«Оленька» звучало странно из уст незнакомого прежде человека. Так маму никто не называл. Впрочем, Лёву Выхина готовили к приезду, объясняли. Мама рассказала, как познакомилась с дядей Ваней в санатории два года назад (помнишь, ездили в Сочи по путевке с работы?), долго переписывалась с ним и решилась переехать на юг, пожить, притереться.

Папа Выхина к тому моменту уже давно и безвозвратно растворился в столице вместе с новой женой. Мама не то чтобы расстроилась, а даже вздохнула с облегчением. Характерами они с папой не сошлись капитально. Она бойкая, болтливая, любительница путешествий, а он замкнутый и немногословный, проводящий много времени за книгами или перед компьютером. Выхин точно знал, что он в отца, и ему было комфортно по вечерам сидеть рядом с папой и поглядывать на экран монитора, на котором зеленые клыкастые орки строили оружейный завод.

Но при разводе никто у Выхина не спрашивал, с кем будет лучше жить. Он остался с мамой, постоянно соприкасаясь с ее адреналиновым нравом и слыша в ссорах: «Не знаю, что с тобой делать, вот уж характер достался…»

Выхин и внешностью, и по комплекции походил на папу: вымахал на метр восемьдесят пять, весил сто десять кило и в мурманской школе получил уважительное прозвище «Терминатор».

– Почему мы переезжаем? – спрашивал Выхин, когда мама рассказывала ему про таинственного дядю Ваню с юга. Он не хотел переезжать. Не то чтобы боялся – просто не любил суеты, которая немедленно бы заняла большую часть его жизни.

Мама отвечала:

– Ситуация так сложилась, понимаешь. Сложно все. Тут ни зарплаты нормальной, ни работы, ни отношений… Я устала. Хочется чего-то такого, чтобы с ног на голову, и чтобы счастье для нас всех.

Он ни черта не понял из ее объяснений, но решил, что это очередная мамина причуда, свойство характера – постоянно убегать от проблем, верить в лучшее на горизонте.

– На юге все хорошо живут, – заверяла она. – Там грецкие орехи на земле валяются, в каждом доме – огород. Помидоры с куста, огурцы, ну? Черешня, опять же, ты же любишь черешню.

Он любил свою уютную комнату, где стены были обклеены плакатами, шкаф трещал от книг, а из окна был виден школьный стадион, где зимой часто играли в хоккей местные любительские команды. Он любил холод и полярную ночь, а еще чернику с брусникой, влажный мох на камнях, прозрачную воду в озерах, бледный свет фонарей, отраженный от снега.

Что ему предлагали взамен?

– Я уверена, мы там будем счастливы, – говорила мама. – Все вместе.

И вот чудной пейзаж, непривычная погода, стойкая влажность, забивающаяся в ноздри. Стайка парней его возраста оккупировала скамейку у подъезда. Сидели, как положено, на спинке, похожие на воробьев. Один крутил в руках футбольный мяч, второй игрался кассетным плеером. Они разглядывали Выхина, будто диковинную игрушку.

Кто-то сказал негромко:

– Какой он здоровый!

Раздался нестройный хор смешков.

– Жирнющий.

Кажется, подростки только что определились, как к нему относиться. Место под солнцем придется выгрызать.

Выхин заторопился. Подхватив клетчатую сумку, потопал на пятый этаж следом за дядей Ваней и мамой. Уже в квартире подавил желание броситься к окну и разглядеть пацанов с лавочки как следует. Чтобы в случае чего, потом… ну… В прошлой школе его не дразнили за рост и вес. Когда ты выделяешься на фоне остальных, люди вокруг рано или поздно привыкают. Но нужно время и умение постоять за себя. А драться Выхин умел.

– Будьте как дома, вот ванная, вот туалет, дальше по коридору комната, ну и там дверь, это детская для Лёвы. Всё по высшему разряду.

Квартира была больше, чем та, в которой Выхин жил на Севере. Просторная, светлая, с широким коридором. Санузел, опять же, раздельный. Это круто.

– Пойдем, – шепнул дядя Ваня, беря Выхина под локоть. – Покажу кое-что, пока мамка носик пудрит.

Он провел Выхина по коридору, а затем с некоторой взрослой торжественностью открыл дверь в одну из комнат.

– Мне сказали, что ты любишь рисовать, – добавил дядя Ваня. – А я как раз люблю делать разные штуки из дерева, вроде столов и стульев. Зарабатываю этим, можно сказать. Ну вот и решил совместить приятное с полезным… Надеюсь, понравится.

Выхин сразу увидел новенький стол, стоящий у окна. Красивый, ладный стол неправильной формы, не прямоугольный, как обычно, а с закругленными углами и с овальным изгибом внутрь, чтобы удобнее было сидеть. На столе аккуратно лежали листы бумаги, пачка цветных карандашей, пенал, тюбики с акварелью и набор кисточек.

– Это тебе для творчества, – сказал дядя Ваня. – Мама рассказывала, что ты любишь рисовать. Ничего не имею против. Развлекайся.

Он протопал по коридору и где-то там начал суетиться, переносить вещи, громко болтать с мамой, наполняя квартиру жизненной суетой.

Выхин же застыл у полоски ковра своей новой детской и долго так стоял, пытаясь разобраться в ощущениях. Это место пока не приняло его, да и непонятно, примет ли.

Даже спустя много лет, во сне, поднимая с илистого дна воспоминаний давно стершиеся образы, Выхин помнил, как стоял на пороге детской и надеялся, что в городке со странным названием ему будет неплохо.

Вот только с подарком дядя Ваня не угадал. Выхин рисовал ручкой в тетрадях, и никак больше.

3

Перед рассветом пришел еще один сон. Он как будто ждал возвращения Выхина, чтобы напомнить о себе, взбудоражить образами.

Только что молодой Лёва Выхин находился в новообретенной детской комнате, а вот он же спускается по лестнице, зажав под мышкой хрустящий пакет.

Выхина отправили выбросить мусор, а затем купить хлеба и соли в магазине на углу дома. Он помнил, что прошла неделя с момента приезда в город, но не помнил, видел ли Элку раньше. Возможно, видел, но не обращал внимания. А тут вдруг столкнулся с ней у дверей из подъезда. Элка – хотя он тогда не знал ее имени, но сон мгновенно настроил все детали – тоже держала в руках потрепанный пакет. Ее каштановые волосы были собраны в хвост, но челка закрывала лоб и левый глаз. Одета Элка была в белый сарафанчик с желтыми пятнышками ромашек, а на ногах – сандалии, будто сейчас было лето, а не конец февраля.

– В магазин? – беззаботно спросила она.

Он неопределенно повел головой, не найдя сразу, что ответить. Выхин вообще часто терялся при общении с незнакомыми людьми. А вот Элке, наоборот, общение давалось легко. Едва спустились с крыльца, она предложила:

– Пойдем вместе, так веселее. Ты из какой квартиры?

– Из сорок девятой.

– Никогда тебя раньше тут не видела. А я бы запомнила. Недавно приехал?

– Недавно.

– Странный ты турист. К нам приезжают летом, на море. Зимой тут делать нечего, разве что на реках сплавляться. А больше и не знаю зачем. Даже кинотеатр закрыли прошлой осенью. Вообще скукотища.

– Мы насовсем приехали вроде бы, – ответил Выхин.

В этом сне Элка, конечно же, уже знала, как его зовут. На холоде у нее раскраснелись щеки. Выхину захотелось стащить куртку и отдать Элке, чтоб согрелась, но он этого не сделал, не в тот день.

– К дяде Ване, что ли? – присвистнула Элка. – Жену нашел? Наконец-то. Он мужик хороший, нам мебельный гарнитур сделал и кухню. Папа говорит – за копейки. Штучная работа, такое не купишь!

– Руки у него откуда надо растут, – согласился Выхин.

Он стеснялся разглядывать Элку, хотя очень хотел. Приходилось бросать на нее осторожные взгляды, пока она не видит, запоминать и складывать в копилку памяти.

Милая, милая Элка. Что она в нем такого нашла?

Глаза у нее были оранжевые, густые, как яичный желток. Губы тонкие, ниточкой. Еще Выхину нравились ее пальцы – длинные, тонкие, с аккуратными ноготками. Он вдруг представил, как Элка берет его этими пальцами за подбородок, притягивает к себе, близко, очень близко, зажмуривается… и целует.

– Он твой отчим, получается?

– Пока еще нет. Свадьба через три месяца вроде бы.

– И твоя мама вот так запросто переехала в другой город жить к незнакомому мужчине? Издалека?

– Она у меня отчаянная.

– А ты?

Выхин пнул валяющуюся на обочине пустую алюминиевую банку и рассказал о любимом северном городе, где остались одноклассники, кружок по рисованию, секция по баскетболу, плакаты из кино на стенах, хоккей, бокс и много-много всего родного и дорогого сердцу.

– Страшно, наверное, вот так переезжать в незнакомое место.

– Не страшно, а некомфортно, что ли. Представь, тебя вынули из той жизни, которая нравилась, и поставили в другую жизнь, где вообще все незнакомо и непривычно.

Они прошли мимо старой баскетбольной площадки. Кольца были погнуты, стерлись линии разметки, столбы густо заросли разноцветными бумажками объявлений, а асфальт пошел трещинами и частично зарос травой. Но какие-то мелкие ребята, лет десяти или даже меньше, все равно гоняли там мяч, упражняясь в обводке. Жизнь здесь, наверное, текла своим чередом и была ничуть не хуже. Но в эту жизнь Выхин пока еще не влился как следует.

– Я недавно читала в папином журнале штуку по психологии, – сказала Элка. – О том, как бороться с разными страхами. Их нужно изолировать. Знаешь, типа как посадить страшного большого пса в клетку. Только внутри своей головы. Вот боится человек, например, темноты. Он может представить темноту как какого-то страшного монстра и мысленно – опа! – посадить его под замок. И если повторять это действие снова и снова, то рано или поздно страх пройдет, потому что будет крепко заперт. Сечешь?

– Интересная задумка, – согласился Выхин, гоняя носком ботинка пустую жестяную банку.

– Дарю, как другу. Ты бывал когда-нибудь в настоящем лесу? – неожиданно перевела разговор Элка, когда они подошли к магазину.

– В таком, как здесь, нет. У нас нет больших деревьев, слишком холодно. Только сопки, карликовые березы, кустарники, болота и озера.

– Звучит не очень.

– Это потому, что ты никогда этого не видела.

Элка протянула ладонь и сказала:

– Тогда давай условимся. Я показываю тебе здешний лес, а ты мне как-нибудь потом покажешь эти твои сопки и карликовые березы.

– И угощу черникой и брусникой, – добавил он и пожал Элкину руку.

Сон подернулся дымкой. Элка сказала:

– Я больше люблю груши.

Голос у нее сделался взрослый, из две тысячи девятнадцатого. Выхин огляделся и вдруг понял, что оказался в продуктовом магазине, которого на самом деле уже не существовало. Внутри было пусто. Плитка под ногами потрескалась, а между щелей пробивались пучки травы, мха, нелепые куцые кустики. Сквозь потолок проросли ветви деревьев, проглядывали лучи летнего солнца. Свет был изумрудный, насыщенный зеленью листьев.

Прокатилась магазинная тележка, вихляя на двух колесах, соскочила с пола и уткнулась носом в земляную мякоть. Выхин увидел, что через пять или шесть метров магазин растворяется в лесу, будто обступившие сосны, кусты папоротника, высоченные кедры пожирают стены вместе с воспоминаниями.

Как это обычно случается во сне, Выхин не мог пошевелиться, не мог осознанно двигаться, ему оставалось только разглядывать странную трансформацию. Магазин постепенно растворялся. С сухим треском лопались плитки пола, исчезали под напором выползающей из-под земли травы. Рухнул кусок потолка, подняв облако пыли – из нее выпорхнули какие-то мелкие птицы и заверещали, мечась в останках помещения.

– Алла, Алла, в ноздри спички напихала, – сказала Элка взрослым голосом. – Помнишь, меня так поддразнивали? Мода была на дразнилки. Это все Андрей, идиот, притащил журнал со стишками. Ребята его до дыр зачитали и все выучили, как положено. Ты как раз приехал в те дни, когда Андрей и его банда шлялись по улицам и искали, кого бы еще подразнить. Вроде бы безобидно, но странно. Взрослые же люди все. Помнишь, как тебя дразнили? Помнишь самую лютую дразнилку?

Он вспомнил – впрочем, никогда и не забывал. Дразнилка была не одна. Все, что рифмовалось со словом «жирный». Никаких богатырей, терминаторов или великанов. Только жирный.