– О нет, нет, нет, об этом я говорить не хочу, – беглый взгляд вперёд, за Пашкину спину. Эта фанатка, то есть Лика, вышла через парадный вход и смотрит в нашу сторону. – Давай дома поговорим, – подхожу вплотную, беру его за руку. Не знаю, чем в этот момент руководствуюсь. Просто хочу уехать подальше: от этого места, от Лики (она сделала неуверенный шаг в нашем направлении), от этой глупой ситуации.

– Да, конечно, поехали, – Паша ведёт меня к машине, помогает сесть и через пару секунд возникает на соседнем кресле.

Поворачивает ключ, отъезжает. Его рука сжимает мою руку.

– Прости меня, Милк-Милк, – короткий взгляд на меня, а потом опять на дорогу. Его кадык дёргается. – Я напугал тебя…

Напугал ли он меня?

Да. Нет. Не знаю.

Я и раньше видела Пашку в гневе, но это было за натянутыми канатами, но никогда со мной. Он никогда не повышал на меня голос и уж тем более не стучал кулаками по столу. Но даже не это меня напугало. Я в глубочайшем ужасе от того, как быстро он отряхнулся от того безумия что творил в клетке. Там он был словно дикий зверь – обезумевший, жаждущий крови. А спустя тридцать минут – улыбается и просит нас наслаждаться шоу. Но тут же заводиться с пол-оборота при малейшей попытке поговорить с ним о боксе. Я не понимаю… и не узнаю его.

В салоне авто висит тяжёлая тишина.

– Я не из-за этого ушла, – наконец подаю голос.

– Хорошо, – поворачивается, смотрит изучающим взглядом. Пока светофор сияет красным светом, – что тогда? Тебе было не комфортно? Может, скучно?

Мой красноречивый взгляд говорит больше, чем слова.

Он что, серьезно? Скучно?

– Ладно, прости, – нервный смешок, – я сегодня в ударе нести всякий бред.

Зелёный сигнал светофора. На счастье зелёный коридор, который позволяет достаточно быстро долететь до дома.

Уже в квартире прохожу в нашу спальню. Теперь комната Пашки стала нашей спальней.

– Поделись со мной. Что происходит?– устало присаживаюсь на кровать. – Я о чём-то не знаю?

– Например? – Паша стягивает свой новый костюм и небрежно зашвыривает в шкаф.

– Влад сказал…

– Что он там ещё натрепать успел? – перебивает меня.

– Он сказал, что с боксом что-то не клеится. Что? Почему ты ничего не рассказываешь?

– Не слушай его, – отмахивается парень.

– Да? А кого мне слушать тогда?

Вздыхает. Присаживается на край кровати.

– Послушай, Милк-Милк, я не завязал с боксом. Правда. Я всё ещё в игре. У меня бой через месяц. На нем я постараюсь вернуться в строй. Я обещаю.

Пока он говорит, внимательно разглядываю его лицо. Искренность, может, немного надежды и веры в то, что говорит. Я чувствую это, хочу чувствовать.

– Но бои… всегда будут моей альтернативой, запасным планом, – вся моя надежда сразу гаснет. – Не молчи, Милл. Скажи, что ты думаешь обо всём этом.

Паша чувствует, когда я закрываюсь. Потому что делаю это не впервые. Но я не хочу выводить наши отношения на уровень ругани и битья посуды. Когда-то мы были лучшими друзьями и понимали друг друга без слов. Теперь мы не друзья, мы больше, чем друзья, но при этом утратили всю способность слушать и слышать.

– Ты знаешь, что я думаю, –  впервые решаюсь развязать конфликт, – Я против. Категорически, – говорю прямо, и знаю, что мои слова его ранят. Паша хочет что-то сказать, но я его останавливаю. – «Клетка» – это опасно. Там могут тебя сломать, может, даже убить, – моя рука на его груди. Мои губы дрожат, прежде чем говорю то, что должна была сделать давно. – Я против, Паш. Я никогда этого не приму.

Он отшатывается, как от пощечины. Скидывает мою руку, вскакивает с кровати, меряет шагами комнату.

– Ты не понимаешь, что я это делаю из-за нас. Это не мой чёртов выбор, – слова летят, словно пули. Ранят, причиняют боль.

– Нет, Паш. Это твой выбор. Меня ты не спрашивал, – говорю ровным, успокаивающим голосом.

– А, типа с милым рай в шалаше, да? Ну так это ни х*я не так! Мы с тобой никто в этом мегаполисе. Никто! – замирает на середине комнаты, в глазах горит пожар.

– И что? Надо обязательно пустить себя на съедение хищникам! – я тоже завожусь, мои слова  звучат как обвинение.

– Не всё так плохо, как кажется, – да он сам не верит в то, что говорит.

Это вызывает язвительную улыбку на моих губах, которую отчего-то не могу контролировать.

– Нет. Всё очень плохо! И ты знаешь это, – в моем голосе издёвка, но я тоже уже на взводе.

Но то, что происходит с Павлом, назвать «на взводе» никак нельзя. Он заводится моментально. Скулы ходят ходуном, кулаки сжаты, вены на руках надуваются, грудная клетка резко поднимается и опускается, пока он рывками втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Но это не вызывает страха, скорее злость. Он не слышит меня.

– Я делаю это для тебя! – выплевывает парень. Разворачивается, идёт к двери, и прежде чем выйти  его кулак врезается в дверной косяк, а потом ещё раз. Потом в ход идут ноги, колени и снова кулаки. Деревянная материя разлетается в клочья.  Дверное полотно дрожит. Впрочем, как и я.

Вот теперь… мне страшно.

Паша

Я ослеп.

Меня ослепила ярость.  Ярость и всепоглощающая злость держат меня в стальном капкане и диктуют свои правила: ничего не видеть, ничего не слышать, но, безусловно… чувствовать. А чувствую я страх, который словно  волнами исходит от Миллы. И конечно, я чувствую стыд за то, что сейчас делаю.

Блядь!

– Блядь, – последний пинок приходится по двери. Не могу развернуться и посмотреть ей в глаза. Потому что больше всего на свете боюсь увидеть в них разочарование. Оно окончательно снесёт мне крышу. Мой долбаный переключатель сломался… чёрт, заклинило… – Это бесполезно, – говорю, выпуская последние капли воздуха из лёгких. Разжимаю кулаки, выхожу из комнаты  размашистым шагом.

Вдох – выдох.

Да что со мной, черт подери? Какого х*я я творю?

Вдох – выдох.

– Это всё, что у меня сейчас есть, – залетаю обратно в комнату, но не смотрю на девушку. Мои слова пропитаны гневом, который не могу контролировать. – Сейчас я только это могу! Так заработать на хлеб. Это всё, что у меня сейчас есть! Точка.

– Я! У тебя есть я! – Милла уже рядом. Её голос звучит неуверенно. И прежде чем, наконец, взглянуть на неё, закрываю глаза, глубоко вздыхаю и пытаюсь посчитать  до десяти, да хоть до пяти. Это один из приемов Фила, но он никогда не действовал. Бл*дь, он и сейчас не действует. – Паш, пожалуйста, – в голосе Миллы мольба, – посмотри на меня.

Разочарование. В её голосе плещется разочарование.

Как кретин стою в центре комнаты и ничего не делаю. Она цепляется за меня, готова поговорить со мной, готовая понять меня. А я, как бездушная статуя, не способная говорить или увидеть очевидное.

Я ослеп?!

Открываю глаза, рывком притягиваю Миллу к себе и только потом тону в синеве её глаз. Её взгляд ясен, и в нём нет страха, который ожидал увидеть. Может, лёгкий испуг, но он исчезает, пока с мольбой вглядываюсь в её лицо.

– Прости, прости, прости, прости, – на каждом вдохе говорю такое бесполезное «прости». Ей не нужны мои «прости», ей нужны перемены.

Целую – напористо, самозабвенно. Стремлюсь напоить свою ярость чем-то прекрасным. Насытить… чувствами, любовью.

Переключиться.

Черт побери, переключиться.

Она рядом, поддерживает, любит. Не об этом ли я мечтал…? Ни это ли боюсь потерять? Боюсь? Страх? Страх…

Щелк!

Переключатель… это страх! Это всегда только страх!

Он держит меня в своих цепких объятьях. Подчиняет и всегда работает в обе стороны.

– Паш,– её тоненький голосочек. От него я словно просыпаюсь. Выныриваю на поверхность этой реальности.

– Через месяц у меня бой, – проглатываю ком в горле, – на ринге…

– Я знаю, знаю…

– Я тебе обещаю, что сделаю всё, что от меня зависит. Я вернусь в строй… – запинаюсь на полу слове. –   Я сделаю ВСЁ, чтобы вернуться в строй. Буду больше тренироваться, да всё что угодно, лишь бы победить. Обещаю, Милк-Милк. Прости меня, Милк-Милк.

Не даю ей возможности ответить. Не даю себе возможности думать.  Свято верю в то, что говорю, и заставляю верить Миллу. Её податливое  тело в моих руках реагирует на все ласки, на все поцелуи. Она отзывается, льнёт с безудержным напором, и почти затухшая во мне пламенная ярость уступает место лютому желанию.

Новое платье Миллы, купленное по случаю сегодняшнего боя,  рывком вверх,  отправляется в полет через всю комнату. Черное кружевное бельё летит следом. На мне только трусы, я так ничего и не надел после того, как выбрался из тесного костюма. Быстро избавляюсь от последней одежды. Как голодный зверь, набрасываюсь на Миллу.   Напористо целую, оттесняю её к кровати, пока мы, наконец, не падаем на неё.  Я смотрю на Миллу, на ее прекрасное лицо, на румянец, разливающийся по щекам, и упиваюсь её красотой. Её тихие стоны под действием моих ласк  разогнали моё сердце до ста ударов в минуту. Я ищу в её глазах страх, отстранённость. Она должна бояться меня.

Меня – чёртова психа… Беса.

Но  нахожу в голубых глазах только желание.

Милла закидывает на меня ноги, обвивает ими бедра, тем самым притягивая к себе ближе, почти вплотную. Провожу членом вверх-вниз между её влажных складок и нахожу вход в её жаркое лоно.

– Я люблю тебя, – шепчу напротив её губ, тяжело дыша.

Качнув бедрами, резко врываюсь в неё. Милла вскрикивает. Ловлю ртом этот крик, который тут же переходит в стон.  Овладеваю её губами, языком. Её язык касается моего, отчего член пронзает разряд удовольствия. С поцелуями перемещаюсь к нежной коже на шее, прикусываю, взамен получая очередной стон наслаждения. Всем телом вжимаюсь ещё  сильнее.  Выходя и снова погружаясь, ускоряю темп.  Её тело содрогается, дыхание становиться частым и поверхностным. Приподнимаюсь на руках, совершая резкие  толчки, глазами жадно шарю по манящей и такой красивой груди девушки. Она колышется, когда я врезаюсь в неё, погружая свой член до самого основания.

– О, Боже, – Милла запрокидывает голову, её тело выгибается. Я чувствую, как стенки её лона крепче сжимаются, будто стальные оковы. Мышцы моего пресса напрягаются. Кровь быстрым напором циркулирует к паху, и жар скапливается в  члене.

– Да, детка, – говорю на продолжительном выдохе. Из меня вырывается животное рычание, потому что  я уже очень близко к разрядке.

Она зажмуривается, шумно втягивает воздух.

– Пожалуйста, – кричит Милла. – О ДА!

Замирает на секунду, но снова содрогается от моих жёстких толчков. Закусывает  губу, затуманенным взглядом разглядывает меня, этот взгляд совершенно сносит мне крышу. Она наслаждается каждым моим сантиметром, каждым моим движением,  всё шире раздвигая бедра.

– Я люблю тебя, – вместо голоса слышу свой рваный хрип. Новая волна жара проходит по всему телу в область паха. От дрожи в коленях наваливаюсь на Миллу. Всё,  моё тело потратило последние силы.

Выплеск, разрядка – это как перерождение. Всё забылось, стёрлось, уничтожилось. Есть только я и она. И только это важно.

Кончая, шепчу её имя, на секунду отстраняясь от сладких и нежных губ. Когда волны удовольствия немного утихают,  сдвигаюсь, освобождаю её хрупкое тело от тяжести своего, чтобы не раздавить Миллу. Укладываю её голову себе на грудь, а руками заключаю в тесные объятья.

Она дрожит в моих руках, а может, я дрожу в её. Наше дыхание всё ещё тяжёлое, прерывистое. Постепенно оно успокаивается, но никто из нас не решается нарушить молчание.

– О чём ты думаешь? – Милла первая нарушает эту спокойную тишину.

Прежде чем ответить, беру её руку в свою, подношу к губам и нежно целую каждый пальчик, таким образом давая себе возможность подумать. Потому что в моей голове пусто. Сознание прочистилось, гнев ушёл. Перезагрузка.

У меня есть Милла, всегда была только Милла, даже когда была далеко. И то, что я творил некоторое время назад, просто не укладывается в голове. Словно это был не я.