Его слова утонули в гуле. Доедая на ходу, дети обречённо потянулись к выходу из столовой.

– Соня пропала прямо из лагеря, а нас в город выпускают, гуляй – не хочу. Зашибись безопасность. – Тинка с грохотом задвинула стул под стол.

– Ну ты ещё громче поори, пусть нас вообще запрут. – Марта покрутила у виска. – Все на экскурсии только ради свободного времени и ездят! Не отменили, на цепь не посадили – и спасибо!

– Поклон в ноженьки! – подхватила Лизка. Толпа несла их к выходу из столовой. – Мартышка права! Послушать про то, как сто лет назад с кем-то очень некрасивым случилось что-то очень неинтересное, – и не получить за это часик свободы?! Мы с ребзой^[14], между прочим, купаться собрались, – понизила она голос.

Они поравнялись с Карлом Степановичем.

– А что это за незнакомый толстяк в дверях? – тихо спросила Марта, глядя вперёд.

– Новый повар, наверное, – с сомнением ответила Тинка.

– Ага, Мартышон, так и есть, он! – сказала Лиза. – Вчера на вечернем автобусе приехал. Ребрикова его уже прозвала Фур-Фуром. Потому что он Фёдор Фёдыч.

– Сдобу в дорожку не забудьте! С пылу с жару! – кричал толстяк.

Они прошли мимо него, схватив по горячему пирожку с подноса.

Ван-Иван уже возился с замком, открывал ворота для экскурсионного автобуса.

2

Он смотрел на отъезжающий автобус. Дети из лагеря уехали. Хорошо.

Осталась только группа по гимнастике. Они пошли тренироваться в зал.

Спортивные корпуса стояли поодаль от жилых, окружённые кипарисами. Тут всегда была тень – даже в самый солнцепёк.

Новое тело было ему неудобно. Ночью он даже принял своё обличье, чтобы передохнуть. Но сейчас нужна была маскировка. Пока он шёл к гимнастическому залу, пот тёк по лбу и сзади по спине – под футболкой. Он не любил людской пот.

Он вошёл в зал и притворил дверь; девочки разминались. Одна, в веснушках, положила ногу на балетный станок у стены и наклонилась. Две очень похожие друг на друга блондинки быстро-быстро крутили скакалки. Ещё трое тянули шпагаты на матах. Нина Павловна, Ниночка, – тренер девочек – повернулась на звук двери.

– Вы не возражаете, если я здесь посижу? – спросил он вежливо. – Полюбуюсь на ваши спортивные успехи?

– Конечно-конечно, – расплылась Ниночка, ей было приятно, – сидите. Вы не мешаете.

– Я тут, в уголочке. – Он прошёл к скамейке.

После разминки спортсменки по очереди начали менять снаряды. Худющие, в чёрных гимнастических купальниках, они мелькали в облаках талька: кто на брусьях, кто на кольцах, кто на перекладинах.

Нина зычным командным голосом, который появлялся у неё только на тренировках, выкрикивала краткие инструкции.

Он выбирал. Одна из блондинок? Веснушчатая? Нина?

Наконец остановился на самой высокой, с косой. Он любил высоких.

Брусья? Перекладина? Лучше кольца. Девочка повисла на прямых руках, ноги вытянула вперёд: уголок. Перекувыркнулась и снова повисла. Он пристально смотрел на кольца. Они нагревались медленно, медленнее, чем ему хотелось, потому что он был уже очень голоден. Сначала стали просто тёплые – девочка даже не заметила. Потом горячее. Горячее. Он видел, как накаляются кольца, чувствовал сопротивление.

Она сорвалась через семь минут. Упала неудачно, плечом ударилась об пол, неестественно подвернув под себя ногу. Мата внизу не оказалось. Ниночка, охнув, бросилась к девочке.

Гимнастки тут же прервали тренировку и в волнении столпились вокруг.

С наслаждением и причмокиванием пил он её боль. Огонь разгорался внутри.

Девочка стонала. Она чувствовала, что силы уходят из неё, что сейчас потеряет сознание.

– Кто-нибудь, врача! – Ниночка обернулась к нему.

За секунду до этого он успел стереть блаженное выражение с лица.

– Да-да, конечно, сейчас-сейчас, – беспокойно сказал он и вышел из зала.

3

– Аю-Даг, или Медведь-гора, находится на Южном берегу Крыма. – Алла Павловна прикрывалась от солнца старым тряпичным зонтиком. Пот крупными каплями катил по её лбу, и она время от времени вытирала его кружевным платком.

«Тяжело быть такой толстой, особенно когда жара, особенно если у тебя не причёска, а Пизанская башня», – думала Марта, разглядывая библиотекаршу. Аллу Павловну никто не слушал, и вполне возможно, что потела она именно от этого.

– Высота горы составляет пятьсот шестьдесят пять метров, длина два с половиной километра. По происхождению Аю-Даг «неудавшийся вулкан» – лакколит. Некогда магма поднялась из недр земли, но не нашла выхода и застыла в виде огромного купола. Осадочные породы со временем выветрились, и купол обнажился. Гора сложена из диорита^[15]. Сходство её с медведем, который, словно охваченный жаждой, припал к морю, чтобы напиться, издавна вызывало удивление и породило много легенд.

Марта посмотрела ей за спину, где из воды торчала гора. «Если прищурить глаза и расфокусировать взгляд, можно увидеть медведя без головы. Особенно вон тот склон похож на попу».

Честно говоря, Марте нравилась и Алла Павловна, и экскурсия. Но она решила быть как все и делать вид, что мается от скуки. Правда, ей уже хотелось получить час обещанного свободного времени и купить чего-нибудь вкусненького на карманные деньги. Она скосила глаза: Тимаев стоял с боксёрами. С той встречи у автобуса в первый день смены они не перекинулись ни словом. Женя щурился на солнце, прикрывая рукой глаза, что-то тихо говорил своему другу – тоже боксёру (кажется, его звали Костя). А рядом крутились близнецы-синхронистки Ася и Тася Морозовы – мускулистые и юркие. Идеальный рост, идеальные узкие плечи, идеальные хвосты на затылках. Даже красные отметины от прищепок на носах, которые не проходили из-за постоянных тренировок, не портили их. Придавали шарм: работяги.

Марта провела рукой по голове – пальцы нащупали три «петуха». Причёсываться без бабушки она так и не научилась. Рядом новенькая внимала каждому слову Аллы Павловны всем своим рыжим существом. Лёша Боякин не удержался, пихнул её в бок:

– У тебя со слухом всё в порядке?

Пролетова упёрлась в него взглядом.

– Скукодрянь же… – попробовал отшутиться он.

– Почему, очень интересно, – искренне ответила ему Рыжая. – Застывший вулкан, представляешь? Это значит, что раньше это был… чистый огонь.

Марте вдруг показалось, что Рыжая сказала и испугалась. Но она отогнала от себя эту мысль: «Мы все взрослые люди, чего тут бояться вообще? Ну застыл вулкан и застыл».

– Мы плывём на льдине, как на бригантине, – завёл шёпотом Саша Сухофруктов, – по седым суровым морям… и твои соседи, – кивок на Рыжую, – звёздные медведи с неба машут лапой нам…^[16]

Группа по настольному теннису тихонечко согнулась от смеха.

4

Волшебные слова «…и на этом я завершаю свою экскурсию» привели толпу разморённых от жары детей в возбуждённое движение. Алла Павловна, поняв, что допустила роковую ошибку, всё же постаралась продолжить немного громче:

– Ребята! Я слышала, как Карл Степанович сказал в столовой, что после экскурсии вам полагается свободный час в городе. Это действительно так. Это принято у нас в лагере… в обычных обстоятельствах… но, учитывая, что из «Агареса» пропала девочка, я прошу вас не расходиться… Здесь, в Гурзуфе, за вас отвечаю я, и мне не хотелось бы, чтобы с кем-нибудь из вас что-то случило…

Аллу Павловну снова никто не слушал. Стайка велосипедистов уже исчезла, направившись куда-то в город, девочки-синхронистки, повернувшись к библиотекарше спинами, покупали газировку. Толпа теннисистов двинулась к ступеням, ведущим к морю. Новенькая, покачавшись туда-сюда, всплеснула рыжими волосами и последовала за ними.

– Ребята, куда же вы, постойте! – Библиотекарша металась из стороны в сторону, не зная, за кем броситься.

Марта стояла рядом. Жалость к Алле Павловне пронзила её.

– Не переживайте вы так, – сказала девочка. – Через час они вернутся к автобусу. Всё будет в порядке, не впервой.

– Марта, – библиотекарша смотрела на неё умоляюще, – ну хоть ты со мной останься. Мне страшно за вас, понимаешь?

– А чего вам страшно? – уточнила Марта. Замаячившая перспектива провести час наедине с Аллой Павловной мгновенно лишила её и жалости, и симпатии к библиотекарше. – Я это… Бабушке открытку обещала отправить! – И, не дав Алле Павловне ответить, она резко развернулась и побежала.

Когда риск быть пойманной миновал, Марта перешла на шаг: улочка брала резко вверх, и на жаре девочка быстро запыхалась. Вскоре она нашла почту на маленькой площади с круглым фонтаном, которую местные жители называли Пятачком, отослала бабушке открытку с видом Медведь-горы и вышла на улицу в поисках мороженого.

Вечерело. Солнце закатывалось в море. Красные лучи пронизывали тёмную массу зелени вокруг развалин на углу Пятачка. Ветер шумел в верхушках старых платанов.

Марта хотела спросить, где тут кафе или магазин, и подошла к небольшой группе людей. В центре её сидел старый нищий, сгорбленный и бородатый. Его длинные белые волосы были собраны в хвост, перетянутый чёрной резинкой. Выцветшие глаза горели в сумерках. Крупный нос картофелиной торчал на лице. Перед ним на земле стояло грязное синее блюдце с парой монет. Поодаль, привязанная к платану засаленной верёвкой, обмахивалась хвостом корова, источая смешанный аромат молока и навоза.

– Ахвал-джан^[17], говори, – тихо сказал один из мужчин.

– Любовь матери родится раньше ребёнка, и когда умрёт мать – всё ещё живёт, – начал старик. – В деревне у нас жила Земинэ, и у неё была дочь Шерифэ. «Мама, я боюсь чего-то», – сказала раз Шерифэ. «Не бойся, дитя». А сама испугалась, стала гладить дочь, заплетать её волосы в мелкие косички, шептала ласковое слово: «любимое, бесценное дитя моё».

Марта увидела камень, плоский, как табуретка, и села на него. Он был нагрет солнцем и на закате медленно остывал. От голоса старика не хотелось уходить. Её никто не прогонял, не шикал.