Банкир нутром чуял: Головешкин не покинет Москву. Эта чуйка, когда он был моложе, не раз спасала ему жизнь и не подводила никогда. И еще Клюев-старший свято чтил проверенную десятками лет истину: кто ищет – тот обязательно найдет.

Глава третья

Родные истоки

Упрямая овечка Подушка опять не хотела идти в закуту. Нагнув к земле голову и тряхнув длинными темными ушами, она расставила передние ноги и предупредила хозяйку:

– Б-е-е-е!

Мимо шла соседка с ведром картошки. Завернула к заборчику.

– Здравствуй, Яночка! А ты покажи ей пруток! Пущай не балует.

Хозяйка овечки, высокая, чуть скуластая девушка, светловолосая и не по-деревенски ухоженная, обернулась.

– Здравствуйте, теть Вер! Она у меня и без прутка пойдет. Она упрямая, а я еще упрямей.

Соседка рассмеялась.

– Эдак вы, упрямицы, до зорьки утренней стоять будете, кто кого пересилит! Ольга-то скоро вернется?

– Через неделю, – ответила Яна.

Соседка кивнула и пошла дальше.

Когда женщина скрылась из виду, девушка наклонилась к овечке, легким движением подняла ей голову и пристально посмотрела в глаза. Овечка моргнула, сдвинулась с места и как ни в чем не бывало отправилась в закуту.

– Ну так-то лучше, – с одобрением сказала Яна. Закрыв за животиной дверцу, она окинула взглядом двор: дорожки, цветники, газон – везде чистота и порядок. Зашла в дом.

Необычно выглядел этот дом. И не потому, что был большим и крепко сложенным из толстых бревен лиственницы – мало ли на Руси просторных рубленых домов. И в этом селе таких стояло немало. Но вид у него был сказочный: всюду затейливые орнаменты и звериные фигуры резные: на крыше, как живые, петух да кот; над окнами, что смотрят во двор, пристроились голуби; большой лебедь распростер над входной дверью крылья, зорко охраняя путь к живущим здесь; а по бокам широкого крыльца, там, где кончаются верхние ступени, сидела еще стража – на задних лапах два грозных медведя.

Вроде и богатства особого нет, а подойдешь к такому жилью, глядишь – и глаз не нарадуется, до того все аккуратно, с изюминкой и к месту прилажено и пристроено. И хоть в здешнем селе было достаточно домов, украшенных резьбой да звериными фигурками, этот дом отличался ими особо.

По внутреннему убранству здесь тоже было интересно.

Одну комнату занимали картины, наброски, эскизы, рулоны пустых холстов, мольберты и палитры; везде баночки и тюбики с красками, кисти, скребки да тряпицы. Возле стен приткнулись подрамники.

По всему дому висели обереги, в углах на высоких узких подставках высились выточенные из розового камня фигуры древних богов и богинь, коих почитали наши вольные предки.

В центральной комнате красовалось на стене искусно вырезанное из светлого дерева большое солнце с изогнутыми лучами. В массивном шкафу лежали книги, судя по корешкам, очень древние; таились за стеклом старинные манускрипты.

Все стены самой дальней комнаты были сплошь завешаны пучками и вязаночками трав, длинный широкий стол заполняли пузыречки, бутылочки, другие склянки причудливых форм и ступки с пестиками, здесь же стопкой лежали глиняные мисочки и несколько широких дощечек.

Дух трав перемешивался с запахами красок, отчего во всем доме царил сильный и странный аромат. Впрочем, очень даже приятный.

Село Ладное оправдывало свое название и было крепким, можно сказать, богатым, хоть и жили в нем люди простые. Москвичи здесь не строились: далеко от столицы, каждый день туда-сюда ездить не выйдет, а под дачи дома в Ладном не продавались.

Стараниями местной администрации по улочкам был проложен асфальт, стояли фонари, не случалось перебоев с электричеством. Еще имелись водопровод, сооруженный из больших водных цистерн и насосной станции, газ, канализация и хороший интернет. А такая бытовая благоустроенность обыкновенного села – форменное чудо для привыкшего к обывательским стереотипам горожанина, предсказывающего окончательное вымирание деревень и сел на Руси. И жители здесь в основном были при делах, лоботрясов и пьяниц почти не водилось.

Справедливости ради нужно отметить, что это село являлось, наверное, единственным в своем роде на многие сотни, а может быть, и тысячи километров, и сыскалось бы ему подобное, исколеси всю страну, сказать бы никто не решился.

Однако сельский быт – он всюду одинаков: труден и однообразен, если только немного не поколдовать мозгами, как любила повторять предприимчивая Совка, а в миру – Ольга.

Поколдовать мозгами – означало приобрести для дома необходимую технику: минитрактор, культиватор, газонокосилку и еще кучу всяких инструментов, с помощью которых садово-огородный труд значительно облегчался, времени занимал меньше, а удовольствия приносил больше.

Впрочем, это Совка называла себя любительницей покопаться на грядках с огурчиками – помидорчиками в перерывах между основным делом: была она ведуньей и травницей. Яне, а для тех, кто ведает и понимает, – Березке, ковыряние в грядках особой радости не доставляло. Она занималась живописью. Считалась, не без основания, талантливой, с большим будущим, художницей. У нее намечалась перспектива, ей предлагали остаться в Москве, обещали работу в галереях, соблазняли поехать в Европу, но она с самого начала знала, что после учебы вернется в родное село, за что и получила на первом курсе академии прозвище «блаженная».

Москва – это, конечно, хорошо, удобно и многообещающе. Но не в одной столице можно жить так, как тебе нравится. Вот взять их родные места. Ну и пусть периферия, зато природа – вот она, за окошком. Нет творческой среды? Зато есть интернет, так что поговорить и увидеться с интересными людьми легко. В свободное время можно и в Москву съездить. Одиночество? А кто сказал, что этого чувства лишены жители больших городов? Вот уж где точно ощущаешь себя одиноким, в людских потоках ежедневно, словно винтик большого механизма, вращаясь туда-сюда. При этом тешишь себя надеждой, что когда-нибудь все изменится и наступит желанное благополучие.

Конечно, будь она актрисой или певицей, село пришлось бы оставить. Но, к счастью, художникам для работы нужна малость: чистый холст и краски с кистями.

А еще травы, что не растут возле больших городов! Что делать ей, не только художнице, но и ведунье, в Москве? Этот дар она получила от Совки и никогда не расстанется с ним. И было еще кое-что…

Совка делилась своим даром с Яной-Березкой легко. Девочка сызмальства проявила интерес к тайному знанию. Да иначе и быть не могло. Как только увидела Совка в детском доме дитятю, так и почувствовала жар в груди: она это!

До приезда в детдом во снах вещих девчушка ей виделась. Сидит, рисует что-то в альбомчике, а потом как посмотрит-посмотрит на Совку – так, словно знает, что за ней придут. Один глазик немножко косит, а в зрачках задоринки пляшут; смотрит внимательно, словно это не ее выбирают, а она присматривает да решает: кто это ей в родители набивается?

А спустя какое-то время во сне ей подсказали, где искать девочку. И Совка сразу же поехала туда. Тот самый детский дом в соседней области оказался. Но Совка и на край света помчалась бы, приведись нужда.

– Наталья Леонидовна, а вот эта девчушка? Кто она? – стараясь не выдать волнения, спросила Совка.

Директриса детского дома вздохнула.

– Ох, вы серьезно, Ольга Святославовна? Это Яночка. Пять лет. Косоглазенькая. Да и характер странный. В июне два года будет, как у нас находится. Пойдемте ко мне.

Они прошли в кабинет.

Наталья Леонидовна пригласила гостью сесть на диванчик, сама присела рядом и сжала руки на коленях.

– Она чудаковатая. Да и появилась необычно. В конце июня то было. Дождь тогда с утра хлестал. Я у младших сидела в детской, окна проверяла. Думала, как бы нам этим летом хоть у малышей в комнатах рамы поменять. Бюджет на нуле, а расходов много. Ну вот, значит, я у ребятни сижу. А тут в окно большущая пестрая птица с размаху как ударится! Чуть стекла не побила. У меня аж дрогнуло в груди. Детвора перепугалась, за кровати попряталась. А мне и самой страшно стало, а отчего – непонятно. Помню, что подумала тогда о попугае. Может, у кого улетел. Позвала нянечек, а сама побежала во двор. Выскочила на крыльцо, а там, под козырьком на ступеньках, – она! В красной рубахе, мокрая вся, как цуцик бездомный. Поразило меня, что тихо так сидит и грома не боится, словно знает, что так и надо… Да вот…

Директриса осеклась и смущенно посмотрела на гостью.

– Ничего, что я вам это рассказываю? Вы не подумайте странного…

Совка ободряюще прикоснулась рукой к плечу женщины.

– Все в порядке. Ничего я не подумаю. Мало чего на свете не бывает.

Наталья Леонидовна кивнула.

– От девочки мы так и не добились ответов. Повторяла только, что зовут ее Яна. Родителей, конечно, потом искали. Но где их найдешь. Да и зачем ей такая мать, что свою кровинку, как щенка, под крыльцо чужим людям подкинула.

Глаза ее заблестели, и она смахнула слезу.

– Конечно, хочется найти ей дом. Но, Ольга Святославовна, вы не торопитесь, чтобы потом неприятностей у нас с вами не было. Подумайте, посмотрите всех детишек. У нас мальчики вот есть, из хороших семей, родители погибли…

Посетительница покачала головой и загадочно улыбнулась.

– Я удочерю Яночку. Я решила. А глазик и характер – это и выправить можно.

Директриса вздохнула. Взяла со столика бумаги.

– Ну, вам виднее. Может, и к лучшему. Так, сперва полагается оформить документы на опекунство. Мужа у вас нет. Значит, нужно будет сделать вот так…

Она принялась объяснять долгую процедуру удочерения.

Через три месяца Яна стояла у крыльца своего нового дома. Совка держала ее за руку.

– Ну как, нравится? – улыбнулась она.

Яна прищурилась, оценивая сказочное жилье. Покосилась на деревянных медведей вверху крыльца. Разглядела лебедя над дверью.

– Красиво! – вынесла девчушка вердикт. – Я буду жить здесь? С тобой? – она с надеждой посмотрела на Совку.

Та кивнула.

– Да, моя родная, теперь это твой дом.

Они поднялись на террасу.

То, что директриса детского приюта называла странностью в характере Яны, на самом деле оказалось внимательным отношением к окружающему миру. Для своих пяти лет девочка чувствовала и понимала порой больше, чем иной взрослый.

Совка этому не удивлялась и только благодарила богов и богинь за великое озарение: их воля помогла ей найти воительницу. А такое за всю историю родов славянских происходило крайне редко: чтобы две воительницы жили в одно время и одна могла передать знания другой напрямую. Но это и тревожило. Как правило, такое случалось во времена больших тягот и несчастий.

До Совки последняя воительница именем Речка, а в миру – Елена, перешла в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году в Архангельске, оставив после себя двух учеников и трех учениц – хранителей. Они-то и берегли наследие, пока не началась революция. Из всех осталась в живых только самая младшая хранительница – Василиса, бабушка Совки.

С раннего детства Совка была окружена заботой Василисы. А та рассказывала ей чудесные сказки о мудрых колдунах, красивых и добрых ведьмах, лесных духах, озерных девах, удивительных и сильных людях, живших в стародавние времена, а еще о богах, потомками которых был человек.

– И ты тоже ребенок богов, – говорила Василиса, целуя девочку в лобик.

– А разве я не мамина дочка? – удивлялась маленькая Совка, хитро щурясь на бабушку.

– Мамина, конечно, мамина, – улыбалась та. – Но и мама твоя тоже дочь богов.

– А я Совка или Оля? – спрашивала девочка.

– Для других – Оленька. Для тех, кто понимает и ведает, – Совка, – объясняла Василиса.

– У-у… – задумывалась Совка, – а кто понимает и ведает?

– Со временем и ты все поймешь, ответы сами придут к тебе, – пыталась говорить попроще бабушка.