Логика вроде бы понятная, но правильная ли она? Сегодня человечество вполне в состоянии за три месяца, ну хорошо – за год обеспечить жильем вообще всех нуждающихся в жилье. И это даже не будет очень дорого стоить. Но почему-то мы не можем это сделать, а любой, кто попытается об этом даже заикнуться, будет тут же обозван коммунистом. А коммунизм всегда приводит к массовым убийствам, это даже дети знают.

Все герои «Земли кочевников» получают пособие. Все они имеют возможность уйти на пенсию и никогда не работать, это подчеркивается несколько раз. Но почему-то все они не хотят это делать. Они сами хотят ездить по стране и работать за гроши то там, то там. Никто их не заставляет это делать. Дело не в том, что нам стало невыгодно содержать шахту и мы закрыли целый город, не потратив ни копейки на переезд и трудоустройство людей. Дело в том, что вы сами хотите любоваться закатом и морозить сопли, ночуя в своих фургонах.

И при этом вы будете платить втрое за каждый чих – за ремонт ваших машин, за бензин, за стоянку, за воду, за электричество.

И вроде бы это про то, что мы показываем капитализму фак. Мы отказываемся повышать свое потребление, а вместо этого хотим просто смотреть на закат в Аризоне.

Но ведь именно это и нужно капитализму. Чтобы вы смотрели на закат, сидя в складном кресле на платной стоянке за 350 долларов в неделю. Вы говорите – эту красоту не купишь ни за какие деньги. Но вы оплачиваете эту красоту не только своими деньгами, но еще и своим временем, трудом и здоровьем. А когда ваши руки здесь становятся не нужны, вам говорят: «А теперь, кочевник, стань частью вековой американской традиции и осуществи свою вековую мечту о путешествиях, проще говоря – вали отсюда до следующего нового года, когда твои руки снова нам понадобятся на две недели».

Как в советское время снимали героические и романтические фильмы про армию и целину для того, чтобы люди охотнее шли в армию и на целину по зову партии.

А помните, как в советское время художники ухитрялись обойти цензуру, спрятав антисоветчину внутри насквозь советского фильма на производственную тему?

Так вот, «Земля кочевников» – удивительный пример насквозь пропагандистского капиталистического фильма, сделанного в форме фильма, критикующего капитализм.

И еще очень важно упомянуть о том, чего в этом фильме нет.

Среди главных героев фильма – ни одного афроамериканца. И это еще один урок, хорошо выученный авторами. Появление в такой истории даже эпизодического персонажа нищего черного бродяги мгновенно превратило бы этот фильм в фильм про черного бродягу – и у Макдермот не было бы ни малейшего шанса вернуть себе внимание аудитории. Что, среди современных кочевников нет ни одного афроамериканца? Уверен, что есть. И это умолчание выглядит гораздо более красноречивым, чем если бы такой персонаж в фильме был.

(Специально сделал оговорку «Среди главных героев фильма». На самом деле есть один персонаж – черная девушка с дредами, но она нарочито «замазана», такое ощущение, что ее добавили только для того, чтобы соблюсти оскаровские квоты. У нее нет никакой личной истории, нет цели, нет взаимодействия с персонажами, нет изменения. Это даже не персонаж-функция, потому что ее реплики можно спокойно отдать любому другому персонажу – и этого никто не заметит. И это тоже сделано не случайно).

Среди главных героев – не одного психически больного. Об этом мало кто говорит, но большинство бездомных людей страдают в той или иной форме психическими расстройствами. Но это было бы не так романтично, верно?

Среди главных героев – ни одного алкоголика или наркомана. И это тоже неправда.

Среди главных героев – ни одного беглого преступника. И все они – братство, следуют кодексу кочевников, помогают друг другу. Украсть что-то у другого бродяги – нет, так никто не делает. Ага. Оставьте машину без присмотра на оживленной трассе, через сколько часов от нее останется один остов.

Все это – кричащее отсутствие. Это создает подспудное ощущение неправды, сказочности.

Я уж не говорю о том, как это кино сегодня смотрится где-нибудь в стране, где нет социальных пособий в 550 долларов и где заболевшего кочевника не отправят немедленно на операционный стол в ближайшей клинике.

В 1967 году был снят фильм «Хладнокровный Люк», где герой Пола Ньюмана, попавший в тюрьму за хулиганку, боролся с жестокой и бессмысленной судебной системой. Так вот, кульминационная сцена этого фильма – когда герой на спор съедает тазик вареных яиц. Могу себе представить, как эту сцену ужасного изуверства смотрели бы умирающие от голода узники гулага.

Вот примерно такое же ощущение возникает, когда смотришь на то, как героиня в конце каждого рабочего дня принимает душ, стирает белье в лаундри, сидит в кресле с маской на лице, смотрит на мобильнике видео от подруги или играет на флейте в своем фургоне.

Сидишь где-нибудь в российской глубинке в доме с печным отоплением и туалетом во дворе, смотришь это кино и понимаешь, что у нас есть места, где самые зажиточные люди живут хуже, чем эти американские бродяги…

И это тоже лучшая пропаганда капитализма, какая только может быть. Может быть, так и надо? Честно говоря, я не знаю.

Невозможно писать без разрешения. Не получится. Будет мертвое. И выпросить это разрешение нельзя. Ни выпросить, ни вымолить, ни купить, ни обменять на что-нибудь.

Зато можно украсть.

В «Прибытии» Вильнева пришельцы дали людям язык, который позволяет видеть будущее. На самом деле большую часть времени в мастерской мы осваиваем язык. «Разучиваемся» оценивать, учимся смотреть, видеть, слышать, быть всегда в настоящем времени. Это невероятно сложно. Снова и снова я пишу в комментариях – «Литература! Литература!» Но это труд, который вознаграждается. Как только мы преодолеваем этот барьер, кино начинает показывать само себя. Это счастье.

Курица не птица, первый драфт – не сценарий.

Вдруг понял, про что на самом деле миф об Орфее и Эвридике. Это была проверка на настоящесть, которую Орфей не выдержал. Настоящий творец, когда он идет долго и задумчиво из Аида, должен погрузиться в творческое созерцание, полностью уйти в свой внутренний мир. Он должен забыть о реальной Эвридике, идущей у него за спиной. При этом вполне вероятно, что перед его внутренним взором оказывается некая идеальная Эвридика, которую он и воспевает или готовится воспевать в этот момент. Но это не обязательно, могут быть и просто смутные, неструктурированные мысли – состояние, знакомое всем пишущим людям. Когда тебя окликают, а ты не помнишь, где ты, где ты был и о чем думал.

Орфей не смог достичь этого состояния, отвлекся от внутреннего созерцания на реальную Эвридику – и в итоге ее потерял.

У Кокто в фильме есть замечательный момент, когда Маре-Орфей раздраженно закрывается рукой от Эвридики.

Это писатель может писать. Сценарист может писать. А драматург может только сидеть и ждать, пока ему выдадут пьесу.

Сформулировал свои жизненные принципы:

1. Я учу людей писать сценарии.

2. Я только учу, только людей, только писать и только сценарии.

3. Я не занимаюсь никакой деятельностью, не являющейся обучением людей сценарному мастерству.

4. Если вам кажется, что я делаю что-то другое – на самом деле я в этот момент учу кого-то писать сценарий. Возможно, вас.

Возле метро стоит человек в красной куртке с большой красной стрелкой в руках. На стрелке написано: «очница». Начало слова закрыто наклейкой «скидка 50 процентов». То ли «Цветочница», то ли «Молочница», то ли «Заочница». Человек со стрелкой стоит здесь уже недели две. И за все это время он НИ РАЗУ НЕ СТОЯЛ НА МЕСТЕ! Ни секунды. Он ходит взад и вперед, так что стрелка болтается во все стороны. А если останавливается, тут же начинает крутиться вокруг своей оси. За эти две недели я изучил этого человека как облупленного. Знаю даже, какие сигареты он курит. Не знаю только, как называется магазин, который он рекламирует и в каком направлении находится этот магазин.

Писать все могут.

А вы попробуйте-ка не писать.

Мне кажется, только очень смелый человек, настоящий ницшеанец может сознательно не писать.

Писательство не помогает человеку стать лучше. Оно мешает стать хуже.

Ход времени сильнее всего начинаешь ощущать, когда пишешь о каком-нибудь 2003-м годе. Ведь это же было буквально вчера. Ничего не изменилось за это время. А начинаешь всматриваться и видишь – какие люди тогда ходили по улицам. Какие книги мы тогда читали. Какие разговоры разговаривали. Куда ездили отдыхать. Что ели-пили. Где тусили. Очень сильно все изменилось. Очень сильно.

Одно из самых жестоких разочарований моего детства – когда я нашел в библиотеке «Илиаду» и оказалось, что это стихи!

Самый вкусный кофе – второй. Первый пьешь рано утром, после того, как отведешь ребенка в школу и садишься читать домашки в мастерской, потом смотреть статистику подкаста и комментарии, размещаешь утренние посты и анонс дневного эфира в соцсетях – короче, первый кофе такой деловой, он как бы на полях, между делом.

А вот второй можно выпить с расстановкой – уже часть дел сделана, я уже молодец, это такой подарочный кофе, одобрительный, наградной. Можно музычку запустить или даже сунуться френдленту под это дело полистать.

Третий кофе – всегда после эфира, пока идет выгрузка файла. Действия отработаны до автоматизма – вытащить аудио, запустить Мовави, добавить заставку в начале и в конце, посмотреть на ютубе номер выпуска, написать анонс. Залить видео на ютуб, аудио на саундклауд. Дождаться, когда выпуск появится на эппл-подкастах, запостить ссылку на фейсбук (запрещенная в РФ экстремистская организация).. Отогнать бабушку, которая всегда норовит забрать чашку тогда, когда в ней остается последний глоток – не самый вкусный, но важный.

А есть еще четвертый кофе – этот уже запретный, надо его пить или так, чтобы никто не видел, или сказать всем, что это третий (и все видят, что ты врешь, а ты видишь, что они видят, что ты врешь).

В сериале «Острые козырьки» очень часто повторяется одна и та же сцена: какой-нибудь злодей направляет револьвер на Томаса Шелби, а тот спокойно закуривает и продолжает разговор. И злодей через какое-то время убирает револьвер.

Так вот, поверьте человеку, которые пережил девяностые, это неправда.

Когда человек направляет на вас пистолет, ему после этого убрать этот пистолет во много раз сложнее, чем выстрелить.

Надо успеть выстрелить первым. А если не из чего стрелять – бить кулаком в лицо сквозь пистолет и так, чтобы уже не встал.

Ребята, вспоминаю я сейчас, как мы начинали. Самый первый свой курс, который я вел в жж. Мастер-классы в доме ветеранов кино, как мы тогда искали машины, чтобы возить от метро участников. Как мы вместе с Сашей Касьяненко развозили по магазинам пачки с «Букварем сценариста».

Мир был тогда какой-то серый и унылый. И казалось, что есть только мы, способные противостоять этой серости и унылости. И нет никого, кроме нас. И действительно, никого не было.

А вот прошло семнадцать лет. И как все изменилось.

Мы не армия. Мы пришли сюда не для того, чтобы завоевать кого-то.

Мы не садовники. Мы не хотим полоть и подстригать.

Мы – цветы. Будем расти и цвести, как бы нелепо это ни звучало.

Вот так.

Артисты живут кишками наружу. А мы живем мозгами наружу.

Но это неплохо. В своем-то мозгу баги не видишь, а смотришь на соседние мозги и понимаешь – а, понял, вот почему у меня так. Ну и…

Человек: лежит в шавасане, отрешается.

Кот: встревожен.

Человек: лежит в шавасане, отрешается.

Кот: вопросительно муркает.

Человек: лежит в шавасане, отрешается.

Кот: бьет человека по щекам.

Человек: лежит в шавасане, отрешается.

Кот: делает человеку искусственное дыхание рот в рот.

Человек: лежит в шавасане, отрешается.