– Замечательно. Там есть литейка чёрная, небольшая. Насосное хозяйство и бронировка мельниц, ну, и по мелочи ещё всякой всячины льют. Тонн триста в месяц. Разговор о насосном хозяйстве. Нельзя ли ваши смеси там внедрить в этом году? У вас формальдегидные смолы? – Пётр отводил за руку товарища подальше от начинающего становиться шумным стола.

– Что, простите? Нет, у нас не пластмассы. У нас смеси на основе жидкого стекла.

Опять Штирлиц был на грани провала. Экое старьё! Даже не вчерашний, а позавчерашний день. И за это Ленинскую премию? Бред! Хотя ведь и живём в этом самом позавчерашнем дне. И как теперь выкручиваться? Ну нет. Пойдём напролом.

– Абрам Моисеевич, а если к песку добавить не жидкое стекло, а эти самые смолы? Не пробовали? Я ещё дня четыре буду в Москве. Нужно встретиться, поговорить. Ещё такая идея есть. Берёте форму, накрываете слегка нагретой полиэтиленовой плёнкой. Потом ставите опоку. Герметичную, с патрубком. Засыпаете сухой песок, и снова плёнку. Потом включаете небольшой вакуумный насос. Песок твердеет. Переворачиваете, не отсоединяя от вакуума, устанавливаете стержни, и так же со второй опокой. При этом вакуум не отключаете. Заливаете. Отключаете вакуум – песок весь сам высыпается. Не нужна никакая регенерация, только просеять. Чтобы плёнка не прилипла к отливке, нужно из пульверизатора обрызгать её антипригарной краской. Лучше на основе спиртов – быстрее высохнет. Метод резко увеличивает качество литья. Вот, я вам на две Ленинских премии материала подкинул. Так когда встречаемся?

– Пойдёмте сейчас со мной в гостиницу, я всех своих позову! – глаза горят, лысина блестит. Учёный!

– Не могу. Брежнев зовёт за свой стол, песни петь. Завтра воскресенье, жду вас со всем коллективом в гостинице «Россия» в семь утра в холле. Не напивайтесь. Нужны ваши незамутнённые мозги.

– Пётр Миронович, где тебя черти носят? Брежнев тебя пока одного зовёт! – Фурцева. Вихрь в юбке.

Мы девчонки из простых,
Без серёжек золотых,
Вот таких, золотых,

Но красивые, пардон!
Посмотри со всех сторон,
Посмотри со всех сторон…

Припев:
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!

Проигрыш.

Все артисты, не вопрос,
Миллионы алых роз
К моим ногам.

Я девчонка из простых,
Без серёжек золотых,
Вот таких, золотых.

Припев:
Танцуй, Россия, и плачь, Аляска,
А у меня самые, самые, самые красивые глазки!
Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая красивая опа!
Рыдай Канада, пали из пушки,
А у меня самые, самые, самые красивые ушки!

Молчание? Да нет. Гром оваций. Куда там! Притопывание и прихлопывание. Впечатлились. Особенно когда Вика-Маша в конце сбацала задний глайд, иначе именуемый «лунной походкой», и… запустила шляпой в зрителей. Поймал Шелепин, протянул Брежневу, а тот вдруг бросился на импровизированную сцену целовать девчонок. А потом и Петра. Три раза. Дай бог сил это пережить!

Однако теперь по порядку.

До того, как привезли девочек, пообщались с Вождём минут пять-семь. Странные, непонятные вопросы и подковырки.

– Как охота в ваших краях? – все знают про страсть Брежнева к этому действу. Ну, не спорт же.

– Ходят люди, и на лося, и на волков охотятся. Бывает, и на мишек натыкаются. Правда, за всем этим приходится ехать подальше в горы, звери ведь городской шум не любят.

– А мне вот доложили, что всех собак перестреляли, – и непонятно, как реагировать. Будем по поговорке: «не знаешь, что говорить – говори правду».

– Да, уже и до соседних городов добрались.

– Помогает? – и опять этот взгляд.

– Десять детей и жена Героя Соцтруда, директора нашего подсобного хозяйства.

– А медики?

– Сомневаются.

– Мне вот Катерина доложила, что ты теперь самый богатый человек в стране, – теперь глаза блеснули – издевается.

– Да, напали деньги. Со всех сторон валятся, не отбиться. Все на город пущу. Ну, почти все.

– Завидовать будут. Пакостить. Что сделали с тем доктором, что кляузу написал? – теперь точно смеётся.

– Закопали.

– Закопали? Живым? – и челюсть отпала.

– Что вы, Леонид Ильич, под ворохом бумаг. Целыми днями всякие отчёты пишет. От детей отодвинули. Нужно думать о других, если ты врач, а не о том, что с тобой может случиться. Перестраховщик и дурак.

– Много ведь дураков.

– Боремся.

– Успеваешь и песни писать, и книжки, и город резко в гору пошёл. Докладывают. Хватает времени?

– По двадцать пять часов с сутки работаю.

– Так в сутках двадцать четыре…

– А я встаю на час раньше, – купился Генсек на старую шутку, задребезжал. Мелко захихикал и подкравшийся бочком Суслов.

– Приехали.

Ну, слава Всевышнему.

На этот случай Пётр с Викой Цыгановой разработали целый сценарий. Времени особо не было, так что все реквизиты взяли уже готовые. Ну, какие были. Кроме того, успели отработать корейский танец с Таней. И Вика, и Пётр видели, как корейские девушки из какого-то танцевального коллектива танцуют под русские песни, в том числе и под эту нетленку Глюкозы. Времени было всего три дня, но в целом получилось неплохо, а сама Маша-Вика ещё и над лунной походкой поработала. Тоже не Майкл Джексон – только ведь на дворе 1967 год. Она не только первая, но и единственная.

Брежнев обнял обеих девочек и покрутил, разглядывая со всех сторон. На «сестрёнках» были платья в стиле «милитари». Красота, кто понимает.

– Ну, что вы нам споёте? – влез поперёд батьки Устинов. Командир ведь. В будущем. Сейчас Гречко.

Вот Вика молодец. Она проигнорировала второстепенного персонажа и обратилась напрямую к Генсеку.

– Леонид Ильич, нам нужен магнитофон.

– А сами петь, что, не можете? – опять вылез пьяненький Дмитрий Фёдорович.

– Катерина, есть здесь магнитофон? – всё ещё поворачивая так и эдак Таню, отвлёкся на секунду Брежнев

Фурцева Петром была предупреждена, и человек с немецким магнитофоном стоял за дверью. Алле-оп, и всё готово. Пётр достал из чемодана кассету с плёнкой-«минусовкой» и поставил на магнитофон.

– Леонид Ильич, можно мы с сестрёнкой споём шуточную песню? – и невинно похлопала глазками.

– А гитары вам не надо? – приподнял свои брежневские брови Брежнев.

– Музыка записана на магнитофон, а петь мы будем по-настоящему.

– Давайте шуточную.

– Ровно сто лет назад царь Александр II Николаевич продал американцам Аляску. В народе ходят слухи, что договор заключён на 99 лет, и в этом году Штаты должны её вернуть. На самом деле это не так – договор не предусматривает возврата. Но народу ведь хочется верить! Вот про это и есть наша песня, – произнёс вступительную речь Тишков и включил магнитофон.

«Не валяй дурака, Америка,
Вот те валенки, мёрзнешь небось.
Что Сибирь, что Аляска – два берега:
Баня, водка, гармонь и лосось».

Последний припев пели уже все вместе. Потом все члены Политбюро долго тискали девочек. Досталось поцелуев и объятий и Петру. Даже Фурцева чмокнула.

Выпили. За возвращение Аляски. Потом за Сибирь. Девочкам налили лимонаду, и даже кока-колы. Изыск и дефицит. Не знают ведь, что в будущем ею будут с деталей ржавчину смывать.

– Может, девочки ещё споют? – пьяненькая Фурцева и сама готова была выпрыгнуть на сцену. Ну как сцену – просто по паре стульев с боков поставили, чтобы ограничить пространство.

– Песню так песню. – Пётр, прежде чем нажать на клавишу, предупредил, – Это тоже шуточная песня.

Включил воспроизведения. Зазвучала музыка Глюкозы. В отличие от оригинального исполнения, Пётр с Викой решили вступление растянуть на пару минут. Было предусмотрено действо. Украли у Майкла Джозефича Джексона. Вика подошла к чемодану, развернула стул так, чтобы зрителям не было видно, что в чемодане, и открыла его. Потом сделала вокруг него боковой глайд и достала пиджак. Его сшили из толстого шёлка, настолько белоснежного, что прямо глаза слепил. И ярко-красные пуговицы. Шёлк как-то где-то в Москве достал Мкртчян по просьбе Петра. Надела, и ещё круг глайда. Дальше из чемодана были вынуты перчатки из этого же шёлка, тоже с красными пуговицами и таким же рантом. Последней на свет появилась шляпа. Её под маленькую девичью головку переделали в краснотурьинском ателье из шляпы Тишкова. Разрезали сзади и снова сшили, а чтобы скрыть шрам, натянули красную ленту. Ну, не Пьер Карден – только это первая и единственная в мире шляпа для девочки.

Ну, а потом и грянули «песню»! Таня только подпевала в припевах, вела Вика. Уж точно не хуже самой Глюкозы. Оригинальную версию Пётр сразу зарубил. Какие там олигархи – да и опа-попа уж больно часто звучит. Добавил глазок и ушек – так и смешней, и не так по пролетарской душе скребёт. Получилось. А в конце задняя лунная походка. Из хайтеков хайтек. Снос башки. Удивили, поразили, впечатлили.

Пришлось и второй раз петь после перекуса и запивона. На этот раз припев и кое-кто из старичков поддержал – и опять обнимания и целования. Один только Суслов что-то недовольно пробурчал на ухо Пельше.

– А ещё, Пётр, есть у тебя новые песни? Тоже шуточные, – Брежнев уже прилично принял на грудь.

– Есть, но они на киноплёнке, – Пётр вытащил из чемодана коробки, – нужен проектор и кинозал.

– Через аппарат изобретателя Евгения Мурзина пропущена музыка? – спросил подошедший Андрей Павлович Кириленко.

Пётр его узнал. В обкоме в Свердловске висит большой портрет предыдущего Первого секретаря. Ни про какого Евгения Мурзина Штелле не слышал, но зарубочку в памяти оставил – завтра у Фурцевой поинтересоваться. Екатерина Алексеевна, если сама и не знает, то один чёрт информацию добудет. Может, нам это в свой удел обязательно нужно.

– Нет. Там просто короткометражные фильмы с песнями.

– Катерина, распорядись! Пошли, Пётр, выпьем пока. Хорошие у тебя песни. И все разные. А про День Победы потом споём все вместе.

– Хорошо, Леонид Ильич.

Кинозал был небольшой, мест на пятьдесят, весь в красных тонах. Замечательные, обитые бархатом, удобные кресла. Барствуют слуги народа. К нему довольно долго шли нестройной толпой по красным дорожкам, то поднимаясь по ступенькам, то спускаясь.

Клипы пришлось крутить два раза – понравилось.

– Нужно показать в кинотеатрах. Не хуже всяких «самогонщиков», – вынес вердикт Вождь. – Ты, Пётр, сам снимал? Хороший актёр этот дедок. Не узнал его. Как фамилия? Поощрить его надо. И Вертинская хороша. Катерина, дай им заслуженных артистов в этом году, – пьяный Брежнев был щедр.

От Штелле же не укрылось, как опять зашушукались совершенно трезвые Пельше и Суслов. Ой, не к добру.

– Да, Катерина Ксевна, а девочкам чтобы завтра подарили хооорошие золотые серёжки. С красными камнями. Рубины там. Проследи. Потом доло – ик – жишь, – уже и язык заплетается. Пора на боковую.

Событие двадцать шестое

Перебрал. Старался ведь не идти в ногу с политбюро. Может, и не шёл, но и того хватило. Пётр еле проснулся в половине седьмого, а на семь сам симпозиум назначил. Голова бо-бо, во рту ка-ка – и холодный душ не облегчение ожидаемое принёс, а сопли из носа. Сейчас бы «принять ванну, выпить чашечку кофэ». Кофэ и принял. Целую большую кружку. Дудки! Нет больших кружек. Хотя, где-то, наверное, есть – но в продаже не видел, посему пришлось пить из стакана. Или кофе не тот, или нельзя из стакана – но и тут ожидаемого эффекта не получилось. Весь результат – сопли прошли. Голова по-прежнему бо-бо. Анальгин? Взял с собой и анальгин, и аспирин, и даже ампициллин новомодный – где-то жена добыла, врач ведь. Съел две таблетки и спустился в фойе. И охренел.