Я слушал уютный говорок хозяйки. Перед глазами проплыло, окруженное березками, большое бревенчатое здание с вывеской «Школа». В тесных, с массивными подоконниками, коридорах было шумно. Оживленная переменой неслась, гулко топая по дощатым полам, детвора. Ребята постарше собирались возле окон небольшими группами. У высокой двустворчатой двери в класс стояла взволнованная Надя. На ее рукаве алела повязка старшей по звену. Напротив, то и дело проводя пальцем по шмыгающему носу и теребя кончик замусоленного пионерского галстука, потупился патлатый мальчуган.

– Как тебе не совестно, Сережка! – с жаром произнесла Надя. – Ты что учительнице у доски говорил? Прыгнешь под поезд, если тебе двойки в журнале не исправят? Да как ты смеешь! Разве может советский человек, пионер, думать о самоубийстве! Да за такие мысли… Стыдись, стыдись, Сережка, ведь тебя слышал Митя Тракторенко!

Мальчишка вздрогнул и опустил голову ниже.

Я тоже дернулся, освобождаясь от видения. Посмотрел на хозяйку.

Она кивнула.

– Вот-вот. Меня тоже тогда как наваждением взяло. Почему я сказала о Тракторенко – ума не приложу. В ту минуту появилось такое ощущение… словно вот-вот откроется входная дверь и в коридоре появится Митя. Стройный, с волевыми скулами, одетый в кожаную косоворотку, на которой горит кимовский значок. Подойдет к Сережке, посмотрит на него кристальным взором и скажет: «Эх ты!».

– Может, вера родителей как-то повлияла на вас? – мягко предположил я. – Вот Валентин Георгиевич рассказывал…

Женщина замотала головой.

– Нет, нет! Никогда я не молилась Тракторенко, словно богу, не просила ни о чем. Только один раз, несколько лет назад. Потом расскажу. Я и в бога-то не верила. И сейчас без него обхожусь. Все своими силами да вот этими руками, – она показала натруженные морщинистые пальцы. – Это нынешние учителя тяжелее авторучки ничего не поднимают. Везде автоматизация. А в наше время пришлось поработать. Да и теперь… Муж еще в пятьдесят седьмом за длинным рублем на Дальний Восток подался. Так и не вернулся. Только алименты слал. Сыновья, Коля и Петя, в Германию со своими немками уехали, перед развалом Союза. Открытками на Восьмое Марта поздравляют, – горько усмехнулась она. – А вот это все, – Надежда Георгиевна обвела рукой хозяйство, – дочка с зятем помогают. Он головастый, дочкин Борис. Не пьет. Налево не смотрит. Редкость сегодня. Внучка заезжает. И брат наведывается подсобить.

Мы немного помолчали.

– А Сережка этот? Когда вы его отчитывали, не спросил, кто такой Митя Тракторенко?

– В том-то и дело, что нет! – вздохнула хозяйка. – Ну ладно – Сережка. Он мог подумать, это кто-то новый из комсомольской ячейки. Но и у меня не было таких знакомых. А ведь сказала! И до сих пор себя виноватой чувствую. Погиб Сережка через год. Шпана зарезала на улице. Рассказывали, на простыне его до больницы несли. Не успели, – Надежда с тоской посмотрела на меня.

– Точно совпадение. Вы и терзать себя не думайте, – убежденно произнес я.

– Ох, хорошо, если так, – кивнула она. – Или вот другой случай. Вы пейте чай, а я расскажу.

– Спасибо, – я охотно подставил чашку под чайник. Напиток действительно был очень вкусным, не в пример нашим чаям.

– Я уже учительницей работала. Первые – третьи классы. Детишек разных хватало. Балбесов и двоечников тоже. И был у нас директор. Как помню, Конников его фамилия. Толстый маленький тип. Ему бы в торговле работать, а он в школьную систему полез. Поговаривали, наверху у него кто-то влиятельный был. Слушок пополз, что любит он подарки. – Надежда Григорьевна махнула рукой. – Прошлое всегда идеализируют. А в наше время подлецы и взяточники тоже встречались. Только меньше их было. И брали втихую, не как сегодня – в открытую. Ну так вот повадились к директору родители неуспевающих учеников. Почему, мол, ваша учительница Надежда Окунева – а я тогда уже на мужниной фамилии была – детишек наших топит? Это значит – двойки ставит. Видно, хорошо поднесли директору. Он меня вызвал. Сначала орал. Смотрит – меня этим не проймешь. Тогда он по-другому, тихонько да ласково так: вы детишкам двоечки не рисуйте, а я вам за это бумажечку-другую. И по карману себя гладит. И вам хорошо, и успеваемость на высоте. Тут меня и взяло. Смотрю на него презрительно и говорю: «Таким, как вы, место не в системе образования, а в тюрьме! Но Митя Тракторенко все видит!». Он глаза вытаращил: «Да кто ты есть, со мной так разговаривать!». Я выскочила. До вечера ходила сама не своя. Благо, все уроки в первой смене закончились. А на следующее утро к школе машина черная подъехала. Трое из нее вышли. И в директорскую. Мы сразу поняли. В приоткрытые двери выглядывали из классов тихонько. Вывели Конникова. Он красный, дрожит, чуть на пол не валится. Хорошо, уроки шли. Дети не видели. В общем, потом узнали мы, что и родственника директорского в областном управлении арестовали, – Надежда Георгиевна отхлебнула чаю, выжидательно посматривая на меня.

– А если тоже совпадение? И Митя Тракторенко ни при чем? – снова выдвинул я банальную версию. Но других у меня не было.

Хозяйка улыбнулась.

– После уроков в этот день педсовет не назначали. Но все учителя, как смеркаться начало, словно по указанию, собрались в директорской. Те, кто первую смену отработал, приехали вечером из дома. Выяснилось, директор не мне одной взятки предлагал. А когда закончили про этого хапугу, дружно стали благодарить Митю Тракторенко. Спасибо, мол, что помог избавиться от взяточника. Как вам такое?

– Этого объяснить не могу, – признался я.

– Вот и для меня загадка. Но после случая с директором я никогда не вспоминала Тракторенко, никаких странностей не происходило до девяносто восьмого года. Вот тогда-то мне и пришлось взмолиться Мите.

Заинтригованный, я смотрел на хозяйку.

– Да, точно! Пять лет назад это произошло. Рая, дочка, приехала как-то днем, в то лето, сама не своя. Я к ней. Что такое? Оказывается, на их, с Борисом, фирму, бандиты глаз положили. Рейдеры эти самые. Ну какая там фирма! Маленький домашний цех по изготовлению тканевых жалюзи. В общем, обложили данью. Иначе грозились поджечь…

Надежда Георгиевна разволновалась. Я прикоснулся к ее руке.

– Не переживайте. Ведь все закончилось хорошо?

Она судорожно вздохнула.

– Да. В общем, как дочка уехала вечером к себе, я в сад вышла. Села на скамейку и говорю: «Митя! Да помоги же Рае с Борисом! Больше никогда ни о чем просить не буду. Только спаси их!». И сразу легко-легко стало. Словно даже ветерок теплый повеял. Я спать спокойно легла. А на следующей день приезжают радостные дочка с зятем. Хорошие новости. Бандюков, которые к ним приставали, другие бандюки перестреляли. А тех спецназ уничтожил. И все дальше спокойно пошло.

Хозяйка пытливо взглянула на меня.

Дочка ничего не знает о Мите Тракторенко. Не зачем ей это. Видно, только мы с братом и остались, кто тайну ведает.

– Не беспокойтесь, Надежда Георгиевна. Это исключительно наш с вами разговор, – заверил я.

Чай был выпит.

Я посигналил машущей мне на прощание хозяйке, вырулил по травянистой дороге к шоссе. В голове складывались алгоритмы исследования феномена Мити Тракторенко. Я надеялся, что для первого этапа изысканий этого достаточно. В дальнейшем, как добросовестному исследователю, мне следовало поездить по областям и поспрашивать людей, заглянуть в архивы.

Дома я сел за книги.

Отталкиваться в поисках следовало от надписи на фотографии Мазкова: «Митья Тракторенко Сарасвати». Итак, ведические верования.

Слово «Митья» выражает категорию абстрактных смыслов и на санскрите означает нечто неверно понятое, неправильно воспринятое, идущее вопреки, или, с некоторой натяжкой, что-то противоположное.

С именем же Сарасвати ассоциируется великая священная река. Образ этой реки намного позднее обрел антропоморфные черты и воплотился в женское божество, покровительницу красноречия и различных искусств, так же связанную с изливающейся водой и тайными знаниями. Из тройственного «Митья Тракторенко Сарасвати» выпадал только украинизированный Тракторенко, имеющий непонятное отношение к некоему трактору.

«Сарасвати… вода… – думал я. – А ведь на фотографии, показанной мне Мазковым, запечатлено распаханное под засев поле. А где поле и урожай, там всегда вода. Она – жизнь, а отсутствие воды – смерть». Мне показалось, что я улавливаю какую-то связь. Вспомнились фрагменты карпатской керамики, соотносимой в академических кругах с периодом древнейших славян тшинецко-комаровской культуры. Народы этого временного охвата, а он занимал, очень приблизительно, пятнадцатый – двенадцатый века до новой эры, лепили керамические ритуальные сосуды в форме двух, а нередко и четырех, женских грудей, символизирующих идущие из архаических глубин представления предков о дарящих благостный дождь верховных богинях: это те самые две женщины-важенки с оленьими рогами, память о которых дошла до наших дней в виде стилизованных узоров и орнаментов на вышивках жителей Русского Севера. Подобные узоры были широко распространены и на советских свитерах.

– Можно предположить, хотя подтверждений этому пока нет, что элементы верования в некое божество, к которому сегодня относятся номинации Митя [Митья], Тракторенко и Сарасвати, были привнесены примерно три с половиной тысячи лет назад или намного раньше на территорию, которую мы теперь называем Восточной Европой, – размышлял я вслух. – Если объединить смысловые изводы слов «Митья» и «Сарасвати», то получим что-то вроде «неправильного понимания изливающейся воды». Или воды, текущей вспять. Вода в представлении большинства народов символизирует время. В итоге получается образ повернутого вспять потока времени. А это символ противостояния смерти.

Пока все складывалось. Однако тут же перед глазами появился настырный Тракторенко, упорно пашущий железной машиной бескрайние поля на Украине.

«Но ведь Тракторенко – это и женская фамилия!» – дошла до меня простая истина. Мое заблуждение можно было понять. Первоначально я основывался, пока не увидел фотоснимок Мазкова, на славянском мужском имени Митя, с полной формой имен Д[и]митрий и Митрофан, которые упорно принимаются многими языковедами за имена греческие, заимствованные славянами. Теперь, когда «Митя» превратился в «Митья», допустимо ли предположить, что фамилия Тракторенко через Сарасвати относит нас к женскому началу?

Мысли мои перескакивали с одного на другое. «Быть может, в какой-то период ведическая богиня Сарасвати объединилась с некой Тракторенко, а потом трансформировалась в божество мужской ипостаси – в Митю Тракторенко? – пытался понять я. – Но фамилия Тракторенко – неологизм. Она не могла возникнуть ранее появления в России первого трактора. Это двадцатые годы двадцатого века. Тогда, вероятнее всего, сразу и образовалась устойчивая мужская форма божества. Ведь родители Валентина Георгиевича и его сестры молились именно Мите Тракторенко. Имеет смысл изначально рассматривать эту странную фамилию как выражающую мужскую ипостась неизвестной могущественной силы. А вот зачатки уникального верования следует искать определенно на Севере. Мазковы оттуда».

Размышления уводили меня в очень щекотливую тему теснейшей индоарийской общности, истоком которой является обширная территория нескольких областей: Архангельской, Вологодской, Мурманской, плюс Карелия – то есть тех, какие принято относить к Русскому Северу. Но академическая точка зрения на неразрывное единство народа, из которого вышли славяне, индийцы и иранцы, такова: ложь и профанация! Хотя факты успешно доказывались и подтверждаются до сих пор не потерявшими совесть и профессиональную честь учеными, начиная со второй половины девятнадцатого века и по настоящее время. А если быть совсем точным, о подобных догадках писали еще древние историки.

Помню, на первом курсе, в первый день занятий, на первой паре, стучал по кафедре кулаком профессор Вальдман, окидывая аудиторию колким брезгливым взглядом.

– Никакой тесной индоарийской общности на территориях, называемых Русским Севером, не было! Запомните! Не было! Псевдонаучная ложь! Факты – лишь домысел и ничего не значащие совпадения!