А сам прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал смотреть. Пламя факелов трепетало, и музыка плыла над площадью. Люди вокруг принялись хлопать, вторя в такт ритму, отбиваемому на бубне. Женщины приподняли юбки и танец начался…

Они кружились, обходя друг друга, спина к спине и плечо к плечу, то склоняя, то вскидывая голову, и капли виноградного сока падали на их обнажённые плечи. Рита нашла его взглядом. Вскинула голову, усмехнулась, и в одно мгновенье преобразилась. То ли это вино изгнало сегодняшние страхи, то ли хмельной воздух этого праздника, то ли музыка стёрла вуаль смущения, но она больше не отводила глаз, и взгляд этот был другим.

Не взгляд – вызов. Дерзкий. Манящий. Огненный.

Венок из виноградных листьев слетел с её головы, и волосы рассыпались по плечам. И сама она была такая же гибкая и стройная, как виноградная лоза. Руки удерживали юбку, ноги отбивали такт, и брызги летели во все стороны.

Она смеялась. И эта улыбка…

…теперь она предназначалась ему. И Альберт улыбался в ответ, потому что она будила в нём что-то такое, до сих пор для него неизвестное. Какое-то новое томление в груди, сладкое и пьянящее совсем, как местное вино.

Так ли уж ему нужно в Эддар сейчас? Может, задержаться в Фессе? Пожить некоторое время… Он найдёт практику, не вопрос. А что дальше? Да ничего! Просто… узнать её поближе. Хотя она ведь не замужем, наверняка её отец будет беречь свою дочь, как зеницу ока. Ну, конечно! Берёг бы – не отпускал одну без охраны к Дуарху на рога в Мадверу, да ещё горной дорогой! Но всё равно вряд ли её отец обрадуется появлению лекаря-голодранца среди ухажёров. И он, как назло, ничего не понимает в овцах и шерсти! А если она замужем? Он ведь не спрашивал… Нет, точно нет, колец на пальцах не было, ничего кроме обычного перстня с сапфиром, да он бы сразу понял. Замужних женщин он повидал немало на своём веку, и если они и прячут смущённо взгляд, то только для того, чтобы он подошёл поближе. И что ему с ней делать? Держаться за руки? Пить чай на веранде? Не жениться же на ней! Но ведь завтра…

…завтра она останется в Фессе, а он уедет в Эддар. И мысль эта была до боли неприятной.

Альберт взял со стола бутылку и выпил прямо из горлышка, не сводя горящего взгляда с танцующей Риты. Приподнятая по бокам юбка показывала слишком много…

Ещё сегодня утром он ехал в Эддар, одержимый мыслями о Красном троне, и что? Всего-то один день! Скоро полночь, а он уже думает о том, как осесть в Фессе и снова начать драть зубы? Боги милосердные, что вдруг с ним стряслось за этот день? Что за наваждение? Что с ним сотворила эта женщина своими стихами и этой улыбкой? Он с ума сошёл? Нет, ему нужно выбросить её из головы!

Только как это сделать, если он глаз не может оторвать от её гибкого тела? От этого танца, её лица и этих губ. От этих рук, поддерживающих цветастую юбку, от шеи, забрызганной каплями виноградного сока, и мокрой блузки, прилипшей к груди…

И все мысли у него только о том, какая она, должно быть, сейчас одуряюще сладкая на вкус…

Если коснуться губами её шеи…

Спуститься вниз дорожкой поцелуев…

Провести языком по груди от одной сладкой капли к другой…

Распустить завязки корсажа…

– Послушай, Альберт, – Цинта грубо вырвал его из этих грёз, незаметно появившись за плечом, как тень, – я вот тут сказать хотел, хм, ты же не обидишь эту девочку?

– Ты говоришь так, будто я только тем и занимаюсь, что обижаю девочек! – рявкнул Альберт, оборачиваясь, и снова приложился к бутылке. – С чего тебе только эта дурь в башку лезет?

Дуарх бы подрал Цинту! Подкрался, как вор!

– Просто, когда ты вот так смотришь на кого-то, то…

– То… что?

– Жди беды.

– И как же я на неё смотрю? – фыркнул Альберт.

– Будто съесть её хочешь.

Альберт усмехнулся, снова отхлебнул из бутылки, но промолчал.

Хочет. Только он и сам не знает, чего именно хочет, будто всего и сразу.

– Послушай, Альберт, это, конечно, не моё дело…

Но князь не дал ему договорить. Он повернулся резко, впечатав кулак в шершавое дерево открытой ставни и, глядя прямо в глаза, ответил:

– Цинта, ты же понимаешь, что всё, что ты начинаешь со слов «это не моё дело» – действительно не твоё дело? – и взгляд его, полный огня, испугал Цинту не на шутку. – А теперь сгинь живо, и чтоб я тебя не видел! И не вздумай ко мне лезть сегодня со своими дурацкими советами!

И ставня жалобно скрипнула под его кулаком.

– Охохошечки! – пробормотал Цинта, отступая в тень.

Альберт повернулся и продолжил смотреть на танец, с каким-то странным исступлением, и Цинта поклялся бы всеми таврачьими Богами, что даже когда он собирался укокошить сына главы Тайной Стражи, в нём не было столько огня.

– Чую, всё это плохо закончится! – пробормотал он.

Альберт пил и смотрел, возвращаясь мыслями к завтрашнему утру. И злился на себя за то, что не может принять решения – он не знал, что ему делать. Вернее, знал…

В нём сейчас боролись два Альберта. Один – рациональный, тот, который мыслил трезво, совершая точные обдуманные шаги к своей цели. Тот самый, благодаря которому он стал хорошим лекарем, который слушал советы Цинты – хотел взойти на Красный трон, стать джартом и доказать всем, что Альберт Драго – бастард, ничем не хуже законных холёных детей Салавара.

И этот Альберт понимал, что нужно оставить в покое эту женщину, перестать пить и смотреть на неё, сейчас же пойти лечь спать, и завтра утром гнать коней в Фесс так быстро, как только сможет. Найти дом Миора, отдать Риту из рук в руки папаше-купцу, получить награду и ехать в Эддар. Его ждут дела поважнее купеческих дочек, пусть даже и очень красивых. В мире полно красивых женщин, и на ней свет клином не сошёлся.

Но был и другой Альберт, которого он ненавидел в себе, каждое утро, просыпаясь после очередных неистовых безумств, и каким он быть не хотел, но с которым ничего не мог поделать. Он ненавидел его потому, что этот Альберт был так похож на его собственного отца – горячий и буйный, с кровью, полной дикого огня, не способный спокойно пройти мимо красивой женщины или драки, и принимающий решения сердцем, а не головой. Деливший мир на белое и чёрное и умевший с одинаковой силой ненавидеть и любить. Тот, которому нужно было непременно вываляться в грязи и всё испортить. И этот Альберт не мог оторвать глаз от танца, и единственное, чего он хотел сейчас – узнать, какие же на вкус губы у Риты Миора, и, может быть, снова испытать то сумасшедшее чувство, что накрыло его на озере у обрыва, когда он лечил её ногу. И желание слиться с ней не только губами стало совершенно непреодолимым.

И что дальше?

…спрашивал он себя.

А дальше – гори оно всё огнём!

– Хех, я так погляжу, парень, никакая она тебе не сестра, – рядом с ним снова оказался старик, тот самый, что сказал ему про Марко.

Он стоял, опираясь на трость, и тоже смотрел на танец.

– Это почему же? – Альберт допил вино и поставил бутылку у стены дома.

– Да потому как вы смотрите друг на друга, – старик махнул рукой в сторону чана, – нравишься ты ей, парень, чего стоишь? Сегодня ночь, благословлённая Богами! Будь я на тридцать лет моложе – не стал бы терять времени!

И в этот момент второй Альберт окончательно победил первого.

Вскоре танец переместился на площадь – женщины выбирались из чана, но останавливаться уже никто не собирался. И когда Рита взобралась на ступени, Альберт оттолкнулся от стены и подхватил её за талию обеими руками, поставил на помост и произнёс, чуть наклонившись к её уху и не отпуская рук:

– Потанцуем?

* * *

Рита ускользнула в самый разгар веселья, и Альберт нашёл её в конце улицы, упиравшейся в старый деревянный пирс. Она стояла, прислонившись к дереву, обняв себя за плечи, и смотрела на воду. Альберт подошёл, отшвырнул бутылку, которую держал в руке, и остановился совсем рядом. Несколько танцев посреди площади, и Рита, такая горячая и гибкая в его руках, её улыбка, которая заставляла его улыбаться в ответ просто так, потому что он не мог её удержать, и желание, что обрушилось на него так внезапно, всё смешалось, и он не знал, что делать. Хотелось просто дышать рядом с ней и ощущать её, и это было какое-то безумие, которому Альберт не мог найти объяснения.

– Я устала. Пойду спать, – ответила Рита на его молчание и собралась уходить.

– Рита, подожди…

Голос его внезапно стал хриплым. Он поймал её руку и положил себе на грудь, накрыв другой рукой. Этот день и эта ночь, танец, вино, луна, дрожащая в озере огромным золотым блюдом – все казалось нереальным. Что-то изменилось сегодня, что-то произошло, и он не понимал, что. Какие-то неведомые желания проснулись в нём и теперь будоражили кровь, и, если она сейчас уйдёт, вместе с ней исчезнет странное волшебство этой ночи, а ему очень хотелось его продлить.

Он был пьян, слишком пьян и от вина, и от этого танца, и от этой девушки. И даже, наверное, это именно Рита породила какое-то безумие в его крови, и лучше было бы её отпустить. Но рядом с ней ему хотелось раскинуть руки и вдохнуть в себя весь мир разом, и казалось, что это ему по силам. А больше всего хотелось вновь коснуться её и почувствовать то, что было у обрыва на озере. Но она испугалась и захотела высвободить руку.

– Пусти…

– Рита, погоди! Я… мы завтра уезжаем.

– Да, я знаю. До Фесса совсем недалеко. Мой отец отблагодарит вас за помощь.

– Мне не нужна никакая благодарность от твоего отца. Но от тебя… Если ты… Я бы хотел…

Он стоял к ней совсем близко, костёр, горевший у пирса, играл бликами на её лице, и она хотела уйти, но Альберт не дал. Он видел, как вспыхнули её глаза от простого прикосновения, как расширились зрачки, поглотив всю голубизну, и её горячее дыхание коснулось его щеки.

– Ты ведь тоже этого хочешь? – прошептал он, наклоняясь к её лицу. – Я же вижу…

Горячая волна желания накрыла его с головой, смыла всё, оставив только одно…

Захотелось прижать её к себе, сорвать одежду, ощутить жар её тела, сладкий вкус виноградного сока на её коже, нежность губ… Слиться с ней, вдыхая запах её волос, и целовать, целовать в исступлении, раствориться в ней и впитать её всю в себя. И, кажется, никогда он не испытывал такой сильной жажды обладания, как сейчас.

Наваждение…

Он поцеловал Риту страстно, сильно, немного грубо, обхватив за талию одной рукой и зарывшись другой в её волосы. Судорожно вдохнул, чувствуя, как та самая волна счастья затопляет его и взрывается радугой через все небо. И на мгновенье, совсем короткое мгновенье, она ответила. Её губы разомкнулись и слились с его губами, так же горячо отвечая ему и бросая его в пропасть. Но это был очень краткий миг.

– Нет! Отпусти меня! Отпусти! – воскликнула она, упираясь руками ему в грудь и отталкивая.

И он отшатнулся, а Рита размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу. И ещё раз, тыльной стороной ладони, оцарапав его губы перстнем.

– Ты что себе позволяешь! Да… как ты смеешь? Я помолвлена! – почти крикнула она.

Он опешил и от неожиданности разжал руки.

– Наглец! Как… Да как ты мог?! – воскликнула она горько.

– Вот, значит, как! Помолвлена? Как внезапно! – он преградил ей путь, опустив руки на ствол дерева, нависнув над ней и тяжело дыша. – Что же ты раньше молчала?

Его затопила бешеная ярость. И разочарование. И боль от того, что она его отвергла.

Помолвлена!

– Ты лжёшь мне, да? Лучше скажи, что я тебе не по нраву. Просто скажи мне это! – его глаза горели, и в них плясал огонь. – Я ведь сегодня спас тебе жизнь… дважды.

– И ты решил, что вправе требовать за это плату? А ещё лучше – взять её силой? – воскликнула она зло. – Ты мог бы оставить меня там, у озера!

– Плату? Взять тебя силой? Дуарх тебя раздери, да я в жизни ни одной женщины не взял силой!

Он вытер с губ кровь тыльной стороной ладони и, наклонившись, произнёс с глухой яростью: