Вера в сказке про любовь (страница 11)
– Знаешь, я бы больше удивилась, если б ты мне по полочкам сейчас свои причинно-следственные связи не изложила. А так, успокоила. Все понимаешь, все признаешь. Ну, и чтоб ты потом мне уши не крутила, я замуж выхожу.
– Куда? – растерялась я.
– Замуж, дорогая. Замуж – это когда он, она, зал с ковром и тетка с черной папкой и идиотскими вопросами.
Такой темы я никак не ожидала. Кариша всегда была серьезной противницей всякого брачующегося. Белое платье, фата, принц с конем – не ее это мечты. Ее мечты я по накатанной уже долгие годы связывала со свободой и своеволием. Видимо, напрасно. Дальнейший диалог мог без труда обернуться минным полем.
– Если ты сказала «выхожу», значит, согласилась добровольно, а значит, я могу без опаски тебя поздравить, да?
– Да.
Один аспект выяснила. Хорошо. Поехали дальше.
– Если согласилась добровольно, значит, предложение он делал сам, без твоих заморочек.
– Попала.
– И раз ты меня пока еще не приколола к стене булавками, значит, он это предложение делал жуть как романтично и красиво.
– Ага, – вот теперь голос подруги наконец выдал все её до того скрытые эмоции.
– Каринкин! Как же я боялась, что ты откажешь…
– Хе*а се, новость…
– Хочешь сказать, не угадала процентный расклад?
– Нет, – после секундной паузы вздохнула Карина. – Ты меня знаешь. Он тебе звонил, что ли?
– Нет, – я покачала головой, хотя подруга все равно бы не увидела. – Что бы твой суженый там ни сделал, сделал все сам. Он тебя обожает, дураку понятно. И не просто тебя, а тебя со всеми твоими закидонами. Разве бывают на свете мужики ценнее, чем те, что любят нас целиком, не отмахиваясь от непонравившихся кусочков нашего безумного свободолюбивого и агрессивного «Я»?
Карина засмеялась.
– И чего стоит нам рассмотреть такого мужика за всеми его закидонами.
– Тоже верно, – улыбнулась я. – Но ты ведь рассмотрела. Дата уже есть?
– Нет пока. У нас сегодня вечером свидание с мамой. Жорик проявил чудеса стратегии и позвал ее к нам слушать радостное известие. Теперь у нее будет не только возможность лишний раз рассказать, как я не с того конца комнаты полы мою, но и в случае крайнего неприятия выбора сына с чистой совестью покинуть вражескую территорию, хлопнув дверью.
– Зная тебя, предположу, что все твои надежды связаны с последним.
– Эх, чертяка! Все, Верун, пошла я готовиться. Ты если обзаведешься печалькой – звони.
– Хорошо, – я улыбнулась, послушала тишину на том конце и отложила телефон.
В груди сжалось в комок уныние. «…Сей остальной из стаи славной екатерининских орлов»… Конечно, я не герой России, к кому относятся эти строки, но по крайней мере последняя из стаи точно. Последней осталась, последней и доживу. Любовь любовью, а не бывало вокруг меня мужика, которому я бы сознательно доверила свое личное пространство перекраивать и нарушать как вздумается. Холостячка – это не только диагноз, но и условный рефлекс. Чем ты моложе, а как следствие и глупее, тем проще сдаешь паспорт вивисекторам из ЗАГС. С возрастом начинает работать инстинкт самосохранения и в дворец бракосочетаний уже с кем попало не тянет.
Первый год женщина фанатеет от мужика с полным погружением в идиотизм. Ее завораживает его походка Чаплина, привычка не смеяться, а ржать как конь, способность терять носки в самых неожиданных местах, чрезмерная склонность к пятничным загулам в паб. При этом бывают женщины, которые фанатеют, даже не имея ни нормального здорового секса, ни мало-мальски достойного внимания в свой адрес. И все это безобразие зовется страстью к «мужчине ее мечты».
Через годик-полтора страсть начинает уходить, и вот тут умиление отступает, остается лишь мужчина-человек таким, каким он всегда был. Его невнимание уже настораживает, носки на люстре бесят, друзья раздражают, и сам мужик вдруг переходит из разряда мечты в разряд козла. То ли время – кудесник из кудесников, то ли бабы – дуры, тут мнения да обстоятельства всяко разнятся.
У Карины с Жориком испытательный полигон уже позади. От страсти они ушли к романтике и смирению с привычками друг друга, а затем и к освобождающему сексу после крупных ссор. И раз вот сейчас они, будучи циничными взрослыми холостяками, перешли к этапу свадьбы, значит, впереди их ждала тихая любовь и совместная старость. Разве это не прекрасно – альянс двух взрослых умных людей?
Я еще разочек вздохнула и переключила внимание на прежнюю свою деятельность, то есть поиск всего, что найдется по теме Артёмки. Ох, дамским угодником вырастет. Разбросает пирожки какой-нибудь соседки поюнее и зацепит. Меня вон как зацепил. Я улыбнулась собственной мысли и погрузилась в работу.
К середине ночи глаза болели, поясницу ломило, ноги опухли, но все это не имело никакого значения, поскольку я во всех подробностях уяснила, что и в каком возрасте должны уметь дети, покопалась в переводах немецких статей на тему развития особых. Помимо прочего почитала историю исследований, начиная с позапрошлого столетия, испугалась и решила пока подробнее к вопросу истории не возвращаться. Ужасающие воображение картины во время чтения никак не способствовали бы крепкому сну, а спать мне тоже требовалось. И кстати, о сне. Было бы неплохо вздремнуть, иначе будильник покажется коварным посланником ада, а не просто бездушной сволочью, как это происходит обычно по утрам.
Собираясь в кровать, я не преминула заглянуть в окна «Пандоры». Не знаю, признаться, на что рассчитывала, учитывая поздний час, но, увидев темноту в нужной мне квартире, я как-то немного расстроилась, погоревала и отправилась восвояси двигать благоухающего новой шампунью Пофига. Каждый из нас считал мою кровать своей единоличной вотчиной.
Глава 5
Суббота
Утро выходного дня встретило меня ранним, чудовищно ранним звонком мамы:
– Я собираю ужин на пятерых, поэтому ты забываешь свою адскую печатную машинку дома, одеваешься прилично и урезаешь свой активный словарный запас до дипломатических общепринятых тезисов и выражений.
– Цитатами ограничиться можно?
– Можно, если цитируешь Нестора или Толстого. Будешь оперировать Есениным, Маяковским или Шнуром – оторву уши.
– Как насчет Библии?
– Библию можно.
– «…если у кого на голове вылезли волосы, то это плешивый: он чист», – торжественным голосом начала я.
– От чего чист? – не поняла сходу мама.
Мой намек на ее сильно лысого суженого, видимо, сбил с толку все ориентиры.
– От паршивости. Ветхий Завет.
– Боже, спаси мою душу! Библия под запрет!
– Позицию уяснила. А кто три несчастных подопытных зрителя?
– Рудольф, Пересвет и Артём.
Заслышав имя мальца, я и проснулась, и приободрилась. Всю неделю из кожи лезла придумать правдоподобную причину, пыталась заполучить у Света личное время его сына и право на какой-нибудь крошечный маневр, а тут рыбку мне в сети мама сама загоняет.
– Все устрою по высшему разряду.
– Нет! – мама даже голос повысила. – Просто помалкивай и улыбайся. Была бы возможность, я бы наврала, что ты не русскоговорящая или немая.
Довела я, однако, родительницу до белого каления.
– Я честно и искренне обещаю. Не как обычно, а на самом деле, – пришлось признаться.
Мама тяжело вздохнула в трубку.
– Поглядим. Свет о тебе совсем молчит, только плечами пожимает. Ты агрессивная, а страдают пожилые и мальчик.
– Хорошо-хорошо, намек поняла. И не такие уж вы и пожилые, – спустя секунду молчания добавила я. – А мальчик не пострадает, мы с ним друзья навеки.
– Эк, – крякнула мама. – С чего это?
– У меня есть Пофиг и телефон с играми.
– Железные аргументы.
Вот дает! Все-таки есть еще ягоды у мамульца в ягодицах. Сарказм неприкрытый в ход пустила.
– И когда съезд объединенной семейной партии?
– Сегодня в шесть, не опаздывай.
– Так точно.
…
– Ты опоздала! – мамульчик стояла в коридоре со сковородой наперевес и хмуро на меня смотрела.
– Вот и опала.
– Она самая, но не на людях.
Иначе говоря, Вере не уцелеть, но потом. Тоталитаризм тоталитаризмом, а расстрелы при гостях не устраивают.
– Ты – настоящий дипломат.
Неожиданно туловище мамы отодвинулось в сторону, и вперед вышел Тём. И, учитывая удивленный взгляд мамы на мальца, туловище она подвинула не по доброй воле.
– Киса? – как обычно без предисловий и лишних уточняющих слов поинтересовался Артёмка.
– Киса дома, – серьезно ответила я.
– Идти, – уверил меня мелкий из клана мужчин.
– Ляжешь спать, проснешься и будет киса, – если верить теории, пространные понятия наподобие «завтра», «потом» или «с утра» будут для него эквивалентны белому шуму.
Как вроде если я совсем ничего и не сказала. А вот набор конкретных ступеней действий он осмыслит. Неплохо бы выяснить, насколько длинную последовательность он может объять за раз.
– Артём, иди сюда! – послышался из зала недовольный оклик. – И скажи Вере «привет».
Тёмка ускакал вприпрыжку и молча. Многого Свет своими «скажи» не добьется. Для мальца «привет» – то же самое, что для меня «страпидустер». Один раз вслух сказать чисто любопытства ради можно, но зачем – непонятно. Хау, бледнолицый вождь, ибо так принято для социальной вежливости.
– Ты его понимаешь? – склонившись ко мне, прошептала мама.
– Очень надеюсь.
Расположение стола в гостиной с прошлого сбора не поменялось, поменялось только наполнение. Потчевать нас сегодня намеревались не голубцами, а фирменными тушеностями в горшках. Фирма тут в фокусе с закуской прячется: мама вместо крышек лепешки запекает – вкус непередаваемый, да и впечатление производит на гостей.
– Привет, – искренне приветливо и, кажется, даже чересчур радостно улыбнулся Свет.
– Привет, – постаралась улыбнуться ни меньше, ни больше я.
Ответ на всякий случай будем давать симметричный. Альбертович на диване аж ровно сел.
– Подружились, что ли?
Я вопросительно взглянула на обитателя «Пандоры». Мало ли, что он своему родителю рассказывает, а чего нет. Лишнего сболтнуть не хотелось. Поразительно, сколь сильно меняют поведение человека скрытые мотивы. В данном случае меняют меня.
– Похоже на то.
Прозвучало неопределенно, не оскорбительно, не по-дружески, без сексуальной подоплеки, не холодно. В общем, толкуйте, господа, как хотите.
– Да, – добавила я на вопросительный взгляд Рудольфа.
– Что «да»? – не сдавался мой новый батько.
– Всем и на все «да». Я сегодня в благоприятном расположении духа.
Сын с моей фирменной способностью переводить любой разговор в бессмысленный треп ознакомился. Теперь ознакомим отца.
– Неожиданно, – заключил папа и сощурился, да так, что я от улыбки не удержалась.
Лысая подозревашка – ни дать ни взять. Не напрасно мама вокруг него так и порхает. Умильный мужик.
Тихий смешок со стороны Света подлил масла в огонь моего самолюбия. О да, детки, я в ударе… когда мне что-то надо.
Пока любовалась собой, а мужики мной, салат, что мамо опрометчиво поместила на край стола, пополз вместе со скатертью и всей своей салатной массой чвакнулся на диван. Никто не помер, квартира не сгорела, и даже ваза не разбилась, но лица у мужчин сделались одинаково паникующими. Портретное сходство образовалось налицо, и только сосредоточенная моська Тёмыча, вылезшего из-под стола, срывала эффект.
– Ох, – сказала вошедшая мама и правдоподобно ухватилась за сердце.
Как на олимпийском забеге с отрывом в десятые доли секунды стартовали Рудольфович и Альбертович. Учитывая кровное родство с убийцей салата, лучше б сидели, честное слово.
Скатерть дернулась сначала за одним бегуном, потом за другим, посуда жалобно звякнула и покатилась, посыпалась, как хрустальный дождь, куда попало.