Чем больше я узнаю, тем больше вопросов возникает, а Грозный на удивление отвечает на все без колебаний. После той ночи мы начали много общаться, ужин перестал быть тягучим событием, наоборот, кажется, проходит слишком быстро. Я давно перестала смотреть на него волком, тем более видеть в его лице врага. Мне уже не хочется прятаться в своей комнате и не пересекаться с ним. В принципе, это и так невозможно, ведь… мы спим в одной кровати.

Давид буквально силой тащит меня в свою комнату, ладно, не буду врать – не особо я и сопротивляюсь. Пару раз, когда он приходил поздно, я ложилась спать у себя, но утром всё равно просыпалась в его объятиях. Не отпускает ни на секунду, прижимая к себе всю ночь, словно могу исчезнуть. Едва шевелюсь, как он крепче прижимает к себе. И если сказать, что мне плохо с ним спится, или чувствую себя неловко в его руках, – значит солгать.

Не помню, когда спала таким спокойным и крепким сном, будто никаких мыслей, вопросов, одно умиротворение. Его горячее тело согревает до самого рассвета, его запах кружит голову даже лёжа, а от прикосновений его рук к моему телу по венам разливается горящая лава.

– Я не буду ничего требовать, как и обещал, пока сама не попросишь, но спать ты будешь со мной, – заявил на утро после первой ночи в одной постели.

Конечно, не поверила, но сейчас, четыре дня спустя, у меня чувство, похожее на разочарование. Гоню от себя эти ощущения с тех пор, как проснулась, но мысль так и крутится в голове. Я ведь живой человек, рядом со мной парень, который… мне нравится, уже не вижу смысла отрицать этот факт.

Сердце пропускает удар каждый раз, когда он до меня дотрагивается. По телу бежит рой мурашек, когда чувствую его тёплое дыхание на своей шее. Забываю, как дышать, когда он прижимает спиной к своей твёрдой груди.

Да, он определённо мне нравится. По-мужски красивый, очень хорошо сложен, в нём смесь доброты, справедливости и обоснованной злости. Бывает жесток, но не без основания, взять, к примеру, случай с другом врачом, он ведь избил его из-за меня. Такая же ситуация была с уродами в хостеле. Но сколько добра он делает, заботясь о сиротах. Это не просто раз в месяц привозить продукты и игрушки в детский дом. Это огромная работа, где нужно много сил, средств и терпения. Всё же правду говорят, что не надо судить о книге по обложке.

Так, ладно, надо вставать, а не терять время, лёжа в кровати, проснулась-то я давно. А у меня всё ещё есть обязанности в этом доме, которые, к слову, уже приносят удовольствие.

– Куда? – раздаётся хриплый ото сна голос, и моё тело возвращают на прежнее место.

– Завтрак готовить, я вообще-то на работе, – говорю серьёзным тоном, но едва заметно улыбаюсь, обернувшись и взглянув на парня.

Волосы взъерошены, на лице след от подушки, глаза всё ещё закрыты. Такой необычный и домашний, что вызывает только умиление.

– Хуй с ним, в кафе позавтракаем, – бормочет и, прижав к себе, зарывается носом в мои волосы.

А я дышать перестаю, когда в мою попу упирается утренний стояк. И вроде бы должна уже привыкнуть, ведь каждое утро ощущаю его, но не получается. Разве можно нормально отреагировать на это, когда саму в жар бросает, а необъяснимое желание опустить руку и дотронуться растёт ежедневно.

– Не выражайся, – отвлекаю себя, акцентируя внимание на его лексиконе. – Или заставлю сидеть с ребятами на уроках литературы.

– Ммм, строгая училка, – произносит, и от его дыхания волосы на макушке шевелятся.

Отлично отвлеклась, иногда мне лучше вообще молчать. Нет, сама ведь виновата, что это за мысли вообще? Я думала мужчин терпеть не смогу ближе, чем на десять метров минимум, с моим-то прошлым. А тут желание потрогать парня за причинное место, точно с ума сошла. Наверное, от Грозного заразилась пошлостью.

– Хватит ёрзать, я не железный, – бросает, и я каменею только сейчас поняв, что шевелюсь без остановки.

– Ты везде непотребства видишь, – говорю и, как назло, не могу лежать на месте.

– Непотребства – это мучить меня каждый день, Хрустальная, – вздыхает, а я поворачиваю голову к нему.

– Это я тебя мучаю? – спрашиваю, но вместо ответа Грозный резко разворачивает меня на спину и оказывается сверху, опершись руками на матрас по обе стороны от моей головы.

– Не знаю, каково в аду, но я уже ощущаю себя там, – шипит и смотрит на меня затуманенным взглядом. – Ты и понятия не имеешь, каких усилий мне стоит, чтобы не наброситься на тебя.

– Ты обещал, – едва слышно напоминаю, а у самой сердце бьётся где-то в горле.

– Поверь, я это не забываю, иначе… – замолкает, рычит, наклоняется и пленяет мои губы.

На автомате обнимаю его за шею, не сомневаясь ни на миг, что хочу этого поцелуя больше, чем глотка воздуха. Навалившись на меня, Давид просовывает руку под спину, приподнимая к своей груди, царапая, ставшими в миг чувствительными, сосками. Мои ноги раздвигаются, позволяя парню прижаться пахом к моей промежности, совершенно неосознанно, на инстинктах.

Ожидаемого отторжения от этих трений через тонкую ткань нижнего белья нет. Одно приятное удовольствие, электрические импульсы и ощущение тысячи иголок в теле. При любом движении иголочки проникают глубже, заставляя вздрогнуть и застонать. Низ живота будто в камень превратился, чувствуется жуткая тяжесть, от которой хочется немедленно избавиться.

– Играешь со мной, – доносится до моих ушей между поцелуями, и это хуже пощёчины.

– Нет! – кричу и принимаюсь отталкивать парня. – Отпусти! Не трогай! Не надо! – меня накрывает истерика, а перед собой вижу лицо Ромы.

Его оскал, плещущийся гнев в глазах с неестественно расширенными зрачками и непонятно откуда взявшаяся сила в щуплом теле. Запястья жжёт от его хватки, щёки пылают от его ударов, на бёдрах саднят места, где впивались его пальцы.

– Отпусти! Пожалуйста, не надо, – молю, рыдаю, пытаюсь отбиваться, кулаками молочу куда ни попадя.

Но всё без толку, между ног уже ощущаю инородный объект. Истерика накрывает ещё сильнее, попытки свести ноги заканчиваются новыми ударами по лицу.

– Закрой рот, иначе вырублю, – шипит, сжав щёки до боли на скулах.

Я одна, и мне никто не поможет. Я сама виновата. Пришла с ним, поверила в его любовь.

– Пожалуйста, не надо, – голос сел, мои слова едва различимы.

И вдруг на меня льётся ледяная вода. Вздрогнув, я открываю глаза, продолжая судорожно икать от рыданий, и вижу обеспокоенное лицо Давида. Мы находимся в душевой кабинке, он держит меня на руках, встав вместе со мной под холодные струи воды.

– Ты меня слышишь? – спрашивает, и у самого голос дрожит. – Аля?

– Угу, – всё, на что меня хватает.

– Блядь, девочка, – шумно выдыхает и прижимает мою голову к себе. – Как ты меня напугала, – добавляет, целуя в мокрую макушку. – Прости, прости, – повторяет, а я начинаю по новой заливаться слезами.

Не от испуга или чёртовых воспоминаний, а от его ласки, собственной истерики и мыслей, что никогда не смогу перейти эту черту. Дело далеко не в сексе, а в том, что это часть жизни любого нормального и здорового человека. И видимо, я таким не являюсь.

– Всё-всё, успокойся, – с этими словами Грозный выключает воду и выходит из кабинки. – Стоять можешь? – интересуется, поставив меня на коврик в ванной, и едва я киваю, он принимается снимать с меня бельё.

– Нет! – крик вырывается из горла раньше, чем включается мозг.

– Спокойно, – поднимает руки в сдающемся жесте. – Ты намокла, я сниму бельё и заверну тебя в полотенце, – говорит медленно, вкрадчиво, словно переговорщик с террористом, и я не сразу, но киваю.

Не чувствую стеснения от того, что он видит меня голой. Мне неловко, что он стал свидетелем моей истерики, а теперь ещё и возится со мной, как с больной. Но, по правде говоря, если бы не он, я бы просто осела на пол и ждала, пока не успокоюсь.

Через две минуты, за которые меня, будто ребёнка, вытерли и укутали в махровый халат, берёт на руки и возвращает в кровать. Не знаю, когда он успел снять с себя мокрые боксеры и вытереться сам, но боковым зрением отмечаю, что он натягивает сухие трусы на голую пятую точку. Уставившись в стену, дрожу, как осиновый лист на ветру, ровно до того момента, пока Грозный не прилёг рядом и, обняв, прижал к себе.

– Успокойся, ты в безопасности, – шепчет на ухо и целует в висок. – Прости, не думал, что так выйдет, – добавляет, только сильнее удивляя.

Это я виновата, меня накрыли воспоминания, помутился разум, настоящее смешалось с прошлым и вылилось в приступ истерии. Он мне ничего плохого не сделал, и вообще, никакой он не Грозный. Разве можно так называть человека, который так бережно со мной обходится?

– Ты… меня… прости, – выговариваю судорожно дыша. – Я истеричка.

– Хуйня, – отмахивается, закинув ногу на мои, согревая своим телом.

Не знаю, сколько мы так пролежали, казалось, вечность, и никуда выходить из-под одеяла не хотелось, но Давид уже три раза сбросил звонки от Лохматого.

– Ответь, – уже ровным и спокойным голосом произношу.

– Ты в порядке? – спрашивает, заглянув в моё лицо.

– Всё нормально, – слабо улыбаюсь, мысленно делая себе пометку найти психолога.

– Мы можем на всё забить…

– Нет, нас дети ждут, – мотаю головой. – Ответь и скажи, что скоро будем.

Спрятаться под одеялом от проблем – не решение взрослого человека. Честно, я и сама не ожидала от себя такой реакции. Но его фраза «играешь со мной» стала триггером, вернувшим меня в тот вечер. Рома точно так же сказал, когда я начала сопротивляться и кричать, что не хочу. К тому же, я за все эти годы ни с кем не встречалась, боясь подпускать к себе парней. А с Давидом мы далеко зашли, и я поверила, что всё хорошо, что прошлое осталось где-то там. Но такая реакция не в порядке вещей, и мне нужно с этим что-то делать, иначе не видать мне нормальной жизни.

– Точно всё… – начал было он, но я перебиваю.

– Точно, – твёрдо отвечаю и даже искренне улыбаюсь.

– Если что…

– Обязательно скажу, – уверяю, и улыбка сама собой становится шире.

Мне очень приятна его забота, это даже неожиданней, чем моя истерика. И его реакция на мой приступ убеждает меня в том, что моё мнение о нём было ошибочным.

Глава 23 Мой вызов

Ты мой личный вызов, я его принял и проиграл бой.

Грозный

Давно подозревал, что дело нечисто, но утром убедился окончательно, когда она стала важнее всех моих хотелок. Было глубоко насрать на вечный стояк, да в принципе на всё, главное, больше не видеть дикого страха в её глазах.

Хрустальная девочка встала на пьедестал, затмив собой всё важное в моей жизни. А что, собственно, у меня было? Чем я дорожил до встречи с ней? Автосервисом? Это просто работа, одна из точек дохода. Приют – моя личная прихоть. Бои, гонки – всего лишь развлечения, на которых я неплохо зарабатываю. Семьи у меня нет, одна только сестра.

С пятнадцати лет я волновался только о себе, и то это очень громкое заявление. Плевать мне было на себя, я лишь боролся, чтобы выжить и не сдохнуть от голода или холода. В том возрасте страшно умирать, и этот страх помогал не сдаваться, хотя всякое было. В самые тяжёлые дни мечтал закрыть глаза и больше не просыпаться, потому что во сне у меня всё отлично. Но хер там! Хер им всем! Назло отцу выжил, ему не нужен был сын тогда, а я родился и не имел права окочуриться ради матери, которая забила на институт, свою личную жизнь и здоровье, чтобы у меня была койка и кусок хлеба.

– Чем это пахнет? – раздаётся мамин голос за спиной.

От неожиданности чуть не сваливаюсь со стула, помогавшего мне достать до плиты.

– Я нам картошку жарю, – гордо заявляю и сопли рукавом кофты вытираю.

– Правда? – наиграно удивляется мама, подойдя ближе.

На осунувшемся и бледном лице пролегли тонкие морщинки не по возрасту. Толстый свитер скрывает худое тело, брюки на ней выглядят на несколько размеров больше. Но она всё равно красивая, особенно когда улыбается. Самая красивая.

– Не будешь ругать? – спрашиваю, поджав губы.