чудовищная грозовая
собою из себя сияя
воссев на блюде
на Христовом обеде
Жар-птица кличет призывая
усопших мастеров к беседе:
– славные мои художники
живые во граде
пьяницы ругатели безбожники
девок запрягатели
враги-приятели
завсегдатаи кабака
все до последнего слабака
прилетайте
отведайте облака —
птичьего моего молока

– поднимаю крылья как знамена
называю всех поименно:

Краснопевцев Дима
жил неизгладимо
…неисповедимы —
и не стало Димы
только у Престола
нечто просияло:
сюда мое сердце
Дима Краснопевцев!

белый на белом
Вейсберг Володя —
он снова уходит
к незримым пределам…
и возвращается —
вновь воплощается
белый на белом

…летал в пустоту —
будто ложку ко рту —
не вычерпать всю пустоту!
…пусть на кумполе венок
из украинских былинок —
нежный Петя Беленок
один в поле борщ варил
анекдоты говорил
с салом с перцем
с Сен-Жон Персом
сожрала
самого Москва
пришлым варевом жива

– кто явился к мессе
голый как морковь?
– Ситникову Васе
сядь не прекословь
видишь радуются все

…подмосковным летом
стариком-атлетом
в парке
мастерил байдарки
сказал: уеду —
канул будто в воду
…в Вене и в Нью-Йорке
потрафлять заказчикам?
…одержал победу
ушел в подвал
накрылся ящиком
оброс мохом
оскалился смехом
и умер монахом
говорят остались вещи:
в рюкзаке – святые мощи

Сидур Вадим
Сидур Вадим
давай попьем и поедим
…на той войне
разворотило челюсть —
глаза остались
скорбные вдвойне
и после смерти
до самой смерти
ты верил аорте
…чугунные
струнные
крики твои
говорят о великой любви

огромный волосатый
сюда сюда Рухин —
всегда в любви несытый
и пламенем объятый
борода твоя как дым
завивается колечками —
вот и умер
молодым

…и гласили скрижали:
УГОРЕТЬ НА ПОЖАРЕ
…или
так решили
в «Большом Доме»
…и сотрудники рядами
уходили на заданье
…два холста
сбиты в виде креста

Юло ты помнишь в голодухи
на Колыме взалкал о духе
(а начальник был в дохе)
и застывал на вдохе —
на воздухе

рисовала твоя лапа
морщины – складки на горе
«я – эстонское гестапо
доходяга в лагере»
– как в раю Юло —
сытно и тепло?

и вы что курили
от одной сигаретки
в темноте на кушетке
глотали таблетки
«вам – пир!» —
сказал один вампир
…такая легкость в теле
что вместе улетели
но воротилась
как спохватилась
лишь ему —
тоннель во тьму —
всё ярче светилось…

но еще за неделю в марте
рыжий Паустовский-сын
поэта робко попросил
посвятить ему сонет о смерти
– подвиньтесь ребята
ну и что – что крылаты!
не робей рыжеватый…

здесь Андрей Демыкин в маске
говорит о Босхе
с Рыбой
у которой нос трубой

…в Красково там на даче
отсвечивают свечи
и утро будто вечер

а страшила Ворошилов
пьет мудила
из бездонной миски
и не требует закуски —
он думает что это – виски

а Пятницкий
пришел зеленым —
отравился ацетоном
стонет Жар-птица:
– дайте!
дайте ему причаститься —
очиститься
ведь тоже – частица

(души – огненные перья
собираю вас теперь я)

невзгоды все преодолев
великий Кропивницкий Лев
размышлял: гармония —
девы и Германия
Фрейд и разумение…
но (Сева!) Кропивницкий-дед
как будто жизни знал секрет
холст чистил мастихином
при том читал стихи нам

он был Сократ
и жил в бараке —
и русский быт
и русский мат
и русский стих…
окно во мраке…

зовет высокая труба:
– вы крутолобы
прейдите оба!

и внук – художник
ликом светел —
от жизни улетел
и близких встретил

дома Парижа —
корабли
вы всех по лестницам
вели
чтоб из чердачных окон
смотрели
жадным оком:
слишком серебристо
небо слишком близко —
и срывается с крыш
стриж
еще стриж…

считал ван Гога
превыше Бога

…скитаться пить и рисовать
себя как вечного ребенка:
нос луковицей
бороденка…
ах лукавый мужичок
Толя Толя Толенька!
Зверев любит шашлычок —
вечные Сокольники:
шашки
розарий
девушки с большими глазами!

светлый как из душа
Харитонов Саша —
смирная душа
ни жалоб ни стонов —
вознесся Харитонов
…разноцветный бисер
выси
голоса

ох горе!
Олежка Григорьев
…кем теперь
коробка бабочек
хранима?
…видел архангелов
и херувима

здесь и другие —
светятся все —
Гуров
которого сшиб грузовик на шоссе…

и Длугий —
ни звука —
и тоже от рака…
о други!

– явись из бездны адской
Ковенацкий!
и ты зван —
и Шагал и Сарьян —
и Гаяна Каждан

– кто там возник на пороге?
– кажется Леня Пурыгин
«Господи в Нью-Йорке
такая жара!
на скамейке в парке
умер я вчера»

счет уже на десятки:
застрелил инкассатор
захлебнулся в припадке
утонул…
от инфаркта миокарда
у мольберта…
слишком ярко…
просто в Вечность заглянул

Дерево
вытянулось в зарево
величава
перспектива:
ветви стали временем
время – белым пламенем

всё ярче Жар-птица —
и тысячелица!
и тысячеуста —
живые Уста!
ладони —
долони
от лона
и дола —
до неба
и Бога

и в яви
и в трансе
и в камне
и в бронзе
и масло
и Числа
и ныне
и присно

июнь 1995 Париж

ЛУВР (1995)

1

не тот кипящий
под стеклянной —
площадь подземная —
пирамида
не тот уставленный —
посетители
не тот увешанный —
потолки

не с улицы Риволи —
толпы туристов
не с набережной Сены —
солнечно и пустынно
не с угла Комеди Франсе —
золотая сидит на коне
воплощая величие нации —
и даже не из Парижа —
из Аньера
из квартиры моей дочери
дверь открыл в коридор —
и вошел

сразу пусто и свет —
вспомнишь Пруста:
не то остров
не то помещение
просматривается насквозь
где-то картины
иду на авось
трогаю: стены
где картины?
не видно ни стен
ни картин —
один

но слышу: рядом – выше
и дальше как бы снаружи
перекрикиваются как на стройке
блоки скрипят – подъемник
ближе – кашляют шаркают
идет развеска картин
обернулся – весь на свету!

бородатые в латах
меня окружившие стражники
один из них поднял фонарь
я молод и зол
я их начальник
я скалю зубы
будто мне всё нипочем
слуга отвернулся
и гладит борзую
(дугою белая в пятнах)
в тени мой противник
укрылся шляпой и —
ничего не происходит

кинжалом клянусь мадонной!
сейчас! напрягаю мышцы
сыплются чешуйки краски
холст вздулся буграми
трещит —
разорвался как взорвался!
противника – пополам!
дева выпала из окна
из корсажа – свежайшие яблоки —
из моего во внешнее время
бегущее как таракан

испачканный красками
мой мучитель – создатель!
еще с подмалевка
торчат воротник и усы
всё в той же позиции —
ты виноват! —
запечатлел запечатал
(сам остался там
на фоне сияющих окон
как и тот – бронза
плечом и коленом
и кусок черствеющей булки
две глиняных кружки вино…)
я – письмо неизвестно куда

хотя почему я – письмо?
я – огонь горю в фонаре
я потрескался запылился
но еще освещаю лица
бородатые – охра с сиеной
снизу их кто-то рассматривает
что там – не осветить
кто там – не разглядеть
потусторонний мир

от которого старая рама
оберегая лепная
всё событие обнимая
как мама

что есть картина?
сооружение
не проще гильотины
на уровне Нового Моста
со всеми его зеваками
и бледными небесами
и смотрит в это окно
бровастое солнце художника
из-под потрепанной шляпы —
обрадовалось простору
выставленного холста
в лавке на рю дю Темпль
что в квартале Маре…
обернулся к приятелю:
«то что мне нужно
для моей композиции
они в Академии —
облезлые парики
подавай им размер для Лувра
поедем к Мадлен!»

2

прояснить реальность стараюсь —
проясняется лишь Солярис
где всё – игра и пена в море
не то в потустороннем мире —
там царствует необходимость
и там входя в покои Лувра
похожий на хромого мавра
«Мадам!» – воскликнул Нострадамус:
для Вас историей займусь!»

…и революции и бури
…в Бабуре —
эдаком амбаре
Кабак
поставил свой барак
и состоялся диалог
но посрамлен ли футуролог?

он мог предсказывать спокойно —
«пусть принесут вино и фрукты» —
героев
катаклизмы
войны
теракты

…и въехал дылда – англичанин
мелькая голыми коленками
на роликах
со станции метро
в подземный вестибюль музея
(загородил меня плечами —
ротозея)
смотрят черные и дети:
что там тикает в пакете?
ТА-ТИ ТА-ТИ ТА-ТИ ТАТИ…
– уборщик мусор не мети!

3

пока на мрамор катятся обломки
как в замедленной съемке…
пока одни ошеломлены
другие ползают в крови не понимая…
пока полиция…
пока правительство…
все эти сиятельства и превосходительства…
все обстоятельства…

я создал свой Лувр
окружил моим Парижем
посреди моей прекрасной Франции
шутка ли столько работы!
картины колонны
даже негр в униформе
(заменю его на китаянку)
высокая тишина —
и эту выстроил сам

из недалекой стены
бьет кучерявый прибой
и вечно летят эти брызги Курбе
не долетая

или оранжевый отсвет Гогена
губы коричневым – груди колена
…мертвых живых ли —
не люди а вихри
…ближе к офортам гравюрам —
и ты обозначен
пунктиром

в квадратном просвете
(одолжил покойный Малевич
моему отцу) —
пустыней
задувает оттуда
в песчаной метели
стремительно путник в сером
приближается как удаляется…
не ухватишь края одежды
а лицо – кипарисом в небо!

у меня здесь двигаются стены
как у Глезера на Преображенке
открываются неожиданно
колоннады и перспективы
коридоры ведут не туда —
лестницы
легко заблудиться
сколько чающих пропало
в пространстве и времени
в ином измерении
я встречал сумасшедших
блуждающих
из жизни ушедших
или о ней не подозревающих
двое прошли
обсуждая вопрос:
сколько ангелов может усесться
на ус
Сальвадора Дали?
я – пас…
я меня – сердце…

я например
чтобы мне мой Лувр не стал кошмаром
знаю как вернуться
в Аньер
на рю де ля Марн
к внуку и жене
как повернуться
в замочной скважине
откуда бьет сноп света