– Бывает и другое: кое-кто иной раз не удержится от возмездия, – как бы невзначай заметил Бинадас.

Бурук кивнул:

– Что ж, это можно понять. За долги нужно расплачиваться.

– Золото и кровь – не одно и то же, – усмехнулся Халл.

– Ты так думаешь? – с пафосом воскликнул торговец и продолжил в том же духе: – Да будет тебе известно, хиротский воин, что те, чьи интересы я представляю, всегда с должным уважением относились к любого рода соглашениям и продолжают считать их обязательными к неукоснительному соблюдению. Летерия – многоглавый зверь. Увы, есть там и такие, кто не прочь поживиться чужим добром, рассчитывая остаться безнаказанными. Мы должны закрыть для них все лазейки. Уверен, новый договор между тисте эдур и летерийцами, умеющими держать свое слово, поможет нам в этом. К счастью, власть в нашем королевстве принадлежит честным людям, которые высоко ценят добрососедские отношения.

– Побереги свои речи для короля-колдуна, – сказал Бинадас, отворачиваясь в сторону. – Я приведу вас в деревню. До всего остального мне нет дела.

Пожав плечами, Бурук Бледный направился к своей повозке.

– А ну, бездельники, живо поднимайтесь! – прикрикнул он на нереков. – Спуск не подъем. Небось не переломитесь.

Серена видела, как он залез на повозку, откинул тяжелый полог и скрылся внутри. Халл и Бинадас остались вдвоем. Ветер дул в сторону женщины, и она невольно услышала их беседу.

– Я разоблачу ложь Бурука, – говорил Халл Беддикт. – Он попытается поймать вас на искренние заверения и щедрые посулы, которые и гнутого докария не стоят.

– Мы видели, как в ваши ловушки попались нереки, фарэды и тартенали. Каждое слово – это узел в незримой сети. Мечи нереков оказались слишком тупыми, чтобы разорвать ее. Гнев тартеналей разгорался слишком долго. Фарэды – те вообще только скалили зубы и не понимали, куда их тянут. Но тисте эдур не такие.

– Знаю, – кивнул Халл. – Дружище, мои соплеменники верят в столбики монет. Для них это что-то вроде лестницы, по которой можно вскарабкаться к вершинам славы. Постоянное движение вперед они считают естественной судьбой процветающего государства. Многие народы верят в судьбу. Но летерийцы полагают, что они особенные, ибо от рождения обладают массой достоинств. И главная приманка тут – Пустой Трон. Он никем не занят, и каждый, кто упорно карабкается вверх, верит, что доберется туда раньше других. Однако Трон так и остается пустым.

Слова Халла вызвали у Бинадаса улыбку, но какую-то вымученную.

– Аквитор, иди к нам, – вдруг позвал тисте эдур. – Неужто старые раны Халла Беддикта омрачают его взгляд на соплеменников?

– Судьба ранит всех нас, – ответила Серена. – Но летерийцы носят свои шрамы с гордостью. Во всяком случае, многие, хотя и не все, – добавила она, устремив на Халла извиняющийся взгляд.

– Одно из ваших особых свойств характера? – спросил Бинадас.

– Можно сказать и так. Мы превосходно научились скрывать алчность, набрасывая на нее одеяния свободы. О неблаговидных деяниях прошлого мы вспоминать не любим. Их как будто и не было. Движение вперед вынуждает и смотреть только вперед, как можно скорее забывая обо всем, что мы попутно раздавили.

– Это путь без конца, – заметил Бинадас.

– Мы как повозки, что едут под гору. Все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее.

– Так будет до тех пор, пока ваши повозки не ударятся о стену.

– Мы уже проломили немало стен и понеслись дальше.

Улыбка Бинадаса погасла, и в глазах его мелькнула печаль.

– Мы живем в разных мирах, – промолвил тисте эдур и отвернулся.

– И потому я выбираю ваш мир, – сказал Халл Беддикт.

Бинадас как-то странно поглядел на него:

– В самом деле, друг?

Он спросил это таким тоном, что у Серены по спине поползли мурашки.

Халл нахмурился. Вероятно, и его тоже насторожил подобный вопрос.

Больше не было сказано ни слова. Халл и Бинадас двинулись вниз. Серена дождалась, пока оба отойдут на достаточное расстояние, поскольку не хотела мешать их уединению. Но видно, у друзей пропало желание беседовать. Они шли рядом и молчали.

«Халл, похоже, совсем запутался, – размышляла аквитор. – Он стремится сделать тисте эдур инструментом своей собственной мести. Если бы смог, втянул бы их в войну с Летерией. Но война означает новые жертвы. Неужели Халл рассчитывает обрести душевный покой ценой пепла и крови?»

Серене стало жаль этого запутавшегося человека. Но жалость не должна застилать ей глаза. Халл опасен, очень опасен.

Нет, аквитор не питала любви к соплеменникам. Хищники. Вечно голодные, умеющие смотреть на мир только под выгодным для себя углом. Добрососедство летерийцев на деле оборачивалось кровавыми столкновениями со всеми народами, кому они обещали вечный мир. Но когда-нибудь сила летерийцев наткнется на равную ей силу. Повозки с разгона ударятся о стену, которая не разлетится на куски. Кто станет этим противником? Тисте эдур? Вряд ли. Конечно, магия у тисте эдур не чета нерекской и фарэдской, да и сражаются они отважно и свирепо. Но сколько воинов смогут выставить против летерийцев шесть племен тисте эдур? Самое большее четверть миллиона. А в одном только Летерасе свыше ста тысяч жителей. В королевстве есть еще с полдюжины городов, немногим уступающих столице. С учетом подвассальных земель на востоке и на другом берегу моря Драконов под знамена короля Дисканара соберется тысяч шестьсот солдат, если не больше. А в каждом легионе будет свой боевой маг, прошедший выучку у сэды Куру Кана. Тисте эдур ждет сокрушительное поражение. Возможно, даже полное уничтожение.

А как же Халл Беддикт?

Серена усилием воли выбросила из головы мысли о нем. Пусть сам делает выбор. Она не станет вмешиваться. Да и захочет ли Халл прислушаться к ее предостережениям? Скорее всего, просто отмахнется.

Неуверенность и смятение наполняли и душу самой Серены. Готова ли она отстаивать мир любой ценой? Что получат летерийцы, если тисте эдур дрогнут? Доступ к природным богатствам. Возможность добывать тюленей вблизи побережья. И… черное дерево.

Ее соотечественники давно жаждали обладать этим волшебным деревом, умеющим заживлять собственные раны. Сделанные из него корабли невероятно быстроходны и успешно противостоят магическим атакам, не говоря уже о том, что им не страшны пробоины. А ведь, пожалуй, черное дерево и есть главная цель всей игры.

Но ведь король Эзгара Дисканар далеко не глупец. У него не может быть таких упований. В крайнем случае Куру Кан объяснил бы ему, что к чему. Нет, эту игру наверняка затеяла королева. Только Джаналла в своем высокомерии может верить, будто летерийцам по силам повелевать черным деревом. Небось рассчитывает, что тисте эдур с готовностью раскроют все свои магические секреты, сообщат завоевателям веками отработанный ритуал, позволяющий подчинять волю черного дерева человеческой.

Вся эта история с незаконным промыслом тюленей была просто уловкой, обманным маневром. Денежные потери – ерунда: это лишь часть масштабного хитроумного замысла, нацеленного на получение крупной политической выгоды; все затраты окупятся сторицей. Решиться на такое могли только очень богатые люди, такие как королева или первый советник Трибан Гноль. Экипажи судов набирали из числа банкротов, пообещав в случае их гибели списать все долги. Жизни, отданные ради благополучия детей и внуков. Так что у Джаналлы вряд ли возникли трудности с поиском матросов. Кровь и золото.

Серена не знала, насколько оправданны ее подозрения, но из разрозненных фрагментов начинала складываться более или менее цельная картина. Вероятно, Бурук Бледный тоже обо всем догадался, отчего и глушил себя вином и белым нектаром. Тисте эдур не раскроют секрета черного дерева, в этом нет никаких сомнений. Значит, быть войне. И Халл Беддикт станет ее провозвестником; сам того не желая, превратится в пособника королевы. Неудивительно, что Бурук терпит его присутствие.

А какова ее роль во всем этом?

«Держись от них на расстоянии, подруга! – сказала себя Серена. – Ты всего лишь аквитор, не более того. И тебе нет никакого дела до чужих безумств… Твоя обязанность – препроводить Бурука в деревню хиротов».

Так или иначе, от них все равно ничего не зависит. Все решится на Великой встрече, и никак не раньше. Слабое утешение.

Халл Беддикт и Бинадас Сенгар скрылись в лесу, да и дорога уже тоже исчезла из виду. С каждым шагом, пройденным Сереной, сумрак вокруг сгущался. Тьма и тени…

Любой преступник, сумевший переплыть канал с мешком докариев на спине, получал свободу. Количество монет и, соответственно, вес мешка зависели от тяжести совершенного злодеяния. Воровство, похищение людей, неуплата долгов, порча имущества и убийство карались пятью сотнями докариев. Подкуп, беспричинное оскорбление, публичное поношение Пустого Трона, а также короля и королевы оценивались в триста докариев. Самый малый груз – сто докариев – служил наказанием за такие прегрешения, как праздношатание, прилюдное отправление естественных надобностей и сквернословие в общественных местах.

Упомянутые грузы навешивались преступникам мужского пола. Для осужденных женщин количество монет уменьшалось вдвое.

Все способные заплатить штраф просто вносили деньги в казну и освобождались от дальнейшего наказания. Те же, у кого не было такой возможности, испытывали судьбу в водах канала.

В Утопляках (так называлось это место) всегда было полно народу. Толпы зевак приходили сюда в поисках зрелищ, однако только этим дело не ограничивалось. Это было своеобразное игорное заведение, где ежедневно кто-то выигрывал, а кто-то расставался со своими денежками. Лишь немногим преступникам удавалось переплыть канал, и потому ставки на всю дистанцию делались крайне редко. По большей части пытались угадать, какое расстояние сумеет преодолеть осужденный и сколько взмахов руками он сделает. У игроков даже существовала специальная терминология; для каждой стадии имелось свое название: «плывунцы», «барахталки», «пузыряльники» и «исчезаловки».

К телу преступника прикрепляли веревки. Когда становилось ясно, что пловец утонул, его вытаскивали, снимали мешок с монетами, а труп бросали обратно в реку. Была даже такая поговорка: «Виноватый, словно илистый ком».

Брис Беддикт нашел Геруна Эберикта на Втором ярусе, где собирались зрители побогаче. Невзирая на то что было утро, народу собралось вполне достаточно. Между зрителями бойко сновали сборщики ставок. Они принимали деньги, выдавая черепки, где была нацарапана сумма и помечен вид заклада. Отовсюду слышались возбужденные голоса. Раздался женский визг, тут же перешедший в смех. Его подхватили несколько мужчин.

– Приветствую вас, финадд, – поздоровался Брис.

Эберикт повернулся. На его плоском лице, хорошо знакомом каждому горожанину, отразилось легкое удивление.

– Королевский защитник? Вы как раз вовремя. Сейчас поплывет Ублала Пунг. Я поставил на этого паршивца целых восемьсот докариев.

Беддикт облокотился на перила. Он неторопливо обвел глазами караульных, а потом чиновников, надзиравших за исполнением правосудия. Над ними возвышалась фигура человека, с ног до головы закутанного в плащ.

– Где-то я уже слышал это имя, – сказал Брис. – Только не помню, в чем именно его обвиняют. Кстати, этот, в плаще, и есть Ублала?

– Он самый. Тартенальский полукровка. Потому ему добавили еще двести монет.

– А что он натворил?

– Проще ответить, чего он не успел натворить! Три убийства, порча имущества, оскорбления, два похищения, поношение монарших имен, мошенничество, неуплата долгов и, наконец, прилюдное справление нужды. И все это менее чем за сутки.

Осужденный сбросил плащ. На теле Ублалы не было ничего, кроме набедренной повязки. Обожженную солнцем кожу покрывали следы от ударов хлыстом. Таких громадных мускулов Брис никогда еще не видел.

– Вы говорите про разгром, учиненный в «Ростовщическом заведении Урума»? – спросил он у Эберикта.