– Ой, – сказала мама, совсем не обратив внимания, что ее загребли две здоровые волосатые лапищи Альбертовича.

– Это же к счастью, – забил в родительницу гвоздь новый сын.

Артём, что после выхода из-под стола стоял рядом со мной и наблюдал сцену, вдруг рухнул на пол и заревел, навзрыд, громко. Это у обычных семей сейчас все бы закончилось уборкой, но наши приключения только начинались.

– Бокальчики! – кричал между всхлипываниями несчастный ребенок и продолжал усиливать поток слез.

Мама вообще забыла, что у нее сердце, и бодрыми перебежками принялась носиться по квартире, стараясь впихнуть мальцу все вкусное, прикольное и интересное, что можно только впихнуть ребенку. Но Тёмыч оказался бойцом стойким. Права потерянных хрустальных фужеров и бокалов были важнее торта и конфет. Торты и конфеты не вернут к жизни утерянное добро, поэтому, чем больше его успокаивали, тем сильнее он ревел.

Отец правозащитника товарищ оказался бывалый и сразу же после начала общественной акции перешел к реализации принципа: «С глаз долой, из сердца вон». Никогда не видела, чтоб уборка проходила так быстро и качественно. Рудольф при этом где-то нашел еще точно таких же фужеров и бокалов.

Как только стол приобрел свой изначальный вид, малец закрыл все краны и как ни в чем не бывало прямо на полу перешел к торту.

– О, господи, – вспомнила мама, что у нее сердце.

Теперь по квартире носились два мужика, правда, они не вкусняшки искали, а «травяные капельки». Капельки нашлись быстро.

Теперь на полу сидели двое довольных людей, двое других сидели напротив, тревожно всматриваясь в настроения двоих первых. И только я стояла над всем этим безобразием. Во-первых, мамчик сердцем не болеет точно, она просто за него как за орган стресса хватается. Во-вторых, Артём, как любой особый просто не любит ситуации «из ряда вон». И только я одна – оплот разума и спокойствия в этом ненормальном семействе…

– Вера, убери салат, – прервала мои самовосхваляющие размышления родительница.

– Вера, убери салат, – слегка исковеркав фразу, повторил Тёмка, по-прежнему набивая рот тортом, точнее, зелеными и розовыми его частями.

Листики там, розочки, сердечки… Знали бы кондитеры, что некоторые их произведения едят по цвету. А если быть еще более точной, то сначала в ход шло все зеленое и только потом розовое. Миндальную стружку парень поочередно и тщательно выплевывал.

– Я уберу, – ошпаренным котом подскочил Рудольфович.

Через зюк он казался самоуверенным хозяином жизни. Без зюка он все больше покорял мое нежное женское сердце такой редкой в наше время человечностью. Или это он вблизи от сына такой. Кларка Кента вырубал криптонит, моего Хуана – отпрыск.

В общем, мужик сказал – мужик сделал. Диван был чист, я чиста, торт понадкусан…

– Предлагаю считать торжественную семейную встречу открытой, – огласил первый тост Рудольф и засмеялся своей же шутке.

Остальные тоже засмеялись. Пока все вежливо смеялись и звенели хрусталем, Тём в капусту покрошил четверть запаса мамулькиных бумажных салфеток с клубничками. Пересвет попытался заругаться на сына, тут же получил нагоняй от мамчика, понаблюдал как «деточке» подсунули еще полпачки таких же салфеточек и махнул рукой, а потом махнул полтора бокала шампанского.

Не выдержала душа поэта.

Я, конечно, поддержала бы аполлоноподобного всеми руками, вот только с родительницей спорить позорно струсила, поэтому поддержала товарища шампанским.

Разговор за столом, понятное дело, за вечер так и не склеился. Кабы не новоиспеченный глава семейства, не сложилось бы у нас непринужденной болтовни, а Альбертович обладал чудесной способностью говорить много, с шутками и ни о чем. Урожденный политик, ей-богу.

Откровенно говоря, вот такие застолья в советскую эпоху, может, и служили поводом для дружеских посиделок да приятных поболтушек. Это если судить по старшему поколению, а вот если судить по нам со Светом, то вся эта канитель в новое время очевидно удручала. Я готова была зуб поставить на то, что, вытуривая меня за дверь в тот памятный день, когда я, нахальная, но неотразимая женщина, старалась выманить у него помощи, он чувствовал себя много свободнее и увереннее. Сейчас даже алкоголь не спасал, расслабиться мы не могли оба.

На пике подобных мыслей я с глубокой печалью взглянула на товарища по несчастью. Ждать в ответ ничего не ждала, поэтому, когда товарищ неожиданно подмигнул, я замерла.

– Подойдите ближе, бандерлоги, – шипел в мультике мудрый Каа.

Хуан ничего не шипел, но под его взглядом я тоже могла бы подойти ближе, если б край стола в грудь не упирался. Куда уж хуже, правда? А вот и нет!

– Подмигиваешь? – далеко не тактично прервал собственный длинный анекдот Рудольф. – Дорогая моя, дети хотят побыть наедине. Пора вызывать такси.

Я со школы так отчаянно не краснела. И вроде застукали на безобидном… и вроде застукали не меня…

– Вера? – потрясенно уточнила мама, глядя на мою потерянную моську.

Хоть бы мимикой уточнила, прямолинейная моя. Ан нет! Вслух сдала. Конфликт отцов и детей в действии.

– Наедине было бы неплохо…

Теперь я в немом изумлении изучала Пересвета. Мало сейчас неприличных мыслей в голову старшего поколения пришло. Надо побольше!

– Веру домой проводим и спать уложимся, да, сын?

– Да, – на автомате кивнул Артем.

Сама не заметила, как облегченно выдохнула. У мамика отлегло от сердца громче моего.

– Шуточки у тебя, – пробубнила я, стоило таксисту выехать со двора.

– Я когда нетрезвый, у меня юмор хромать начинает.

– Толтик, – благоговейно протянул Тём над большой понадкусанной им же массой теста и крема.

Массу водрузили на пластмассовую подложку под прозрачный колпак. И все это безобразие ребенок себе на колени поставил, чтоб надежнее.

– Вела, хочешь толтик? – тут же поинтересовался папа ребенка.

– Кушайте сами. Вела потолстеет.

– Ну и холосо. И так неприлично идеальная, могла бы хоть немного спуститься к грешникам.

От меня не ускользнул отразившийся в зеркале любопытный взгляд водителя. Уловила я этот взгляд случайно, пока свой недоуменный на Света переводила. Признаться, просто не поняла, как толковать сказанное. С одной стороны: шутливый диалог вели. С другой: слишком серьезно он это произнес и язык уже на детский манер не коверкал.

Я прищурилась и настороженно вгляделась в лицо своего спутника. Если бы он хоть нахмурился, хоть бровью повел, но нет. Преданный, немного затуманенный взор выдал в аполлоноподобном паршивого шутника. А я-то, наивная, думала, одна умею людей в тупик ставить.

– Не хочу к грешникам, богине и на Олимпе неплохо.

Свет откинулся на спинку сиденья, глаза прикрыл и сладко улыбнулся.

– А грешник давно надеется, что она все-таки ненадолго слетит к нему.

Мы с таксистом переглянулись не сговариваясь. Наверное, на лице у меня сиял немой глобальный вопрос, потому что пожилой дяденька плечами так выразительно пожал. Мол, сам не понимаю, милочка, клеит тебя твой спутник, шутит или в стельку пьяный.

Что еще сказать, я не придумала, так и ехали остаток пути до дома в полном молчании. Молчание нарушил телефонный звонок, когда я все еще под впечатлением и обутая сидела посреди своей прихожей, погрузившись в размышления.

– Что? – вышло не совсем вежливо, но мне было не до норм приличия.

– Хочу восемьдесят девятую страницу из романа про зверя вживую и на себе.

Я растерянно поморгала, затем, скинув туфли, побежала в гостиную, где на книжной полке стояли экземпляры опубликованных романов. Про зверя у меня был только один, так что безошибочно нашла упомянутую сцену. А когда нашла, что называется, в зобу дыханье закончилось.

– Вера? – проверил мое присутствие на линии Свет.

– Вера слушает.

– Слушает и молчит?

– Слушает и офигевает.

Он засмеялся, да так, что у меня мурашки по спине пробежали. Тихо, расслабленно. От такого смеха кровь вскипает. Повезло мне, что сейчас далеко. Ну, или ясному соколу повезло, что я сейчас от него далеко.

– В общем, зачем звоню?

– Зачем? – поддержала я вопросительную интонацию.

– Беру свои слова назад.

– Бери! – что будет дальше, понятия не имею, но оно и неважно. Главное в жизни: вовремя пойманный сюрприз! – Уточнишь, какие?

– Я уже не помню. Короче, если исключить вот все эти… – Свет на мгновение задумался, видимо, теряясь, каким словом обозначить дальнейшую мысль, – все эти про любовь, то выходит интересная книга.

– Ага, – озадаченно согласилась я.

– Ну пока.

На этом наш странный диалог закончился так же неожиданно, как и начался.

Воскресенье

– А потом?

– А потом меня укусил Пофиг.

– Мужи-ик, – довольно протянула Каринка. – Ревнует.

– Вообще говоря, есть хотел, но твоя версия звучит красивше.

– Слушай, Вер, сдается мне, нашелся у тебя равный противник…

Я нарисовала очередную бессмысленную каракулю в блокноте, пока ждала продолжения фразы от подруги. К сожалению, на этот раз Кариночка решила поиграть в Далай-ламу.

– Сказала «а», госпожа Великий гуру, говори весь алфавит.

– Будто ты сама не догадалась, к чему веду. Когда в последний раз тебя в тупик ставили? Когда ты последний раз сходу не просекала, что у противника в голове творится и в намерениях? А этот парой фраз тебя в ступор ввел. Не знаю только, хорошо оно или плохо.

– Ни то ни другое, – быстро нашла я ответ.

– Почему?

– Он, конечно, клевый со всех сторон. Как штрудель в сиропе и под сахарной пудрой. Пару лет назад проглотила б не пережевывая, а сейчас привлекает, но только моментами. Наплывами такими своеобразными. В остальном равнодушна я к сладкому стала. Малец его меня занимает больше.

– Возраст мамочки?

– Нет, дело не в этом. – Я со стыдом вспомнила, что про Тёма умолчала подруге. – Знаешь, процессы в голове мелкого своеобразные.

– О! Дорогая, ты в своем репертуаре.

– Я признаю, Свет шикарный, и радиус поражения его обаяния обширный…

– Но?

– Но стоит мне покинуть поле его зрения, и я на свободе. Не замыкает меня.

– Все. Прожженная холостячка, – без колебаний вынесла вердикт Карина. – Придется мужику на уши встать, чтоб тебя в загон заманить.

– Мужики только в романах на уши встают. В жизни это делают женщины.

– Ну, во всяком правиле есть исключения. Маркова уже не помнишь?

Я задумчиво почесала ухо карандашом. Маркова я помнила. Очаровательный владелец двухлетней овчарки, трехкомнатной квартиры в Болгарии и кудрявой черной шевелюры. Марков был старше меня на год, холост и, по его словам, безоглядно влюблен. Безоглядно, но не взаимно, о чем я ему и сообщила.

– Сколько раз ты ему отказала? Три? Четыре?

– Да не отказывала я ему, и не три-четыре. Сразу правду сказала и все.

– И поэтому он в Питер набеги совершал внеплановые, да? А Удальцова вспомнишь?

– Не вспомню, – нахмурилась я. – Не хочу.

– Молодец! Будешь великой Нехочухой!

– Ты же только недавно подозревала Хуана в моем коварном использовании.

– Мало ли я кого и в чем подозреваю. Да и потом, тобой разве воспользуешься? Где сядешь, там и слезешь, если вообще сядешь. И губу не раскатывай, я весь этот диалог не из матримониальных соображений затеяла, а из соображений констатации факта. Будь готова.

– Как пионер?

– Как Штирлиц! В наше время пионеры не выживают.

– Вот это и пугает.

– Ладно. Обсудили твоего Хуана, а теперь главный вопрос на повестке дня: моя свадьба.

– Ты в белом? – без труда свернула я за Кариной.

– В кремовом, подумываю на персик замахнуться. Замахиваться будем совместно. Заеду через полчаса. Отсчет пошел…

Ну, полчаса – это сильно сказано. Будучи женщиной деловой, а значит, по принципу состоящей в почетной гвардии людей-электровеников, Каринка семафорила под окнами уже через двадцать минут.

– Чего так долго?