В-третьих, раньше, когда на другой стороне собеседник отключался, в трубке звучали короткие гудки. И в сценариях тоже очень часто появляются эти короткие гудки. Хотя уже двадцать лет в трубках при отбое нет никаких коротких гудков.

Есть один классный способ продвижения любых ценностей: соответствие этим ценностям.

С утра сегодня все хожу, думаю – какая проблема сегодня в России самая большая и главная?

Мне кажется, все-таки это ВИЧ.

Во всем мире эпидемию давно остановили. Профилактика-профилактика-профилактика.

В любом сериале HBO в любой сцене секса обязательно фигурирует презерватив. И это не случайно.

На подкорку, до автоматизма людей программируют: секс = презерватив.

Ранняя диагностика, сразу – лечение, и все, человек перестает распространять вирус дальше. И живет себе спокойно хоть до ста лет. При надлежащем лечении сегодня это не смертельное заболевание, а хроническое.

Но это только при надлежащем лечении.

В России ВИЧ – это страшная фигура умолчания.

Даже говорить об этом страшно.

Симпатическая магия.

Я вот пишу этот пост и думаю – да полно, а надо ли. Зачем я вообще об этом пишу.

И даже так – а не притяну ли я эту херню в свою жизнь тем, что об этом пишу?

Мне кажется, именно этими соображениями руководствуется мэр подмосковного города, когда говорит, что в его городе клиники для лечения ВИЧ не будет ни при каких обстоятельствах. Дружок, у тебя от 1 до 1,5 процентов населения инфицировано. Каждый день, идя по улице своего города, ты в любой момент времени видишь по крайней мере одного инфицированного. А на самом деле не одного.

В твоей собственной мэрии есть инфицированные сотрудники. Ты просто этого не знаешь. И они, возможно, тоже этого не знают. А они есть.

Вероятно, вот эта вот попытка решения проблемы идиотскими плакатиками о пользе воздержания, приведет к тому, что через 3—5 лет люди начнут умирать от СПИДа десятками тысяч.

Причем, никак меня не отпускает мысль о том, что очень многие из людей, которых мы видим по телевизору уже сейчас инфицированы. Я сейчас не про певцов и артистов говорю. А про тех же политиков – депутатов, мэров, сенаторов, министров. Они же все в группе риска – все эти сауны, секретарши, вся эта удаль маскулинная.

И вот они начнут умирать. Нам будут говорить, что они умирают от сердечных приступов, от пневмонии, от инсультов. Будут скрывать их диагнозы. А они будут умирать.

Сколько человек умрет до тех пор, пока проблема начнет как-то – хоть как-то решаться…

А самое обидное, что все эта муки, эти бессонные ночи, эти уничтоженные, сто раз переписанные черновики, эти постоянные изматывающие сомнения в своих силах – они никак НЕ УЧИТЫВАЮТСЯ. Тебе могут за это дать в конце концов отличную страницу. А могут и не дать.

Хороший коучинговый вопрос

«Какое самое плохое решение ты принял в жизни и чему тебя научила эта ошибка?»

Сел вспоминать. Были у меня плохие решения. Были ошибочные. Но странным образом эти ошибки по итогу приносили шли мне на пользу. Я думаю, главный урок в том, что само по себе решение не так важно. Важно принять это решение и идти дальше. Важны не конкретные решения, а вектор движения. Тогда решения перестают быть правильными или неправильными. Какая разница, куда ты свернул на развилке, если все дороги ведут туда, куда тебе надо?

Отправьте меня в декабрь 1836-го года с бутылкой хорошего коньяка, дайте мне два часа наедине с Пушкиным – и дуэли в 1837-м не будет. Починю ваше все за одну коучинговую сессию.

Среди писателей тоже есть «жаворонки» и «совы». «Жаворонки» приходят в мир готовыми писателями. 14 лет – а они уже пишут «как большие». Реймон Редиге, Рембо, Лермонтов.

Они сразу же на пике, быстро выплескивают из себя все, что принесли и дальше либо умолкают, либо умирают, либо начинают повторяться вплоть до самопародии.

А есть авторы – «совы». Такие разминаются долго. Им тридцатник, а они знай себе этюдики, отрывочки, рассказки. Как Кортасар, который первый достойный рассказ написал в 32 (или в 34 он написал «Захваченный дом»? ). Или Бернард Шоу, который первую пьесу написал тоже хорошо за тридцать (правда, накропав к этому времени пять ничем не примечательных романов).

Такие авторы чем дальше, тем пишут все лучше и лучше. И живут долго.

В кино тоже есть такие «совы» – Клинт Иствуд и Вуди Аллен.

А вы сова или жаворонок? Вы рано начали или поздно?

В теории игр есть такая штука – «дилемма заключенного», когда есть два подозреваемых, их держат в разных камерах и они могут ни в чем не признаваться, признаться в легком преступлении или обвинить второго подозреваемого в тяжелом преступлении и получить снисхождение.

Смысл в том, что, если рассуждать объективно, для каждого заключенного выгодно ни в чем не признаваться и никого не обвинять. А рассуждая рационально, каждый заключенный обвиняет другого и получает по полной.

И каждый раз, когда очередной лектор рассказывает об этой штуке, он всегда оговаривается: мы решаем абстрактную задачу и не нужно учитывать возможные нюансы – например, действительно ли подозреваемые совершили преступление и есть ли у них кодекс чести, который запрещает сотрудничество со следствием.

А я каждый раз думаю – неужели же эти условия совсем не важны? Нет? Ну вот представьте задачу: вы эсэсовец и у вас есть столько-то обреченных на смерть заключенных, а пропускная способность вашего крематория такая-то. Будете вы решать такую задачу, хотя бы теоретически?

Вот у меня ощущение, что решение всех этих дилемм заключенного и выход из всех этих гоббсовских ловушек находится где-то не там, где мы ищем. Надо что-то поменять в условии задачи. Но что? Но как? Знать бы.

Как вы, может быть, знаете, я бегаю. Каждый день по 17 километров, в парке. Так вот, в нашем парке есть две большие проблемы. Первая проблема – это велосипедисты. Раньше они вообще в наш парк не заезжали. Но пару лет назад на асфальтовой дорожке сделали разметку, выделив велодорожку и везде нарисовали велосипеды – мол, вперед, катайтесь на здоровье. Ну и они хлынули.

И все бы хорошо, но проблема в том, что примерно половина велосипедистов соблюдает разметку, а другая половина эту разметку не соблюдает. Причем те, что соблюдают, за свою велодорожку борются не на жизнь, а на смерть. А ты, что не соблюдают – просто вылетают на полной скорости из-за поворота, рискуя сбить пешеходов. Я на это дело посмотрел и проложил себе новый маршрут – в обход всех велодорожек.

А зимой в наш общий дом приходит другая беда – лыжники. Ну, то есть, у них по идее тоже есть своя лыжня. Но часть этой лыжни проходит слева и справа от нашей беговой тропинки. И, конечно, примерно половина лыжников не хочет ехать по своей лыжне, а едет по нашей тропинке.

Причем, когда они видят, что навстречу бежит человек, им и в голову не приходит сойти с тропинки на свою лыжню. Нет, вы представьте – вам навстречу бежит здоровенный бородатый мужик, а вы себе в ус не дуете, продолжаете ехать ему навстречу. Честно говоря, я пару раз рявкнул этим лыжникам «Вернитесь на лыжню, пожалуйста!» – и к их чести, после этого они немедленно возвращались на лыжню. Все-таки доброе слово… ну, вы понимаете.

Но я сейчас не об этом.

Вся эта предыстория – ради того, чтобы объяснить вам, почему я вообще во время пробежки замечаю, что вокруг меня есть еще какие-то лыжники и велосипедисты. Приходится замечать.

Так вот, на днях. Бегу я через парк. И тут меня обходит лыжник. Я отмечаю про себя этот факт и бегу дальше. И тут меня обходит велосипедист.

Мне показалось это забавным. Я подумал, что это своеобразная метафора, которая может проиллюстрировать различные жизненные стратегии.

Вот бегун. И зимой и летом. И в дождь и в снег он в одной и той же спортивной форме с одной и той же скоростью бежит по одному и тому же маршруту.

А вот лыжник так не поступает. Он смотрит на календарь и говорит: «О! Наступила зима! Я должен передвигаться с использованием технических средств, подходящих данному сезону!» И надевает лыжи. Как вы сказали бы – одевает.

Соответственно, передвигается по снегу в среднем быстрее, чем бегун.

А вот велосипедист. Он использует приспособление, которое преобразует его мышечную силу в максимально эффективное движение. Минимум усилий – максимальная скорость.

Бегу себе дальше.

Снег. Деревья. Воздух. Птички. Красота.

И тут дорога пошла в гору. Я не очень обратил на это внимание – ну, подумаешь, в гору, с горы. Собственно, гору я заметил только потому, что увидел лыжника, который лесенкой, микроскопическими шагами, поднимался наверх. Я обошел его, не сбавляя скорости.

Еще через несколько сотен метров тропинка сузилась и начался участок, довольно сильно припорошенный снегом. И я увидел велосипедиста, который брел, посекундно проваливаясь по колено в снег. Велосипед он нес на себе.

Я пробежал мимо, не сбавляя скорости.

Конечно, если бы наше состязание проходило бы на ровной поверхности или асфальтовой дорожке – у меня не было бы шансов против лыжника и велосипедиста.

Но в жизни не так много ровных поверхностей и асфальтовых дорожек. Обычно нам в нашей жизненной гонке приходится иметь дело именно с пересеченной местностью.

Стратегия бегуна, который день за днем, километр за километром, может бежать, не сбавляя скорости, дает ему преимущество и перед лыжниками и перед велосипедистами.

Бегайте на здоровье!

ЗЫ. Надеюсь, понятно, что это история не про бег в парке?

Почти дочитал грандиозный трехтомник Юрия Слезкина «Дом правительства». Дочитаю – напишу подробнее. А пока только одна мысль. Он ее несколько раз повторяет. Он пишет, что советская элита в довоенные годы НЕ ЧИТАЛА советскую литературу. Причем даже те, кто занимался производством этой самой советской литературы, предпочитали классику. Интересно, насколько это правда? Никогда не обращал на это внимание, когда читал мемуары, но мне казалось, что творческие люди все-таки за работой коллег следили. Или нет? Есть ли еще какие-то свидетельства? Так читали или нет советские люди советскую литературу?

Вспоминал сегодня, как в общаге мучился оттого, что две кассеты с «Дорз» и «Мегадет» заслушаны до дыр и ТАК ХОЧЕТСЯ НОВОЙ МУЗЫКИ. До боли, просто до крика хочется новой музыки. Помню, пришел к соседу и говорю – дай что-нибудь новенького послушать. Он руками разводит – Саня, нету ничего. И тут его жена смотрит на меня так жалостливо и говорит: «Хочешь, я тебе своего Агутина дам?»

И так мне от этого лихо стало…

А сегодня сидишь, и любая музыка на расстоянии вытянутой руки. И берешь и ставишь в плеере… «Мегадет» 92-го года.

И еще книг. Все время хотелось новых книг. Но денег не было. А теперь деньги на книги есть. Но ставить их некуда. И читать некогда.

Дудочка и кувшинчик.

По умолчанию в кино всегда лето. Если зима – то это должно быть как-то оправдано сюжетом (например, новый год близится). Я не знаю, почему это так, но это так.

Слишком хороший синопсис – враг хорошего сценария.

Наташу я всегда считал одним из самых страшных героев в литературе. А вдруг сейчас понял, что она – любила Прозоровых, и возможно даже боготворила их и совершенно точно больше всего в жизни хотела стать их частью, четвертой сестрой. А они ее не приняли, высмеяли ее зеленый поясок. Тоже мне несчастье, поясок, могли бы и смолчать. И все что происходило дальше – она просто доказывала им, что она такая, какой они ее видят. Но они этого даже не заметили.

Сучки вы, сестры.

Бессердечные.

Идите к черту.

Не жалко вас совершенно.

Барона жалко, а вас нет.

Где-то на Чаринг-кросс рядом с книжным, где я облизывался на прижизненное собрание сочинений Джейн Остин, АК затащила меня в конфетный магазин. Входят две старушки, набирают в обе руки конфетки-шоколадки.

– Юные леди, вот вам корзинка, – говорит продавец примерно моих лет, – а когда она переполнится, я дам вам еще одну.

Вот это вот «юные леди»… да, Лондон.

Любовь моя с первого взгляда.