С каждым вдохом: Удивительная история наших легких (страница 6)
Гален внес свой вклад во многие области медицины, а также расширил наше понимание легких и системы кровообращения. Он заметил, что «кровь, проходя через легкие, впитывает из вдыхаемого воздуха качество тепла, которое затем переносится в левое сердце»{29}. Римский закон запрещал анатомирование человеческих тел, но Гален делал вскрытия приматов и свиней. Он первым описал две отдельные системы кровообращения – артерии и вены. Он считал, что печень, темно-фиолетовая внутри, является местом, где образуется кровь. Из печени, предположил он, половина крови выходит в вены, доставляется к тканям и поглощается. Другая половина идет по вене в легкие, где захватывает пневму, затем к сердцу, артериям и к тканям.
Несмотря на то что теории Галена о кровотоке окажутся частично ошибочными, его работы были важны, как и у Гиппократа, благодаря своей методологии. Гален зацементировал представление о том, что лечение и болезни не результат божественного вмешательства, а могут быть распознаны по эмпирическим свидетельствам и путем умозаключений на основании наблюдений и анализа причинно-следственных связей. Тем не менее прошло более тысячи лет, прежде чем его идеи о движении кислорода в кровообращении были исправлены.
По несколько ироничному контрасту с принципами Галена на протяжении веков его идеи воспринимались как доктрина, в частности, идеи о потоке крови как в артерии и вены, так и в печень, эпицентр производства крови. К счастью, мысль о важности дыхания также не изменилась, о чем свидетельствуют слова ученого эпохи Возрождения Алессандро Бенедетти, поэтически написавшего в 1497 г.: «Как печень превращает лимфу, так легкое превращает дыхание в пищу для жизненного духа»{30}.
Человеком, который изменил наше понимание кровотока, был Уильям Гарвей, английский врач, получивший образование в Падуе, Италия. Он, как и Гален, был масштабной личностью и часто ходил с кинжалом на поясе, как это было в моде в хаотичной Италии эпохи Возрождения. Он был невысокого мнения о своих собратьях, а биограф, живший в то же время, утверждал: «Он имел обыкновение говорить, что человек – это всего лишь большой шаловливый павиан»{31}.
Завершив обучение в Италии и обосновавшись в Англии, Гарвей опубликовал в 1628 г. книгу «О движении сердца и крови» (De Motu Cordis et Sanguinis), тем самым закрепив свою репутацию гиганта в истории медицины. Эта работа была основополагающей для нашего понимания основных физиологических принципов движения крови в организме. У Гарвея было два революционных озарения. Он отмечал, что от своего итальянского наставника узнал: все вены имеют клапаны одностороннего действия, направленные от тканей и органов в сторону сердца. Почему венозная система, которая, согласно постулату Галена, приносила кровь к органам так же, как это делали артерии, имела обратные клапаны, не подпускающие кровь к этим частям тела, было нелегко объяснить.
Второе важное наблюдение Гарвей сделал, усердно анатомируя людей и животных. Он подсчитал, что сердце перекачивает намного больше крови, чем считалось ранее, примерно 5 л в минуту. Он правильно рассудил, что ткани не могут потреблять такой объем крови каждую минуту, как считал Гален. Ему требовалось более разумное объяснение, простая, но элегантная система – и это противоречило догмам, существовавшим в течение 1500 лет. Поэтому он предложил нечто часто встречающееся в природе: систему повторного использования и переработки, систему непрерывного потока, кругооборот, или, как мы ее сейчас называем, кровообращение. Кровь не потребляется тканями – она используется снова и снова.
Как правильно заключил Гарвей, кровь движется по кругу. По артериям она попадает в ткани, где кислород выпрыгивает из молекул гемоглобина, а углекислый газ запрыгивает в них, затем по венам уносится в правую часть сердца, оттуда через легочную артерию в легкие, где углекислый газ, образовавшийся в процессе тканевого дыхания, высвобождается, а кислород захватывается, потом в левую часть сердца и снова наружу через обширную артериальную систему обратно к тканям. Кровь непрерывно циркулирует в красивой петле, при этом костный мозг (а не печень) создает новые красные и белые кровяные клетки по мере необходимости.
Эта идея сначала была воспринята как научная ересь из-за главенствовавших тогда взглядов Галена. В ответ на широко распространенные сомнения в мае 1636 г. Гарвей прочитал лекцию, которая примечательна тем, что была столь же поучительной, сколь и шокирующей. В развевающемся белом халате для препарирования, он обращался к собравшимся в Альтдорфском университете в Баварии, Германия, профессорам, студентам и широкой публике на латыни. Сначала на секционный стол положили и закрепили на нем ремнями живую собаку. Далее Гарвей заявил: «Очевидно, что наблюдать за движением и функцией сердца легче на живых животных, чем на мертвых людях». Сказав это, он вскрыл ножом грудную клетку извивающейся собаки, чтобы обнажить бьющееся сердце, а затем перерезал у сердца кровеносный сосуд, чтобы показать зрителям, какое огромное количество крови начало выплескиваться наружу. Он стремился втолковать свою идею о том, что сердце – это насос и что такое количество крови не может быть потреблено тканями, а должно циркулировать{32}.
Система кровообращения[5]
Несмотря на это эффектное представление, многие современники Гарвея продолжали сомневаться. Каспар Гофман, ученый, присутствовавший на его лекции в Альтдорфском университете, заявил: Video sed non credo («Вижу, но не верю»). Другие критики указывали на то, что его теория не заработает, если Гарвей не объяснит два важнейших, но пока необъяснимых момента. Первым было то, что между артериями на одном конце и венами на другом должна была существовать какая-то сеть сосудов. Сейчас мы знаем о капиллярах, но у Гарвея не было инструментов, с помощью которых можно было бы увидеть или открыть эти крошечные кровеносные сосуды. Он сделал обоснованное предположение, которое так часто необходимо в науке. Подтверждение последовало вскоре, в 1661 г., когда Марчелло Мальпиги опубликовал свою работу «Анатомические наблюдения за легкими» (De Polmonibus Observationses anatomicae), подтвердив с помощью микроскопа, что капилляры действительно существуют.
Второй неизвестный момент – почему и как кровь изменяет окраску от темной на светлую. И здесь Гарвей смутно подозревал, что что-то существенное в атмосфере, втягиваемой легкими, превращало синеватую кровь в ярко-алую. Тогда никто не имел представления о роли кислорода, но Гарвей интуитивно понимал это и описал в «Лекциях по полной анатомии» (1653), когда сделал проницательное наблюдение: «Жизнь и дыхание дополняют друг друга. Все живое дышит, а все, что дышит, – живет».
Установить, что же такое легкие и тело должны были захватывать из атмосферы, удалось нескоро. Древние греки считали воздух одним из четырех классических элементов, наряду с огнем, водой и землей. На протяжении последующих веков считалось, что воздух – это единое вещество. Только в XVIII в. ученые начали эксперименты по выделению различных химических элементов, в том числе содержащихся в воздухе. Одним из первооткрывателей кислорода считается Джозеф Пристли. Он проводил эксперименты в 1774 г., а затем в течение следующих нескольких лет публиковал информацию о них в журнале «Эксперименты и наблюдения о различных типах воздуха» (Experiments and Observations on Different Kinds of Air). Один из этих экспериментов документально подтвердил, что в запечатанной банке с воздухом умирает мышь и затухает пламя свечи. Затем Пристли создал новый газ, фокусируя свет с помощью аппарата, похожего на лупу, на куске оксида ртути, и заметил, что этот новый газ поддерживал и горение свечи, и мышь живой намного дольше, чем обычный воздух. Пристли поделился своими наблюдениями с французским ученым Антуаном Лавуазье, который проведет дальнейшие эксперименты по очистке воздуха и подарит нам термин кислород