На самом деле, это мог быть кто угодно. В последнее время все ведут себя как-то странно. Все не так, как было раньше. Что, в сущности, я знаю обо всех этих людях? Особенно о некоторых. Мой взгляд остановился на руке Степана Пантелеевича, сжимающей остро заточенный карандаш. Он чиркал им по чистой странице блокнота, оставляя тонкие параллельные штрихи. Волнуется? Я медленно подняла на него глаза.

– Так, так, – Орлиный Глаз посмотрел на меня своими проницательными серыми глазами, скрытыми стеклами очков. – Меня удивляет только то, что вам понадобилось так много времени, чтобы придти к этому выводу. Я здесь – самая подозрительная личность, не так ли?

– Но… – начала я.

– Вы же сами прекрасно понимаете, что это так. Давайте разложим меня по полочкам.

И он разложил. Сначала мне показалось, что в его словах что-то есть. Действительно, ведь он единственный, не считая злоумышленника, который, неизвестно, существует ли на самом деле, знал о сокровищах. Он мог знать о моих страхах, так как в Васильках у него много знакомых и добыть нужную информацию обо мне ему не составило бы никакого труда. Он мог бы придумать и осуществить любую инсценировку и сделать это так, что его никто ни в чем не заподозрил бы…

– Нет, – я покачала головой. – Это все… неправильно.

– Почему? – спросил Орлиный Глаз.

– Вы знали мою бабушку. Выросли вместе с дедом. Кормили меня мороженым в детстве…

– И это вы считаете достаточным для того, чтобы мне доверять?

– Да, – твердо сказала я.

– Вы знали о сокровище много лет, – неожиданно вступал в разговор Ваня.

Я даже вздрогнула от неожиданного звука его низкого голоса. Я о нем почти совсем забыла, и у меня было ощущение, что заговорил предмет мебели.

– Вот это уже более обоснованное утверждение, – одобрительно кивнул Степан Пантелеевич.

– И у вас была огромная куча времени, чтобы пошарить в доме, не дожидаясь, когда там появится Катя.

– А вдруг я не смог его найти? И только сейчас начинаю догадываться, где следует его искать?

– Но ведь вы, – неожиданно осенило меня. – Вы могли бы вообще не рассказывать мне о том, что сказала вам бабушка. И я бы никогда не узнала…

– Точно! – воскликнул Ваня.

– Ладно, сдаюсь, – усмехнулся Орлиный Глаз. – Я рад, что вами руководят логические доводы, а не одни только эмоции. Хотя эмоции, конечно же, тоже не стоит игнорировать. И свои, и чужие.

– Так что же теперь делать? – спросила я.

– Подождем развития событий, – сказал Степан Пантелеевич.

Я была разочарована. Чего еще ждать? Происходят очень странные и совершенно непонятные вещи, таинственные сокровища лежат где-то в секретном месте, а мы должны ждать…

– Но это не относится к нашим поискам, – добавил Степан Пантелеевич, глядя на меня. – Что вы можете сказать о васильках?

– Я думала об этом, – призналась я. – Васильков в доме много. На обоях в гостиной. На картине в кухне. Еще есть старые открытки в комоде.

– Это все? – спросил Степан Пантелеевич.

– Не знаю, – я пожала плечами.

– Так узнайте, – сказал он. – И запишите.

Опять список…

– Хорошо, – сказала я.

– Мы займемся этим прямо сегодня, – сказал Ваня.

– После того, как ты выспишься, – добавила я.

– Вот это правильно, – одобрил Степан Пантелеевич.

– И все? – спросила я.

– Думаю, да, – ответил Степан Пантелеевич.

– То есть мы не будем… по-настоящему искать? Будем только думать, вспоминать и составлять списки?

– Разобрать дом по кирпичику вы всегда успеете, – с непонятной улыбкой произнес Орлиный Глаз. – Давайте сначала попробует использовать более интеллектуальные методы.

А что, может, он и прав… Что там за сокровище, пока неизвестно, а дом мне нравится. Я, кажется, даже люблю его.

– А все-таки, – задала я Степану Пантелеевичу давно мучивший меня вопрос. – Как вы думаете, почему бабушка переехала в деревню?

– Она никогда мне об этом не говорила, но, мне кажется, я знаю почему.

Я подалась вперед.

– Вы совсем не помните своего деда?

– Почему, помню. Мне кажется, он был огромный, теплый и колючий. Колючей была его борода. Он сажал меня к себе на колени и рассказывал интересные истории. Иногда смешные, иногда просто интересные. А иногда даже страшные. Но в конце он говорил что-нибудь такое, что весь страх сразу же улетучивался.

Орлиный Глаз с интересом меня выслушал и продолжил:

– Они с Катей, с Катериной Андреевной, были… ну просто как одно целое. Очень редко можно встретить людей, которые так понимают и чувствуют друг друга. Тут даже слова «любовь» будет мало. Хотя… Пусть будет любовь. Это была настоящая любовь, каким банальным ни кажется это словосочетание.

Он помолчал несколько минут. Я тоже молчала и пыталась вспомнить бабушку и дедушку рядом. Мне почему-то вспомнилось, как я сижу на кухне у бабушки, в их с дедушкой городской квартире. Мы пьем чай. Бабушка встает и ставит на плиту кастрюлю с супом.

– Я не хочу суп, – говорю я. – Я же его в обед ела!

– Это не тебе, – улыбается бабушка. Сейчас дедушка придет голодный.

Через три минуты открывается входная дверь и входит дедушка. С портфелем и букетиком каких-то весенних цветов, кажется, подснежников…

– Я знаю, – сказал Степан Пантелеевич, – что смерть Федора была для Катерины страшным ударом. Я всерьез опасался за ее душевное здоровье. Но она смогла взять себя в руки. И, мне кажется, ей было тяжело оставаться там, где все напоминало ей об их счастье… Поэтому она уехала. Оборвала все связи, кроме родственных. Купила этот дом в Васильках. Васильки ей очень нравились, но она бывала здесь с Федором всего пару раз и никого не знала, кроме бабы Груши и меня. Я тогда уже поселился здесь, в лесу. И, по-моему, она не собиралась возвращаться в город.

– Да, – подтвердила я. – Мама с папой всегда ее звали, а она ни в какую.

– А вам не скучно тут одному? – спросила я Степана Пантелеевича перед уходом. – И не страшно?

– По поводу «страшно» – точно нет. А вот по поводу «скучно»… – Степан Пантелеевич посмотрел на меня с хитрой улыбкой. – Пожалуй, тоже нет. Я долго мечтал о спокойной и тихой жизни в глуши и в уединении.

– И что? – спросила я, так как он замолчал, а мне казалось, что должно быть продолжение.

– Моя мечта сбылась.

– И вы разочаровались?

– Почему ты так решила? – Степан Пантелеевич поднял брови.

– Я слышала, что сбыча мечт обычно разочаровывает.

– Глупости. Это только если мечты не настоящие. Кстати, мое уединение редко бывает очень уж долгим. Обычно его кто-нибудь нарушает. Что-нибудь где-нибудь случается.

– И вы, как Чип и Дейл спешите на помощь…

– Как кто?

– Да, неважно, – махнула я рукой.

– Вам нужно подумать вот о чем, – сказал Степан Пантелеевич, остановившись возле калитки.

Я смотрела на доберманов, развалившихся возле крыльца и даже не поведших ухом при нашем появлении. А мне так хотелось, чтобы они подбежали к нам, виляя своими короткими хвостиками и заглядывая в глаза, как это делают все нормальные собаки… Тут до меня дошло, что Орлиный Глаз смотрит на меня очень серьезно и, видимо, собирается сказать что-то важное.

– Вы приезжали в Васильки сразу после смерти бабушки? – спросил он.

– Да, – кивнула я. – То есть не совсем сразу, а уже потом… после похорон. Мы приезжали все вместе.

На мгновение я очень явственно вспомнила те чувства, которые владели мной в то трудное время: растерянность, недоумение, даже обида… Глубокая печаль пришла позже, когда я осознала, что действительно больше никогда не увижу бабушку.

– Попытайтесь вспомнить, все ли было так, как обычно?

– Я не понимаю…

– Я спрашиваю об обстановке. О вещах в доме. Все ли было на своих местах? Может, вам бросилось в глаза, что какой-то предмет находится не на своем месте?

– Я не помню. Вроде бы все было на местах. Я не обращала внимания.

– Это понятно, – сказал Степан Пантелеевич. – Тогда вам было не до этого. Но сейчас вы можете что-нибудь вспомнить. Только не слишком старайтесь.

– Ага, – с пониманием кивнула я. – Обычно, когда стараешься что-то вспомнить, ничего не получается. Но потом, в какой-то момент, это вспоминается само собой.

– Вы очень хорошо уловили мою мысль, – сказал Степан Пантелеевич. – В этом деле многое будет зависеть от вашей способности вспоминать.

Глава 19, о бабе Груше, которая берет дело в свои руки

Я долго думала над его словами. Конечно, он говорил не только о переменах в обстановке бабушкиного дома. Это относилось и к той ночи, когда меня пытались… когда кто-то хотел меня очень сильно напугать. Может, даже до смерти. Я понимала, что в моих воспоминаниях есть провалы, что что-то стерто из моей памяти кошмаром той сцены, когда сморщенные руки тянулись ко мне, а темная пустота на месте лица приближалась, вызывая парализующий ужас. Что-то было такое, чего я сейчас не могу вспомнить. Может, потому, что не хочу.

Я бродила из комнаты в комнату, озираясь по сторонам, как будто я впервые в жизни сюда попала. Я старалась видеть не только то, что было перед моими глазами сейчас, но то, как это все выглядело раньше, шесть лет назад. Когда я приехала, мне показалось, что в доме ничего не изменилось. Но, может быть, что-то не так? Может быть, я просто не помню или не обращаю внимания? Васильки всегда были. Интересно, почему бабушке так нравились именно эти цветы? Васильки на обоях, васильки в вазе, васильки на картине… Мне казалось, что-то ускользает от меня. Скорее всего, так и есть. Мысли расползаются, как коричневые усатые насекомые. Чего мне сейчас меньше всего хочется, так это сидеть на одном месте и думать. Я бы лучше пробежку совершила километров на десять. Или огород вскопала. Или еще что-нибудь сделала, требующее выброса бурлящей во мне нездоровой энергии. Орлиный глаз сказал, что я не должна напрягаться. Это воспоминание придет само собой. Вот только неизвестно, когда. А вдруг через год? Или вообще лет через десять. Я не могу ждать так долго!

Я надела кеды и вышла из дома. Лучше я прогуляюсь. Во-первых, хождение пешком всегда меня успокаивает, во-вторых, как же воспоминание может придти неожиданно, если я буду сидеть и ждать, когда оно придет?! Надо дать ему шанс.

Моя прогулка оказалась совсем не долгой – всего лишь до соседнего дома. Мои ноги сами повернули в сторону бабыгрушиной калитки. У Белки обнаружился детский сад в полном составе в сопровождении родителей. Колька, Света и Белка сидели в саду, развалившись на старом диване, покрытом овечьими шкурами. Перед диваном стоял стол, заставленный тарелками с пирожками и чашками с чаем. Алинка и Колькины наследники возились с игрушками в огромном корыте, наполненном водой. Кораблики пускали, кажется. Баба Груша вышла из дома и остановилась, глядя на меня.

– Что-то ты совсем к нам носа не кажешь, – произнесла она обиженно.

– Я? – я искренне удивилась. – Разве? Вроде я недавно к вам заходила.

– Недавно, – покачала головой баба Груша. – Я уж за это время и забыла, какая ты худая. Иди пирожков поешь с капустой.

– О! – обрадовалась я. – С капустой я люблю. Больше всего на свете, – добавила я, чтобы польстить бабе Груше.

– Да ей некогда к вам ходить, – сказал Колька. – Занята с утра до вечера. И с вечера до утра.

Он улыбнулся и подмигнул мне.

– Занята? Чем же это она занята? Чай отдыхать приехала, не работать…

– Отдых – тоже дело не простое, – продолжал Колька. – Особенно, если не одна отдыхаешь.

– Некоторым надо на рот молнию пришить, – сказала я, сердито глядя на Кольку. – И застегивать, когда нужно, чтобы не болтали не к месту.

– Хорошая идея, – задумчиво проговорила Светка.

Колька подвинулся и жестом пригласил меня сесть на диван.

– Я тут для тебя место расчистил.

– Я лучше на стул сяду. Мне отсюда вас всех лучше видно.

– Соскучилась? – спросила Белка.

– Ага, – согласилась я. – Чем занимаетесь?

– Пирожки трескаем, – грустно вздохнула Светка.

– Печальное занятие, – согласилась я и взяла пирожок.