Глава 25, о комарах, портящих всю романтику

Мы приехали домой и начали думать. Сначала Борька думал, сидя на кресле-качалке, а я – лежа на диване. Потом Борька встал и начала ходить из угла в угол, размеренно и однообразно, как маятник. Я переместилась с дивана на кресло, продолжая изо всех сил напрягать извилины. Потом мы одновременно двинулись в сторону кухни и в четыре руки сварили кофе. Когда кофе был выпит, я не выдержала.

– Придумал что-нибудь? – спросила я.

– Пока нет, – ответил Борис.

– Будешь продолжать?

– Конечно.

– А я больше не могу.

Борис посмотрел на меня, как на предателя, но промолчал.

– Пойду лучше прогуляюсь. Как бы случайно забреду к Кольке, к Галке с Вовкой и ко всем остальным. Пора начинать подготовку к вечеринке. Надеюсь, никто не откажется от нашего с тобой приглашения.

– Пусть только попробуют, – сказал Борька и ушел в гостиную, где уселся на диван и забросил ноги на журнальный столик.

– Ты бы лучше повисел на турнике, – посоветовала я. – Вниз головой.

– Это еще зачем?

– Чтобы кровь в голову перетекла. Я слышала, это улучшает мыслительную деятельность.

Борька фыркнул и демонстративно отвернулся.

Сначала я, естественно, зашла к Белке.

– Орлиный Глаз решил устроить вечеринку, – сказала я. – Будут все.

– Ничего себе, – удивилась Белка. – Похоже, он заскучал у себя на хуторе…

– Вообще-то вечеринка будет у меня. Официальный повод – приезд моего любимого брата Борьки.

– А неофициальный?

– Не знаю, – я пожала плечами. – Глаз что-то задумал, но не говорит, что.

– А что говорит?

– Говорит: там видно будет.

– Туманно, – заметила Белка.

– Полный мрак, – согласилась я.

– Очень интересно было бы увидеть этого вашего профессора, – сказала Белка, глядя в сторону, – но…

– Что – «но»? – я уставилась на Белку. – Ты что, отказываешься придти?!

– Я не отказываюсь. Но и не обещаю.

От удивления я потеряла дар речи.

– Почему? – наконец выговорила я.

– Мне нечего надеть, – сказала Белка и отвела глаза.

Я было рассмеялась, но, увидев угрюмое и упрямое выражение на лице Белки, замолчала. Сказать, что я была удивлена, это не сказать ничего. Я была растеряна и подавлена. Что происходит? Почему Белка ведет себя так, как будто она вовсе не Белка, а кто-то незнакомый и чужой?

– Ладно, я постараюсь, – промямлила Белка.

Я выходила из дома Белки совсем не в том настроении, в котором заходила пятнадцать минут назад. Опять все не так. Опять мое радостное лето становится серым и мутным. Вот и Ваня тоже стал держаться как-то отчужденно, с тех пор, как мы узнали о сапфировой серьге. Интересно, почему? Надеюсь, он не думает, что я зазнаюсь, когда у меня появится старинное украшение. Если вообще появится.

А Белке я эту новость почему-то не рассказала. Сначала не успела, а потом стало как-то не до этого. Что с ней такое творится, хотелось бы знать? Ведь она так хотела познакомиться со Степаном Пантелеевичем…

Больше никаких непредвиденных проблем с приглашениями не возникло. Колька со Светкой и Вовка с Галкой с радостью согласились придти повидать моего брата и выпить чего-нибудь прохладительно-горячительного. Антона я не нашла, но зато нашла Ваню и он пообещал доставить Антона завтра к назначенному сроку. Оставался Серый. Интересно, где его сейчас искать? Вполне возможно, что он сидит с удочкой на речке или, хуже того, на лесном озере. Но сначала все-таки лучше зайти домой. Вдруг сегодня погода не рыбная или сейчас время не подходящее для вылавливания сомов.

Ваня увязался за мной, хотя я и сама бы запросто нашла дом Серого. Мы стучали и кричали, но никто так и не отозвался. Значит, он все-таки на рыбалке. Ну что ж, можно попробовать прогуляться в сторону речки. Хотя кто его знает, где именно он рыбачит…

– А его дома нету, – услышали мы за спиной высокий женский голос.

Обернувшись, я увидела, что у калитки стоит соседка Серого, тетка Маша. Я вежливо поздоровалась и спросила, не знает ли она, где Серый. То есть Сережа.

– Да на рыбалку, наверное, пошел, куда ж еще, – пожала плечами тетка Маша. – А, может, к Глафирье. Он у нее телевизор чинит. И радиоприемник с утюгом. Они у нее на чердаке сто лет валяются, а он вызвался починить.

Я удивилась количеству сломанной техники в доме моей ближайшей соседки Глафирьи и энтузиазму Серого.

– Давай ему записку напишем, – предложил Ваня.

– А чем? – спросила я, оглядываясь по сторонам. – И на чем?

– Ручка у меня есть, – сказал Ваня, доставая из кармана джинсов маленькую стальную авторучку. – А вот с бумагой хуже.

Пока мы под любопытными взглядами тетки Маши искали, на чем бы написать записку, необходимость в ней отпала. Потому что появился Серый собственной персоной. С удочками и сеткой, в которой лежала здоровая рыбина. Мы поздоровались, и я сообщила, что завтра у меня собираются все наши.

– Ты тоже должен быть, – заявила я безаппеляционным тоном, так как знала, что он вполне может предпочесть рыбалку любой дружеской вечеринке.

– Завтра? – переспросил Серый. – Вечером?

– Ну не утром же.

Серый посмотрел на удочки, потом на рыбину в сетке и, тяжело вздохнув, произнес:

– Ладно, приду.

– Вот и молодец, – обрадовалась я.

Серый неторопливо направился к сараю, зашел внутрь и тут же появился с пакетом в руках. Потом он засунул руку в сетку, схватил рыбину за жабры, вытащил ее на свет, после чего затолкал в пакет, а пакет сунул мне.

– Что это? – пролепетала я, невольно отодвигаясь.

– Щука, – сказал Серый.

– А что я с ней буду делать? – Вид этой скользкой блестящей рыбины, надо сказать, не внушал мне никакого энтузиазма.

– А я почем знаю, – пожал плечами Серый и, помахав на прощанье рукой, направился в дом.

Ваня взял у меня из рук пакет со щукой, и мы развернулись, чтобы уходить.

– Щуку хорошо запекать в сметане, – сказала тетка Маша. Оказывается, она все еще была здесь. – Или уху сварить.

– Уху я умею, – неожиданно сказал Ваня.

– А я ничего не умею, – сказала я. – Могу только пожарить филе из супермаркета.

Тетка Маша укоризненно покачала головой, и мы ушли.

– Я знаю классный рецепт ухи, – сказал Борька, который вышел из сосредоточенной задумчивости, когда увидел щуку, которую Ваня вытряхнул из пакета в раковину.

– Ваня тоже знает, – сказала я.

– Никакой картошки и прочей ерунды, – продолжал Борька. – Рыба, луковица, черный перец, лавровый лист и много зелени.

– А в конце надо влить рюмку водки, – добавил Ваня.

– Точно! – обрадовался Борька. – А лучше две.

– Смотря какой объем.

– Ее же еще чистить надо, – сказала я, с неприязнью глядя на рыбину.

– Я почищу, – вызвался Ваня. – Только лучше это делать на улице.

– Мы что, прямо сейчас будем уху варить? – поинтересовалась я. – Лично мне есть совсем не хочется. К тому же уже почти ночь.

– Конечно, сейчас не будем, – отозвался Борька. – Уху надо есть свежей, с пылу, с жару. Завтра сварим. Но почистить лучше сегодня.

Мы с Ваней отправились во двор, а Борька, придав лицу глубокомысленное выражение, снова уселся в кресло и закинул ноги на журнальный столик.

Ваня разложил на столе во дворе старые газеты, взял в руки нож и показал этой рыбине, где раки зимуют. Через полчаса она представляла собой гору аккуратных кусочков, сложенных в большую миску. На запах прибежали три соседских кота: рыжий, серый и полосатый. А, может, кто-то из них был кошкой. Не знаю, я им под хвост не заглядывала. Они сидели немного в стороне и молча наблюдали за Ваниными руками. Когда разделка была завершена, Ваня торжественно отнес на газете то, что им причиталось. Они встретили его радостными мявами, особенно старался серый, самый худой. Пока рыжий и полосатый медленно и с большим достоинством приближались к газете, серый слопал большую часть угощения. Он недовольно зарычал, когда товарищи присоединились к его пиршеству, но драки устраивать не стал. Мы с Ваней ушли в дом, и не видели, чем все это кончилось.

Рыба была засунута в холодильник, Ваня тщательно вымыл руки, но рыбный запах все равно не выветрился. Непонятно было, откуда он исходит: от Вани, от меня или из холодильника.

– Надо проветриться, – сказала я.

– Ну, ну, – насмешливо произнес Борька.

– Чего ты нукаешь? – накинулась я на него. – Расселся тут с умным видом, да еще и нукает! Мы, между прочим, вон какую рыбину почистили!

– Вы? – Борька поднял одну бровь.

– Мы, – подтвердил Ваня. – Моральная поддержка тоже считается.

– Да я что, я ничего, идите, гуляйте, дело молодое…

Борька скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Я, на всякий случай, показала ему кулак и мы с Ваней вышли и пошли в сторону речки. По дороге я рассказала ему о странном поведении Белки.

– Как ты думаешь, что на нее нашло? – спросила я.

– Трудно сказать. Но я знаю, что у женщин иногда бывают ничем не мотивированные… состояния.

– Может, у кого-то и бывают, но только не у меня, – заметила я сердито.

– А я о тебе и не говорил.

– И не у Белки. Она не такая. Просто так, от скуки, она капризничать не станет.

– Значит, не от скуки, – сказал Ваня. – Я правильно понимаю, что вы с ней раньше не были знакомы?

– Ну да. Почему-то мы с ней никогда не встречались, хотя она и бабыгрушина племянница.

– То есть ты знаешь ее всего лишь две недели, – заключил Ваня.

– Что? – я была поражена. – Неужели прошло всего лишь две недели?!

– Да, – кивнул Ваня. – Странно, правда?

– Правда. У меня такое ощущение, что я уже несколько месяцев нахожусь в Васильках. И что Белку я сто лет знаю. И тебя тоже, – зачем-то добавила я.

– Так оно и есть, – сказал Ваня.

– Что так и есть? – не поняла я.

– Время – вещь относительная. Иногда год пролетает, как одно мгновение, а иногда минута тянется, как целая жизнь. И, хотя это субъективные ощущения, это не позволяет усомниться в их реальности.

– Не ожидала от тебя такого, – сказала я.

– Чего? – не понял Ваня.

– Таких заумных высказываний.

– Я не такой уж валенок… – начал Ваня, но я его перебила.

– Как жаль! А мне всегда нравились наивные, неиспорченные образованием и культурой, молодые люди, выросшие на свежем воздухе. Трактористы, комбайнеры, пастухи… Да, больше всего пастухи.

Ваня сверкнул на меня глазами, но промолчал.

Мы спустились к воде. От нее исходила приятная свежая прохлада. Это было приятно и романтично. Прохладу сопровождали толпы комаров. Это было совсем не романтично и крайне неприятно.

– Да они же голодные, как звери! – воскликнула я. – Сюда, наверное, давным-давно никто не забредал, и они жаждут крови.