за Лёньку Иванова

за Сережку Горюнова

за директора магазина Мелихова

за Поля Шеммета

за художника Басова

за друга Гришу Гуревича

За Соколова

За Прокопченко.

Московских же ребят перечислить и нет возможности

……………………………

……………………

……………………

……………………

………………………

………………

………………

……………

………………………

……………………

…………………

…………………

……………………

………………

…………………

…………………

……………………

……………………

…………………

………………

…………………

Капитан Лукашевич вышел из ворот своей воинской части и задумался. Капитан Лукашевич должен был встретиться на Красной площади в 21 час 00 минут при смене караула у мавзолея с человеком, стоящим возле Лобного места, читающим надпись на исторической доске.

Алексей Лукашевич должен был подойти и сказать «Здравствуйте! Уже поздно осматривать Кремль, а не пойти ли нам поужинать?!» И после этого, как можно меньше взглядывая по сторонам, он и его странный знакомый должны были отправиться прочь с Красной площади.

Так всё и вышло. Спутник его был лет тридцати, а пожалуй, и чуть моложе. Фамилия его была Лимонов.

1974 г. Москва.

Русско-американские стихи (1974–1975)

«Вы знаете – любил поэт когда-то…»

Вы знаете – любил поэт когда-то
Москву. она его как брата
Она его ласкала нежная смешав
с другими организмами. он прав
был от утра шатаясь в дымном шуме
в снегу в колёсах. В беспощадном у́ме
смешались грации любых сторон
поэт тогда был беспощадно «он»

То к ГУМу занесёт его дорога
Стоит глядит товаров сколько много
У всякой вещи есть своя фигура и окраска
и люди в деревенских про́стых масках

и от ворот Кавказа и от других ворот
приносят свою фразу все нации в народ
Спокойные узбеки. тревожный сын туркмен
Нац. мены словно реки. вплывают в ГУМ вдоль стен

Поэт средь них Лимонов
почти такой же сын
одежда без фасонов
и чёрный цвет один
Пальто сверхразливное
куски мохнатых брюк
Лишь на лицо простое
очков наброшен крюк
Его встречали часто
хохол и белорус
он с ними образует
невидимый союз

То занесёт его в букинистический
В Столешников приземистый трагический
Стоит глядит он книги час и два
и без еды кружилась голова

Сказать теперь что стал он не такой
Что уж ему наскучил род людской
Он был растяпа и разиня. ротозей
смотреть любил на вещи на людей

Свисают вещи. люди ткани мнут
Большой базар. прекрасно устают
глаза от метров ситца от папах и жёлтых рук
Сказать что нынче взгляд его потух?

Нисколько. лишь переключился он
Мир наблюдает он с других сторон
Как иностранцы бодрые живут
чего съедают и про что поют

О национальности! Вы слабость для поэта
И нравятся чулки. носки. береты
Плащи. накидки. шубы и пальто
Машины. деньги. тысячи и сто

О линии и лики президентов!
О короли средь их больших моментов!
О цвет и запах и бутылок этикетки
Старинных фирм блестящие отметки!

Всё это в изобилии даёт Москва
манжеты белые торчат у рукава
Поэт почти такой лишь смотрит с удивленьем
на мировые всякие явленья

«О войне за Хиву…»

О войне за Хиву
О Хиве за войну
Расскажу я путём превосходства
Нас не надо убить
И в песках утопить
Совершить мы желаем поход свой

А Хивинский тот хан
Далеко отстоян
Он живёт за войсками в оградах
Он большой и смешной
С голубой бородой
Весь в камнях соболях и наградах

Ну а русский солдат
Он начальнику рад
Он в холщовом наряде с винтовкой
У него на лице
Ничего о конце
Притворяться умеет он ловко

Переход. переход
Многодневный поход
Вся пустыня в каза́ках солдатах
Пить как хочется ох!
А колодец залёг
Впереди в миражах и закатах

Здесь ночная постель
Приближается цель
И туркмена измена не может
Помешать и не дать
И росси́янов рать
Край хивинского ханства уж гложет

Офицер впереди
К белоснежной груди
Прижимает он перевязь-руку
Да от крови следы
Ничего. до воды
Доберёмся сквозь жа́ры и муку

«Мне совершенно фигура Христа…»

Мне совершенно фигура Христа
Та и не та
Мне совершенно фигура Христа
не говорит ни черта

Мне говорит он – ливийский дух
Между пустыней двух
В храме которого не было нет
Храминой целый свет

И тёмной ночью военный отряд
перестреляли ребят
Это ливийский вмещающий дух
ластится вслух

Это вдруг тот говорит что молчал
идеалист он и каннибал
сентиментально покроет слезой
труп молодой

В снежной России он тот же – наш
В чёрном музее стружит карандаш
И между двух потемневших старух
В нише ливийский дух

Я на ливийского духа звездам
Жалобы нет. никогда не подам
Да. и по поводу грязных равнин
Не обратится сын

В тёмном подвале Свердловска ты
Пил у Царя и Царицы рты
Пил у испуганных бледных детей
Древних кровей

Не покровитель тебе – народ
Этих народов – текучих вод
Видел немало ливийский дух
пользовал их как слуг

От бледнопятых седых египтян
Да и сидел на цепи Тамерлан
Завоеватели и вожди
Словно дожди

Да. на равнинах паннонский галл
Тихо. лодыжечно-голо стоял
и опёршись рукой на копьё
думал своё

И надо мною ливийский дух
Пусть я стою у ботинок двух
И обувной шелестит магазин
Дух-то один

Шелест таджика. узбека ход
Будущий общий китайский народ
Видит спокойно ливийский дух
Сдержан при этом. сух.

«Наслаждайся жизни битвой…»

Наслаждайся жизни битвой
Утром сразу попади
Обрезают уж деревья
Весна-лето впереди

Говорю себе – Лимонов
Ты – здоровый человек
Пережил ты столько стонов
собственных. Как гордый грек.

Клеопатра

Точно помню на картинке
С весом дама и матрона
Чем скажите очарован
Был Антоний возле трона

Римский друг. триумвиратор
В помышленьях император
Этой женщиной тяжёлой
Если же была весёлой?

Врёт картинка. Клеопатра
Была замужем за братом
Старшим. а потом за младшим
В общем значит была падшей

С нею спал могучий Цезарь
С нею спали спали спали
Её недра раздвигали
Возмутительной рукой
женщины смутив покой

Так она переходила.
Август сделал. Положила
две змеи себе на грудь
Не идти в далёкий путь
привязавшись к колеснице
Тридцать девять лет девице
Когда тихо умерла
От позора же спасла

Значит было в этом теле
Что-то страсти что не съели
Гордость царская и поза
Сверху змей лежала роза
До эР Ха тридцатый год
Так счас женщина умрёт?

Я люблю когда страницы
Ветхой книги кажут лица
Древних восковых времён
Я свободно наделён

Подоплёкой таковою
Что живу почти с тобою
Клеопатра в один день
И гляжу как ляжет тень

Статуи скульптурной вазы
И он входит резко. сразу
Входит твой очередной
Может Кассий – он герой?

Иль ты едешь в белой барке
С музыкой. и душно. жарко
В Ниле замер крокодил
Гладким стал могучий Нил
…………………
Надо быть поближе к власти
Разберут и нас на части
Что любил. Кого любил
Лют был. грозен. или мил

Так Лимонов размышлял
Клеопатру представлял.

«Люблю я жену свою страстно…»

Люблю я жену свою страстно
Она необычно прекрасна
И с нею живём мы вдвоём
В квартире уже как в легенде
Пьём водку и вина и бренди
И чёрного хлеба жуём

Жена моя пишет в тетради
Стихи наслаждения ради
Горят из Елены глаза
Нам все говорят – погодите
Друг другу ещё затошните
Не сможете жить вы из-за

Да это бы верно бы было
Когда бы она не любила
На месте меня был другой
А так мы живём себе ясно
Она – необычно прекрасна
И я – национальный герой

«Бледнолицый и серьёзный…»

Бледнолицый и серьёзный
Разудалый человек
Вы – Лимонов – Вам не поздно
Вами создано навек

Разнообразные поэмы
И престранные стихи
А иные люди немы
Да из них торчат грехи

Вы любовь свою схватили
и забрали унесли
Как вас черти не крутили
Крови хамские спасли

И году в шестидесятом
Не попали Вы в тюрьму
вслед за Костькой. почти братом
в юридическом тому

не читают адвокаты
ваше дело нараспев
Вы – Лимонов – всем богаты
Ваша лучшая из дев

Отчего тогда скажите
если пляска водка стол
Вдруг со всеми не сидите
и задумчивый ушёл

«В марте как известно…»

В марте как известно
По России тускло
Тучи злы телесно
Как-то тесно узко

Хочется в дорогу
где-нибудь где юг
Где чужие боги
и довольно слуг

Носят кофе-воды
А в окне отеля
Море пароходы
кипарисы ели

Солнце. иностранки
ходят без чулок
бритты и британки
и собака дог

«Тихие русские воды…»

Тихие русские воды
воды нахмуренных книг
Чёрные плечи погоды
Зябкий застуженный стих

Прошлых купцов обличая
Видел Островский их сын
Я ничего не желая
новых людей господин

Вот забрела Катерина
Вот среди сада и стол
Здесь и студента кручина
Рядом заводчик был зол

Сопровождаемы белым буфетом
пьесы идут и идут
Сколько растений взрастает при этом
сколько же птиц пропоют

Много состарилось бедных созданий
в роли бродячих актрис
ужас предчувствуя вечных свиданий
сладко прослушивать «Бис!»

много менялись плакаты. плакаты
падал поднялся Тамбов
сказано было Островским когда-то
сладких купеческих снов

* * *

Однажды ей повстречался человек. который перевернул всю её жизнь. Повстречавшись ей он исчез. И мелодия однообразия вновь звучала в её жизни – все остальные годы. То что её звали Тамара – так и не сыграло никакой роли

Она сколько ни старалась впоследствии. никак не могла найти ошибки в сценарии своей судьбы.

Впрочем что же –

Миллиарды проводят свой отпуск на Земле без звука

А ведь у неё даже был один очаровательный момент

«Солнце что-то растапливает. где-то с помощью…»

Солнце что-то растапливает. где-то с помощью
талой воды копает
Отскакивает светом от Москвы-реки…

Россия… Широкие правительственные залы…
Семидесятилетние-шестидесятилетние министры.
Отделённые от нас стеной и конвоями правительство.
И мы –
те кому 30 лет. Тщетно пытающиеся себя доказать
Так и хочется дать по этим кремлёвским камням.
гумовским стенам. по этим цвета конины зданиям музеев!
Вы! Стоите тут безучастно!
По этому пряничному Василию Блаженному!
Что ты стоишь тут!