, поцелуй поможет? – Взгляд Шаталова поднимается к опухшим губам. Скользит по остальной «красоте». И останавливается на глазах.

– Я, конечно, не лягушка из сказки. Но вдруг?

– Ты не из сказки. – Марк накрывает мои губы своими и заставляет раскрыться. – Ты из дурдома, – хрипло шепчет прямо в рот. – Из моего собственного.

Он толкается языком внутрь. И одновременно пальцами сдвигает в сторону промокшее белье.

Глава 20. Взрослые игры

Никто не сходит с ума сильнее, чем одиночки.

Следующие две недели проходят у меня под лозунгом: «Отосплюсь в другой жизни».

Бросаю свои подработки. Исчезаю с радаров для друзей. В редких разговорах с мамой перехожу на «Всё отлично» и «Прости, очень занята».

Никогда раньше не позволяла себе такой вольности. Наши отношения и без того слишком зыбкие. Последние полтора года они держатся исключительно на разговорах о Питере и моих редких болезнях из-за акклиматизации. А сейчас ни минуты не хочется тратить на пустое.

В учебе тоже становлюсь экономной. В университете жадно впитываю все знания, которые могут дать преподаватели. Ни на что не отвлекаюсь. Забываю о социальных сетях и не замечаю сообщений.

Каждую секунду я проживаю на полную катушку. На переменах делаю домашку и зубрю конспекты. Отмахиваюсь от предложений посидеть в кафе после пар. Игнорирую заинтересованные взгляды Кристины и других однокурсниц.

Дома тоже впитываю. И вечерами, и ночами, и выходные напролет. Изучаю как сакральную науку. Но не медицину, а саму себя и своего мужчину.