– Милорд, мой отец возит украшения, шелка, парчу, жемчуг и бисер. В наших лавках бывают все девушки Фесса и не только Фесса, приезжают из Индагара и Мадверы, и даже из Талассы. А моя тётя содержит лучших портних во всей округе. Поверьте, все молодые и красивые женщины знают нас и наши лавки, и все знают, где и как я живу. Любая из них может назваться моим именем и рассказывать о том, что видела в лавке. Поэтому прошу, не пугайте моих людей, уходите, мы не сделали вам ничего плохого.

Она махнула рукой стражу, и тот навис над Альбертом, держась за рукоять сабли.

– Премного благодарны, найрэ, здоровья вам и вашему отцу, долгих лет и успешной торговли! – воскликнул Цинта, втиснувшись между стражем и князем. – А нам пора, Альберт, нам ещё лошадь забрать надо.

Страж провожал их до ворот, очень настойчиво дыша в затылок.

– Она же врёт! Она явно что-то скрывает! – произнёс Альберт с раздражением, отвязывая лошадь.

– С какой стати ей врать, мой князь?

– Ну мало ли! Ты сам подумай, откуда Рита, та Рита с озера, могла знать об этом купце и его дочери? Они точно знакомы, очень хорошо знакомы. И Дуарх меня раздери, если я сейчас не выясню, что же она знает! Она слишком уж хорошо объясняла, почему любая девушка может представиться её именем, будто ждала такого вопроса!

– Нас уже и так выставили за дверь после того, как ты едва не нахамил им, теперь нас ещё и спустят с лестницы, а то и отведаем сабли.

– Спустят с лестницы? Цинта, да я спалю этот дом дотла, если понадобится, но я должен узнать правду!

– Нет, мой князь, если ты спалишь этот дом дотла, то ты уж точно ничего не узнаешь. Может, ты ещё и пытать будешь эту бедную девушку?

– А что ты там говорил про лошадь?

– А, так Рита сказала, что оставит лошадь у постоялого двора, тут где-то недалеко от Храма.

– Что? – рявкнул князь. – И ты всё это время молчал, Дуарх тебя раздери? Почему у постоялого двора? Почему не здесь? Хотя…

– Да я не знаю, она так сказала, что лучше нам будет забрать её там. Я и не спрашивал почему…

– Молись, чтобы она и правда была там! Или я спалю и постоялый двор, и весь этот треклятый Фесс! И тебя вместе с ним!

Альберт был в ярости. И ярость эта была так сильна, что он даже не смог совершить ничего по-настоящему безумного, потому что впервые в жизни она была направлена внутрь него, а ни на кого-то вокруг. Он проклинал себя за вчерашнее на чём свет стоял. Ведь он ехал и предвкушал эту встречу, надеясь снова увидеть Риту и загладить свою вину. Разумеется, она соврала про помолвку! Соврала, потому что он вёл себя, как идиот! Набросился на неё, за руки хватал, и был пьян, как свинья. Боги милосердные, да он совсем растерял свой шарм, раз опустился до того, чтобы набрасываться на женщин в темноте! Нет, в этот раз всё будет по-другому. И она его простит. Никуда она не денется. А потом…

А потом будет видно, что делать.

И вот теперь он чувствовал себя обманутым. Не просто обманутым – настоящим глупцом, которого женщина обвела вокруг пальца.

Она лгала ему! Лгала всё это время. И как искусно! Фальшивая купеческая дочь! Фальшивое имя! Всё было ложью!

Кроме одного…

Того странного безумного ощущения счастья, которого он не мог забыть. Её глаз и этой улыбки. И краткого мгновенья, когда она ответила на его поцелуй.

– Но, я думал…

– Лучше бы ты не думал, Цинта! – воскликнул Альберт, одним прыжком оказавшись в седле. – Вот видишь, чем заканчиваются добрые намерения?

Он стегнул коня и помчался вниз по улице.

Её лошадь и правда была там. Только никакой Риты Миора на постоялом дворе не оказалось. А хозяин сказал, что дама, похожая по описанию, была рано утром, и её дожидался экипаж, гружёный сундуками, на нём она и уехала, а куда… этого хозяин не знал. И Цинта молился про себя всем таврачьим Богам, наблюдая за тем, как Альберт коршуном навис над несчастным мужчиной в потёртом жилете. И надеялся, что он хотя бы не покалечит ни в чём не повинного человека.

Но ничего не произошло. Альберт как-то сник, отошёл в сторону и остановился у забора, навалившись на него сверху. Стоял так какое-то время, задумчиво жевал травинку и смотрел куда-то вдаль. И только когда он внезапно рассмеялся, обернувшись, Цинта понял – в этот раз пронесло.

– Так глупо попасться! – он отшвырнул травинку и произнёс голосом, полным горькой насмешки: – Купеческая дочка из Фесса! Как же! Как же! Сам подумай – меткий стрелок из арбалета, поэмы Тириана! Шикарная карета, ливрейные слуги! Пустынная дорога, нападение и треклятые эти виноградники! Как же я не понял сразу, а? Виноградники, понимаешь?

– Что «виноградники»? – осторожно спросил Цинта, не совсем понимая, о чём говорит Альберт.

– Она восхищалась их красотами так, будто раньше никогда их не видела! Вот уж, что странно для той, кто родился и вырос в Фессе! Выясняла, как делают фесское золотое! И дороги она не знала! – Альберт покачал головой и добавил. – Эх, Цинта, я просто идиот!

– Какая самокритичность, мой князь!

– И ты идиот.

– А я-то с чего?

– А с того, что эта Рита, она мне хотя бы понравилась, и я, ослеплённый желанием, думал… ну ты сам понимаешь, о чём я думал! А вот ты куда смотрел?

– А я смотрел, чтобы ты, ослеплённый желанием и своими думами, не спалил что-нибудь по дороге.

Альберт покачал головой.

– Но это же даже младенцу было ясно, что она не дочь купца, что она не просто так оказалась на той дороге, и что в неё стреляли не потому, что кто-то баловался арбалетом!

– И что же ты думаешь?

– Думаю, что это очень непростая женщина – Рита с фальшивым именем! И что настоящая Рита Миора вряд ли знает её на самом деле, – выдохнул он с досадой.

– Ну, слава Всевидящему Отцу! Кто-то, наконец, прозрел, и, видать, что Фесс вместе со мной мы теперь сжигать не станем! – воскликнул Цинта и, заметив какую-то странную досаду на лице князя, добавил уже мягче. – Альберт, может это и к лучшему, а? Ну то, что она уехала?

– Утешать меня вздумал? – фыркнул тот в ответ.

– Ну, ты же расстроен…

– Я не расстроен Цинта. Я просто зол. А это не одно и то же.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Что я собираюсь делать? – прищурился князь и поставил ногу в стремя. – А то, что и собирался с самого начала, пока ты, таврачья душонка, не заставил меня лезть в тот обрыв. Этот треклятый север скоро совсем превратит меня в мужлана. Но, знаешь, что – юг лечит. К Дуарху всех купеческих дочек! Мы едем в Эддар!

Часть 2. Время решений

Глава 9. Всё неопределённо

Новость о том, что погиб Салавар Драго, стала для Иррис потрясением.

Когда она прибыла в Эддар, город находился в трауре, и в этом ей привиделся очень плохой знак. И хотя раньше она не особенно верила в знаки и приметы, но это было ровно до того странного вечера, когда в доме тёти Огасты неожиданно появилось семейство Драго.

Разглядывая приспущенные флаги и штандарты, перевитые траурными лентами, и слушая рассказы о несчастном случае, который произошёл с джартом Салаваром, Иррис ощутила, как её накрывает волна нехорошего предчувствия.

Ей вдруг подумалось, что череда плохих знаков началась с того самого письма, которое она сожгла на мадверском побережье. Как будто, обратившись к ветру, своим посланием она привела в движение какие-то неведомые и очень грозные силы. Сначала Большой мадверский шторм, потом полная опасностей дорога, в которой она дважды могла погибнуть, а теперь внезапная смерть Салавара – всё это выглядело неслучайным и пугало её.

В Эддаре, у городских ворот их карету встретил вооружённый отряд, и это тоже показалось Иррис довольно странным, а именно то, что эти люди столько дней жили на постоялом дворе, ожидая её прибытия. Хотя поначалу такое внимание было даже приятно, но ровно до того момента, когда их кавалькада свернула с широкой дороги, ведущей в город, и направилась вверх по холму меж зарослей магнолий и эвкалиптов, а сопровождающий попросил её поплотнее задёрнуть шторы. Окружная дорога привела их в отдалённый особняк на берегу небольшого озера, скрытый за высоким забором от посторонних глаз.

Поразмыслив немного, Иррис решила, что дело тут вовсе не в том, что Себастьян Драго не рад прибытию своей невесты. Всё это было как-то связано с тем, о чём эфе Салавар предупреждал её перед отъездом. Хотя, несмотря на это секретное прибытие, в доме Иррис уже ждали, и приём оказался выше всяких похвал.

Ей дали повара, двух вышколенных горничных и личную помощницу по имени Армана, в обязанности которой входило развлекать Иррис и удовлетворять любые её пожелания. Кроме этого к услугам гостьи оказались мольберт, холсты и краски, набор музыкальных инструментов на любой вкус, а также комната, уставленная шкафами с книгами, огромный стол красного дерева и письменный прибор. Судя по свежим царапинам на паркете – обставляли библиотеку совсем недавно. И ей было очень приятно осознавать, что сделано это было к её приезду, и Себастьян помнил о том, что именно она любит.

В тот же день она заметила вокруг особняка целую армию охраны, и в груди снова шевельнулось нехорошее предчувствие. И хотя Салавар Драго ещё там, в Мадвере, предупреждал её о множестве своих врагов и опасностях в пути, но ведь она была уже в Эддаре, в их родовом гнезде, разве его предупреждения о врагах распространялись и на это место?

Себастьян прибыл вечером, был грустным и как-то холодно принял её сочувствие. Иррис ожидала этой встречи с надеждой и страхом, потому что всю дорогу думала о том, а правильное ли решение она приняла? А вдруг её внезапное согласие в Мадвере стать женой Себастьяна Драго было сделано под влиянием магии? И хотя она была уверена в обратном, всё равно какие-то сомнения оставались. Ведь, если Салавар Драго с лёгкостью смог внушить её тётушкам расположение к себе, почему он не мог сделать того же с Иррис, чтобы получить желаемое? Она ведь совсем его не знала!

Под мерное покачивание кареты она всю дорогу до Эддара пыталась представлять лицо Себастьяна, его серые глаза и милую улыбку, его голос, ласкающий слух, чтобы возродить те ощущения, что она испытывала в Мадвере, когда он был рядом. Но воспоминания о нём отчего-то стали совсем размытыми, стёртыми, и перемежались с другими, куда более яркими воспоминаниями, и отнюдь не такими приятными. Воспоминаниями о других серых глазах, горячих ладонях, о другом голосе, от которого почему-то мурашки бежали по коже. И умом она понимала, что Альберт Гарэйл повёл себя, как человек недостойный, попытавшийся воспользоваться её слабостью и уязвимостью, и что ей не нужно думать о нём, вспоминать и пытаться понять или оправдать его некрасивый поступок, но ум был бессилен перед чувственными воспоминаниями о поцелуе на берегу озера.

Иррис всеми силами гнала от себя образ Альберта Гарэйла, насильно пытаясь вспоминать Себастьяна, и к концу дороги вконец измучилась этой борьбой, так, что в итоге два этих лица слились в её воспоминаниях в одно. Поэтому Иррис предпочла вообще не думать о предстоящей встрече и занялась сочинением стихов, правда, и они получались почему-то совсем не о том, о чём она хотела написать.

По прибытии она надеялась, что новое место и скорая свадьба заставят её забыть весь тот ужас, который ей пришлось пережить по дороге в Фесс. Но она уже четвёртый день была в Эддаре, и вот уже четвёртую ночь воспоминания об этом возвращались к ней в кошмарах, сплетаясь в странный клубок жутких и будоражащих кровь обрывочных сновидений.

Падение в пропасть, крики, истошное ржание лошадей…

Чудесное спасение, горячие руки мэтра Гарэйла и его пронзительный взгляд…

Радуга во всё небо, и странное чувство, будто у неё выросли крылья…

Страшная гроза, бешеная скачка, обрыв, бурлящий поток под ногами, и молния, расщепившая сосну прямо над головой…

И снова чудесное спасение. И снова его руки, которые удерживали её над бурлящим потоком.