– Боюсь, – вздохнула девушка, – это развлечение не для послушниц из бедных монастырей. Я получу посвящение в птахи, пройду обучение, а потом меня отправят на служение куда-нибудь поближе к Краю и подальше от столиц. Нет, я не жалуюсь, господин, не думайте – я рада служить людям в любом месте, где смогу пригодиться. Но театры на пути духовного служения встречаются нечасто… О, вот и мой корабль! Благодарю вас, господин Полчек, вы были очень добры ко мне. Я не забуду вас в молитвах Вечне Нашёптанной.

– Счастливого пути, Завирушка, лёгкого служения. Один вопрос, на прощание: что вы помните о своих родителях?

– Ничего, совсем. Птахи меня нашли меня на берегу, мокрой и замерзшей, мне было на вид лет пять, и я ничего не помнила, даже своего имени.

– А какие-нибудь воспоминания из детства?

– Только монастырские. Я почему-то очень боялась темноты, и настоятельница всегда ставила мне в комнату толстую свечу из тюленьего жира. Та громко трещала и ужасно воняла, но я без неё не могла уснуть.

– Именно свечу, не магический светильник?

– Да, представляете? Только мне, у остальных послушниц были шары иллюзорного света. Шары дешевле свечей, но только если послушницы заряжают их сами. А я не могла, у меня совсем нет способностей, даже самых крошечных.

– Странно для птахи, – заметил Полчек.

– Ага. Девочки даже думали, что я притворяюсь. Однажды они специально погасили мне свечу и сказали, что если я не зажгу светильник, то так и буду сидеть в темноте.

– И ты не зажгла?

– Нет. Я так испугалась, что визжала, как резаная! А потом грохнулась в обморок.

– Бедная девочка, – посочувствовал Полчек.

– Когда очнулась, мне рассказали, что, пока я валялась, в монастыре погасли все светильники. Представляете?

– Серьёзно? Погасли светильники? – голос Полчека внезапно стал жёстким, его рука потащила из шевелюры крупную бирюзовую бусину, но девушка так увлеклась рассказом, что ничего не заметила.

– Все до единого! – рассмеялась она. – И потом два часа никто не мог их зажечь, даже настоятельница! Я думаю, это Вечна сделала, чтобы научить их не пугать маленьких! Я тогда решила, что вырасту и стану птахой, чтобы её отблагодарить.

– Обязательно станешь, – тихо говорит Полчек, – но не в этот раз…

Его тонкие, но сильные пальцы давят в пыль бусину, и некоторые причины меняются местами со следствиями, некоторые события происходят не в том порядке, в каком собирались, а на нити времени возникает маленький, почти незаметный узелок.

– Мой корабль! – в отчаянии вскричала Завирушка. – Он уходит!

Неуклюжий, но вместительный двухкорпусной орденской паром медленно отваливает от пирса, влекомый буксиром кованых, и команда уже ставит паруса на центральных мачтах.

– Кажется, ты всё-таки опоздала, – сочувственно говорит Полчек. – Паромы никого не ждут.

– Но ведь у меня было достаточно времени!

– Время очень странная субстанция, – сообщает хронург, теребя пальцами лишившуюся бусины косичку. – Его никогда не бывает достаточно. Либо слишком много, либо слишком мало.

– Но как же мне теперь быть?

– Это не единственный корабль, идущий в Корпору. Почти каждое судно, отваливающее от причала, как минимум заходит на остров.

– Вы не понимаете! У меня нет билетов и нет денег! У меня только орденское поручение! С ним я могла уплыть только на этом пароме! Как вы думаете, если я пообещаю весь рейс убирать, мыть посуду и полы, кто-нибудь согласится меня отвезти?

– Моряки не моют пол, а «драют палубы». Но дело не в этом. С таким подходом ты почти наверняка окажешься в трюме работорговцев ещё до вечера. Если не в котле на камбузе пиратов.

– Но что же мне делать?

– Паром вернётся. Орденские перевозчики неторопливы и тихоходны, заходят в каждый мелкий порт и стоят там подолгу, но недели через две ты сможешь сесть на то же судно по тому же поручению.

– Две недели! Вечна милосердная! Но вы правы, господин Полчек, – сказала Завирушка, вытирая рукавом мантии выступившие слезы, – жизнь не закончилась. Я пойду в здешний храм Вечны и покаюсь перед птахами. Может быть, мне простят мою беспечность и позволят пожить в храмовом общежитии на правах трудницы во славу нефилимову. Буду готовить для паломников, убирать, драить туалеты… Эх, а Корпора была так близко!

– Подождите, юная леди, – вкрадчиво говорит Полчек, – возможно, это не лучшее решение.

– Почему?

– Местные птахи ничего о вас не знают, для них вы посторонняя. Они могут решить, что, раз вы опоздали на корабль, то и посвящения не заслуживаете. Птахи считают, что одного шанса в жизни достаточно, и кто его упустил, тот не достоин иного. Такова воля Вечны. У вас просто заберут поручение и отправят обратно на север с первым же караваном.

– Вы правы… – севшим голосом признаёт девушка. – Это будет ужасно. Буквально конец всему. Но что же мне делать? Мне некуда больше податься.

– Знаете… – Полчек принимает задумчивый вид. – Вы же хотели хоть раз в жизни увидеть театр?

– Да, но…

– Никаких «но», юная леди! Я приглашаю вас на премьеру моей пьесы «Тихий ужас»! Она пройдёт сегодня вечером, в «Скорлупе».

– Скорлупе?

– Так называется здание, которое я купил для своего театра.

– Но я…

– Ни слова более! Девушка, прочитавшая столько классических драм, просто обязана ознакомиться с современной сценической школой! Поверьте, моё предложение не содержит ничего странного или предосудительного. Раз уж судьба свела нас сегодня, позвольте мне позаботиться о вас ещё немного!

**

Третий игрок:

– Мастер, могу я сделать бросок на проницательность? Мне кажется, хитрый дядин персонаж хочет надуть мою Завирушечку!

Первый игрок, смеясь:

– Дорогая племянница, это просто игра!

Мастер:

– Какая у тебя проницательность?

*Шорох бумаги*

Третий игрок:

– Где же это было… Вот: плюс три.

Мастер:

– Можешь сделать бросок. Тогда Первый игрок бросает убеждение.

*Стук катящихся кубиков*

Третий игрок:

– Тройка! Это много или мало?

Мастер:

– Первый игрок?

Первый игрок:

– Ха! Двадцать шесть!

Второй игрок:

– Ого! Это что, крит?

Первый игрок, смеясь:

– Нет! Мой Полчек полон сюрпризов, дружище! Ещё не раз тебя удивит в этой партии!

Третий игрок:

– Что это значит?

Первый игрок, вздыхая:

– Первая игра – это как… Ладно, не при детях.

Мастер:

– Ты выбросила три и модификатор три. Итого шесть против двадцати шести. Ты ему полностью веришь, девочка!

Третий игрок:

– Как-то нечестно…

Мастер:

– С костями не спорят. Такова игра.

**

– Почему-то я верю вам, господин Полчек, – вздыхает Завирушка.

– Вы не пожалеете об этом, юная леди!

Глава 4. Сорванная премьера

– Мастер, Мастер!

– Я занят, Пан.

– Но, Мастер, у нас…

– Потом, всё потом.

Козёл с досадой посмотрел вслед Полчеку, ведущему под локоток юную девушку в весьма потрёпанной и грязной мантии птахи.

– Опять Мастер кого-то притащил, – пожаловался он Спичке. – А нам мучайся.

– Он постоянно так делает, – невозмутимо сказала дварфиха, протирая стаканы, – пора бы привыкнуть.

– Налей мне виски, – попросил Пан.

– Ты демон в форме козла, – напомнила она. – Ты не ешь и не пьёшь.

– Тебе что, жалко? Выльешь потом обратно.

– Да на здоровье.

Дварфиха поставила на стойку стакан, плеснула туда из большой зелёной бутыли. Козёл протянул морду и с шумом втянул воздух широкими чёрными ноздрями.

– Отличный букет. Сивуха, торф, помёт каменного червя, древесина скального дуба, что-то ещё…

– Чешуя квиппера, я думаю. Это виски из Чёрных гор, воду для него набирают в подземных озёрах, там эти твари просто кишат. Говорят, пока вытягиваешь ведро, они успевают перегрызть ручку. Потому он такой дорогой.

– Пойду обрадую труппу, что у нас не только не хватает на премьере ключевого актёра, но и Мастер приволок очередного кота в мешке.

– Ты так переживаешь, как будто это в первый раз, – дварфиха вставила в горлышко бутылки воронку, примерилась к ней стаканом, подумала, вздохнула ― и вылила стакан себе в рот.

Козёл проводил бурую маслянистую жидкость завистливым взглядом.

– Он же дорогой!

– Вот именно, – севшим голосом ответила Спичка. – Ух, забористо… Такой дорогой, что его ни разу никто за все годы не заказал. Всё, проваливай, мне надо притащить из подвала пяток бочонков эля покрепче. На премьерах зрителей одолевает страшная жажда.

– Волшебная сила искусства, – обиженно отвечает Пан. – Рад, что наши скромные сценические потуги хотя бы повышают твои продажи.

– Если бы не мой бар, – фыркает дварфиха, – вы бы давно умерли с голоду. Как ты думаешь, за счёт чего живёт наш театр?

– За счёт талантливых пьес нашего Мастера, моей гениальной режиссуры и моих великолепных иллюзий, прикрывающих унылую игру наших слишком много о себе возомнивших актёров?

– За счёт выручки с виски и эля, которые поглощаются здесь в процессе споров о том, как сильно вы облажались на очередной премьере: так же, как в прошлый раз, или превзошли себя в бездарности!

– Варгулью тебе в штаны, Спичка! – лишённый телесных жидкостей демон делает вид, что сплюнул, и возмущённо удаляется.

Дварфиха ехидно ухмыляется и возвращается к протиранию стаканов.

***

– Этот наряд тебе очень идёт, – поощрительно сообщает Полчек Завирушке.

– Спасибо вам, господин, – благодарит его девушка, – моя собственная одежда в ужасном виде, и я боялась испачкать стул в зале.

Драматург и Завирушка вернулись из внутренних помещений театра, и на девушке теперь золотистая длинная тога.

– Полчек, где ты это взял? – спрашивает Спичка.

– В старой гримёрке.

– По-моему, это как раз тот сценический костюм, которого обыскался Пан.

– Девушка чувствовала себя некомфортно, – отрезал Полчек, – её мантия провоняла тухлой рыбой. А у меня нет женской одежды. У тебя, кстати, тоже.

– Мы, дварфы, лишены гендерных предрассудков. У нас все ходят в штанах и кольчугах. Правда, – вздохнула Спичка с видимой досадой, – в последние двести-триста лет молодёжь всё чаще позволяет себе нарушать традиции. Дварфовские девушки иной раз бессовестно подкрашивают бороды и оплетают рукояти топоров возмутительно яркими шнурами. Не поверишь, Полчек, некоторые из них даже подстригают усы!

– Да-да, – отмахнулся тот, – разделяю твоё возмущение. Куда катится Альвирах? Но мне надо проследить за подготовкой к премьере. Пригляди за моей гостьей до начала спектакля, а потом направь в центральную ложу.

За кулисами мечется и истошно орёт Пан:

– Где эти мраковы тифлинги? Они только что были здесь!

– Надираются в баре, надо полагать, – отвечает Фаль.

– Я запретил Спичке наливать этим лабухам!

– Значит, надираются в каком-нибудь тёмном углу. Это же тифлинги.

– Я верю в гений Мастера, – мрачно сказал Пан. – И если он решил, что спектакль должен сопровождаться музыкой, так тому и быть. Но неужели нельзя было найти каких-нибудь других менестрелей?

– Каких? – разводит руками Кифри. – Бродячих табакси? Они бы подрали декорации и пометили занавес. Нормальные музыканты обязаны соблюдать условия Дома Теней и не станут играть в нашем театре. Потому что у нас, как тебе прекрасно известно, нет лицензии.

– Наш Мастер выше замшелой бюрократии! Он свободный творец! И найдите уже хотя бы тифлингов. Для провала вполне достаточно того, что у нас некому играть Мью Алепу!

– Полны тревоги речи режиссёра,

что мечется в кулисах как кентавр,