Лада, дочь Василисы, тоже была хранительницей. Василиса радовалась этому, но в душе надеялась, что у дочки проявится дар. Радовалась потому, что слишком тяжелая это ноша – быть воительницей. И никогда не знаешь, проживешь ты жизнь в мире и спокойствии или твое предназначение в один из дней укажет тебе иной путь, на котором собственная жизнь становится не так уж важна. А надеялась потому, что, как ни крути, воительницы – это особые женщины. Но, конечно же, великой богине лучше знать, кому дарить такую силу.

– И ты дочка богов? – спрашивала Совка.

– И я, – вздыхала, улыбаясь, Василиса.

Поначалу она считала, что Совка продолжит традицию и тоже будет хранительницей древнего наследия, как они с Ладой. Но когда девочке исполнилось девять лет, произошло событие, заставившее Василису до утра просидеть в беседке, слушая ночь, глядеть на деревья в лунном свете и благодарить высшие силы за их великий дар.

После своего девятого дня рождения, в один из последних дней праздников весеннего равноденствия, Василиса, Лада и Совка завтракали утром на кухне. Совка нехотя возила блинчик по тарелке, выедая из него ложкой мясную начинку. На холодильнике работало радио. После музыки началась речь Хрущева. Василиса выключила звук, села за стол и кивнула на окошко, за которым тянулась ветвями к дому веселая березка.

– Солнышко сегодня, птички с утра поют, хорошо бы на речку сходить искупаться.

– Не рановато ли для купания? – усомнилась Лада. – Морену вот-вот проводили, еще грозит вернуться. Да и ледок еще не сошел.

– В самый раз, – заверила Василиса. – Окунемся разочек. Вода к телу – на здоровье.

Услышав про купание, Совка оставила возню с блинчиком и радостно запрыгала на табуретке.

– Да, да, пойдемте на речку! Водичка хорошая, честное слово, и лед тепленький такой, я вчера босиком ходила у берега!

– Лед тепленький? – улыбнулась Лада. – Ну если так, тогда конечно. Но доешь сперва. И беги купальник надень.

Совка проглотила блинчик в три укуса и побежала в свою комнату. Мать и бабушка проводили ее взглядами.

– Пора бы ей узнать и остальное, – тихо сказала Василиса. Она поставила чашку и поглядела на дочь. Та вскинула голову, убрав с лица пряди каштановых волос.

– Я тоже так думаю. Вопросов она задает много, я стараюсь говорить обо всем доступным языком. Но ее нужно учить осторожности. В школе на нее косо смотрят. Думаешь, поймет?

Василиса прикрыла веки, обрамленные длинными, как у девицы, изогнутыми ресницами, и улыбнулась.

– Поймет, я уверена. Ты же поняла в свое время. И я тоже. Потихоньку – полегоньку вся правда найдет место в ее разуме и душе…

Звон разбитого стекла из глубины дома прервал ее. Василиса и Лада кинулись в комнату Совки. Мать распахнула дверь.

Совка лежала на полу, глаза девочки были закрыты, дышала она часто-часто. Капельки пота стекали по бледному лицу. Рядом валялась перевернутая этажерка с осколками вазы.

Лада кинулась к дочке.

– Совушка! Родная, что с тобой!

Женщины перенесли ее на кровать. Василиса подняла руку.

– Погоди!

Лада недоуменно взглянула на мать. Та склонилась над девочкой. Совка, казалось, была в бреду и едва слышно бормотала:

– И бел камень, и черен серп… лед… врата открыты… явь… навь… важенки… сердце совиное тьму разгонит… правь…путь воинам огнем укажет… и крыльями разбудит свет… и жар в груди… и вьюга…

Василиса завороженно вглядывалась в лицо внучки.

– Это не приступ, – прошептала она, и ее губы дрогнули. – Совка не будет хранительницей. Великая Берегиня и черная Морена выбрали ее. Она – воительница!

Лада, не отпуская рук дочери, испуганно отпрянула.

– Ты уверена? Почему ты так решила?

Василиса присела на кровать.

– Ты разве не слышала сама? Это было прикосновение. Ей показали путь.

Совка закашлялась, открыла глаза и привстала, приходя в себя. Отдышалась и поглядела на родных.

– Он здесь, да? Я же чувствую. Вы покажите его? – скорее потребовала, чем попросила она.

Василиса обняла внучку и встретилась глазами с дочерью. Лада все поняла.

Бабушка, дочь и внучка стояли в дальнем углу подвала возле сложенной поленницы тополиных дров. Лада спустила в подвал удлинитель и включила яркую лампу. В ее свете заискрилась по углам серебристая паутина. Шмыгнули за дрова сверчки.

Василиса обернулась к девочке.

– Что скажешь?

Совка прикрыла глаза и показала рукой на поленницу.

– Там, под ней!

Лада уже не удивлялась. Она не знала, радоваться ей или горевать. Теперь жизнь дочери не принадлежала ей самой. У воительниц был свой, особый, путь, и только великая Берегиня и черная Морена ведали, где в конце концов окажется идущая по нему.

Василиса и Совка тем временем разобрали часть дров. Лада поднесла светильник ближе и тоже принялась за поленья. Спустя четверть часа угол был освобожден. В земле оказался квадратный каменный люк. Василиса расчистила сор.

– Отойдите немного, – сказала она, поднимаясь с колен.

Лада обняла Совку, и они стали чуть поодаль, возле старенького стола.

Совка во все глаза смотрела на бабушку. Василиса вскинула руки и что-то тихо произнесла скороговоркой. Ярко вспыхнула на мгновение руна Пустоты на крышке люка. Василиса обернулась к дочери.

– Оберег снят. Помоги.

Они взялись за кольцо и отодвинули массивную крышку.

– Я достану, – попросила маму Лада. Та кивнула.

В люке была лестница, и женщина шагнула на ступеньки.

Совка заглянула вниз: каморка пустая и малюсенькая, двум людям и развернуться негде. Но девочку это не смутило. Она чувствовала: то, зачем они сюда пришли, спрятано внизу.

Лада с трудом вытащила из стены напротив лестницы несколько замшелых камней, сунула руку в углубление. Достала плотно завернутый в толстую провощенную тряпицу деревянный ящичек и поднялась по ступеням.

Василиса осторожно развернула тряпицу и поставила ящичек на стол. Сняла со верхней крышки руну Безумия и посмотрела на внучку.

Совка подошла к столу и прикоснулась к ящичку. Провела по шероховатой крышке пальцами, ощущая тонкое покалывание – остаточное влияние руны. Приоткрыла и заглянула внутрь. Небольшой темный Серп тускло блеснул в свете лампы. Совка осторожно взяла его и обернулась к родным.

Василиса сквозь слезы смотрела на девочку и шептала: «Свершилось!». Лада сложила в молитве руки и зачарованно глядела на дочь.

Совка с любопытством разглядывала Серп: чернее смоли, холодный и гладкий. Пальцы нащупали на его поверхности рельеф: двуглавый ящер, хвостом обвивший волнистые линии.

Девочка сжала Серп покрепче, отвернулась от родных и махнула им. На мгновение он стал как будто тяжелее. Пахнуло вселенским холодом, и мрак с туманом поползли из Серпа. Исчезли подвал и бабушка с мамой. И лампы свет потускнел и растворился в этой темноте. Вокруг не стало ничего. Лишь холод и чернота. А потом Совка услышала далекий лязгающий звук, словно молоты били о наковальни. Или это звенели в битве мечи.

Выхода из мрака не было. И холод добрался до сердца. Ей стало страшно.

Но как только она испугалась – видение пропало, и Совка опять оказалась в подвале. А может, никуда из него и не исчезала.

Она взглянула на родных. У мамы был такой ошеломленный вид, что она сразу убедилась: никакое это не видение, все взаправду.

Совка аккуратно положила Серп в ящичек и, не выдержав, подбежала к своим, обняла их и уткнулась Василисе в бок. Всхлипнула.

Лада положила руку на голову дочери и судорожно вздохнула. Василиса наклонилась к внучке и улыбнулась.

– Ну, испугалась? Обе испугались. Эх, вы, трусихи! – рассмеялась она.

Лада укоризненно посмотрела на мать.

– Тебе легко говорить, ты уже такое видела. А я в первый раз. И за Совку перепугалась. Бедняжка, дрожит вся, – она присела на колени и поцеловала девочку. – Что тебе показали?

– Лада! – строго одернула ее Василиса. – Не наше с тобой это, а только ее!

Но Совка и не собиралась отвечать. Что-то внутри нее подсказывало: о том месте, где она сейчас побывала, говорить не стоит. Даже бабушке и маме.

– Хочется горячего чаю с медом, – сказала она.

– Да и баньку запарить хорошо бы, – поежилась Василиса. И Совка поняла, что холод коснулся не только ее.

Перед утром, лежа в постели, Совка вспоминала события минувшего дня.

До выхода из подвала мама убрала ящичек с Серпом на место. Они с бабушкой закрыли люк и наложили новую руну. Ни о каком купании в речке не могло быть и речи. Холод, тронувший их, не хотел отступать. Василиса затопила баньку, и они изрядно постегались веничками, окунувшись в благостный жар.

Лада отложила веник, опустилась на скамеечку, отдышалась и сказала матери:

– Если нас с тобой так пробрало – каково ей! – она посмотрела на дочь. Совка плескала на себя воду из большой шайки.

Василиса вздохнула.

– И не говори. Но нам об этом не думать. Где она была, что видела и слышала – это ее путь. Не спрашивай ее ни о чем.

Лада кивнула.

– Я знаю. Просто там, в подвале… В общем, когда Совка на миг исчезла, я сильно испугалась за нее. И почему это пришло к ней так рано?

Василиса вскинула голову, убирая с лица мокрые пряди.

– Всяко бывает. К воительнице Речке, чье наследие мы хранили, прикосновение случилось в четырнадцать лет. А к другим, которые были до нее, – кому раньше, а кому и позже. Мы не понимаем, почему так происходит.

После пара они сели в предбаннике пить чай с вареньем из морошки и медом. Когда самовар наполовину опустел, Василиса отставила чашку и ласково посмотрела на внучку.

– Пришло время ответов, родненькая ты наша, – сказала она.

И сейчас в постели, когда сон не хотел приходить, Совка в подробностях вспоминала то, о чем поведали ей за чаем бабушка и мама.

Не сказать, что она сильно удивилась, нет. Скорее, почувствовала облегчение, словно до этого она, как слепой котенок, тыкалась в стены, не видя выхода. То, что искало освобождения в ее душе, наконец смогло выйти наружу. Вот только способна ли она быть воительницей? Наверное, эти девы ничего не боятся, а она трусит, когда видит пауков. Хоть и безобидные они создания и есть у них свое дело, но об этих страшилищах лучше не думать.

Она мыслями перенеслась в далекие времена, представляя городки и терема возле прозрачных рек, тихие леса и обширные солнечные луга, поляны, на которых горели высокие костры. Там были сильные светлые люди, с ясным взором, чистые помыслами, живущие с природой в ладу. Они жаждали чувствовать живые токи мироздания, как тому учила великая богиня Берегиня и другие боги, дающие человеку силу и могучую память предков. И человек жил на радость себе и другим. И когда приходило время его перехода, он не испытывал страха, потому как знал, что вернется на эту землю в другом обличии, чтобы продолжить свой путь, отмеченный вехами добра и любви.

Совка вот только про Белый Камень не очень поняла. Бабушка рассказала, что в незапамятные времена, когда и самого времени еще не существовало, свет и тьма были отделены друг от друга. Жизнь и смерть находились по разным берегам реки Смородины. Человек в своих помыслах и желаниях жил проще и чище. И всегда ясно мыслилось, где добро, а где зло.

Но великая Берегиня знала будущее и ведала, что человек не останется таким навечно. Наступит время, когда он начнет плутать в чащобах невежества и низких устремлений, прикрывая благими целями жестокие деяния. Много горя изольется на землю. И богиня смерти и перехода Морена ступит по мосту через реку Смородину в этот мир, потому что будет у нее много дел и забот.

И Берегиня взяла Алатырь-Камень – основу основ и суть мироздания – и отделила от него крохотный кусочек. Эту частичку всего сущего она вознамерилась отдать людям как великий залог памяти, чтобы человек никогда не забывал о том, кто он есть на самом деле, и не давал тьме поглотить душу и разум.