Возомнивший себя дворецким Кузьма моментально передал ценные указания младшему по званию – Алексею, и тот помчался в ближайший трактир, заказывать то, чего нет у нас в кладовой. Я тут пока соберусь, все на столе будет.

В самый разгар гастрономических терзаний пришла Вика. Глаза, как и положено, на мокром месте, крылья носа покраснели, подрагивают. Переживала. Но вытерпела целых двадцать минут, чтобы соблюсти приличия и не мчаться за мной стремглав. И ведь хватило ума не бросаться при всех на шею. Ставлю плюс. Жирный.

Вот чуть до конфликта не дошло. Тут я весь в кулинарных фантазиях, а потому, конечно же, эмоционально туповат. И приходит девушка, к которой я неровно дышу, и вообще, у нее на меня далеко идущие планы, а мысли дальше той самой картошечки с румяной, повторюсь, хрустящей корочкой, с лучком и даже зубчиком чесночка, прожаренным исключительно для придания вкусу особой ароматной тонкости. Вика почувствовала, что как-то не так происходит встреча, и начала допрос. Естественно, я сослался на усталость и пережитую эмоциональную бурю, но заподозрила что-то. А нечего к голодному мужику подходить и чувства показывать! Это все от неопытности, со временем пройдет.

И вот в момент, когда влага начала копиться в уголках глаз Виктории Августовны, примчался Алексей-спаситель и приволок кучу еды. В том числе и понятно что, до сих пор шкворчащее в судке.

– Садись, будем пировать, – пригласил я Вику.

И она согласилась. За что получила краткую версию моих приключений. История с великим князем, а заодно и великой княгиней привела ее в священный трепет, перед которым померкло даже возмущение проступком негодяя Хрунова. И я был вынужден повторить всю историю в мельчайших подробностях: кто во что одет был, чем пах и так далее… За исключением сведений, составляющих врачебную тайну, естественно. Не хватало еще стать источником сплетен о состоянии здоровья такой особы. Тогда Сахалин мне обеспечен до конца жизни. А Чехов оттуда уже уехал, перемолвиться не с кем будет.

* * *

В мое отсутствие, хоть и весьма непродолжительное, руководство осуществлял следующий по должности. И сейчас старший врач держал ответ в моем кабинете. Кстати, за мой стол он залезть не успел, что, несомненно, говорит о том, что сообразительность у него есть. Или это такт? Неважно.

– Евгений Александрович, за время вашего отсутствия обслужено девять вызовов, из них три по просьбе пожарной охраны. Как вы и распорядились, сведения собираются отдельно. Доставлен в стационар один мужчина с подозрением на острый аппендицит. Сейчас его состояние…

– Потом, – оборвал я поляка. – Это терпит? Продолжайте.

– Все сотрудники на рабочем месте, подвижной состав без особенностей.

Вот уж не думал, что шуточное название лошадиного парка так приживется. Наверное, Моровский нашел в этом особый бюрократический изыск.

– Что же, посмотрим аппендицит. – Я начал подниматься из-за стола.

– Есть еще кое-что, – с видом заговорщика произнес Моровский.

Ого, что-то новое. Какая-то дружественность промелькнула в его словах. С чего бы это?

– Говорите.

– Вот, посмотрите. – Он открыл папку, которую я завел для входящей корреспонденции, и достал газету.

«Московский листок», желтая газетка. Если бы не заметки самого Гиляровского, в руки брать противно было.

– И что здесь? – иронично спросил я. – В Люберцах родился двухголовый теленок, а Матрена из Алтуфьево сообщает, что земля скоро налетит на земную ось?

– На второй странице посмотрите, Евгений Александрович, – не прореагировал на явную издевку граф.

Я развернул газету. И что здесь? Пожар, кража, еще пожар… Вот о чем Моровский говорит! «…апрѣля с.г. произошелъ поединокъ между графомъ Ш. и приватъ-доцентомъ Б. Причиной послужило недостойное поведеніе графа Ш. Дуэлянты стрѣлялись на пистолетахъ. Б. получилъ удовлетвореніе. Происшедшее разсматривается въ особомъ порядке».

Теперь понятно, почему Моровский изменил отношение ко мне. До этого постоянно создавалось впечатление, что у нас тут вынужден скрываться принц в изгнании, которого нагрузили грязной работой. И вот что десяток слов в дешевой газетке делают! За своего принял! Ничего, я еще сделаю из Вацлава настоящего хирурга.

– Благодарю, – сказал я, складывая газету. – Оставлю на память.

– И еще. – Моровский вытащил из кармана листик. – Вот список тех, кто пытался с вами связаться или выразил участие…

– С этого и начинать надо, – нетерпеливо прервал его я. – Давайте. За это – отдельное спасибо. Извините, Вацлав Адамович, мне надо сделать пару звонков.

Ну, Сеченов само собой. Бобров с Руссолимо. Калашников тоже понятно. Считай, родственники. Блюдников с Серафимом. Ой, вдова! Ну, ее интерес понятен. Пропадет в застенках «зятек» – «Русскому медику» конец.

– Евгений Александрович! – В кабинет заглянул растрепанный Славка. – Там Винокуров пришел!

– Выпустили?!

Вот еще один сиделец вышел на свободу.

– Под надзор.

– Ну, зови его сюда. И сам заходи. Это дело тебя тоже касается.

Появился мрачный, заросший Емельян. В руках он теребил кепку, переступал с ноги на ногу. Сесть я ему не предложил, сам же встал.

– Спасибо вам, Евгений Александрович, – вздохнул Винокуров, опустил глаза в пол. – Спасли меня. Если бы не ваш разговор с Зубатовым…

– У меня для тебя, Емельян, плохие новости.

– Это какие же?

– Ты уволен.

– Что?!

Винокуров покраснел, открыл рот что-то резкое сказать, но тут же после тычка Славки, что стоял рядом, закрыл, даже зубы стиснул.

– Все, что мог для тебя сделать, сделал. Но рисковать всеми моими начинаниями ради твоих увлекательных, не спорю, революционных затей… Извини, подвинься. Ты ведь с этим рабочим кружком не остановишься, так?

Емельян молчал, зло поглядывая на меня.

– Опять понесешь каким-нибудь агитаторам деньги. Начнете таскать нелегальную литературу. А то еще и прятать ее в здании клиники. Нет, нам такой балет не нужен, – перефразировал я известную фразу комментатора Озерова про хоккей. – Не задерживаю.

Винокуров резко развернулся, вышел, хлопнув дверью.

– В лаборатории теперь ты главный, – я повернулся к Антонову. – Нанимай двух студентов, а лучше трех. Дальше будет много работы. Я Федора Ильича предупрежу: начнут сюда революцию тащить, гнать в шею.

– Зачем же вы так с Емелей? – Славка расстроенно покачал головой.

– Не ты ли первым мне сообщил о его художествах?

Я сел за стол, полистал газету с новостью о дуэлях. Боже, какую ерунду пишут! «Состоялся смотр всем пожарным командам. Местом для смотра была избрана Театральная площадь. В связи с наводнением команды были пропущены по площади шагом». Хотя нет, есть что-то человеческое: «По примеру прежних лет к предстоящему празднику Святой Пасхи в Московской мещанской управе будет произведена выдача пособий беднейшим и многосемейным московским мещанам. Пособия эти, в размере 5, 3, 2 руб., 2 руб. 35 коп. и 2 руб. 25 коп., выдаются из процентов с благотворительных капиталов, пожертвованных мещанской управе специально на этот предмет разными лицами».

– Я сообщил, – шмыгнул носом Славка. – Выходит, я доносчик?

– Нет, выходит, что ты дал шанс Емельяну. А он им не воспользовался. Ты не должен терзать себя угрызениями совести. Вся вина на нем. Я его предупредил, он не прислушался.

– Он не остановится. У него батьку гайдуки помещика запороли насмерть. И ничего им не было. Хотя даже судебный следователь в поместье приезжал.

– Это, разумеется, печальная несправедливость. Но несправедливо и наше дело рушить из-за его увлечений.

– Тяжко ему будет. Из университета нынче погонят.

– Подумаем, как помочь. Пока займись лабораторией. Ты же не все приборы купил?

– Микроскопы есть, – начал загибать пальцы Антонов. – Автоклав заказал, спиртовки, колбы, все купил…

– Ищи лаборантов, это твое теперь первое дело.

Славка ушел, а я взял перо, сел писать записку Ли Хуаню. Китайца надо было вызвать срочно в клинику и заинструктировать до посинения. Все-таки дядю царя лечить придется, а не какого-то приват-доцента.

Глава 6

Что делает главный врач для придания работе нового импульса и возбуждения волны любви и симпатии среди подчиненных? Правильно, созывает врачебную конференцию. А если врачей мало? Приглашает всех, кроме истопников. По себе знаю, что все присутствующие считают это филиалом товарищества «Напрасный труд», но другого способа хоть как-то поддерживать уровень тревожности среди сотрудников не вижу, потому что пистон в кабинете с глазу на глаз – это одно, а среди коллег – совсем другое.

Естественно, я сам подготовкой мероприятия заниматься не планировал. У хорошего руководителя что? Правильно, работа поставлена так, что даже его отсутствие на месте не приведет к пагубным последствиям длительное время. Мне до такого далеко, но ручной цербер у меня есть. Кстати, часть своей работы, касающуюся ловли косяков подчиненных, он делает с удовольствием. Поэтому у нас на скорой я – добрый царь, при котором плохой боярин Моровский.

Тезисы доклада старшего врача я прошерстил и пометочки себе сделал. Будем карать, чтобы людям не казалось, что хорошее жалованье им за красоту помыслов платят. Штрафы за неудовлетворительные результаты работы предусмотрены договорами. И я собрался показать начальственный гнев. И повод хороший. А уж откладывать из-за вчерашних неурядиц так и мысли не было.

Формат собраний коллектива здесь внове. У нас так точно еще не проводилось. Поэтому все и притихли, ждут чего-то. Им же не объяснили, что произойдет. Но народ у нас понятливый, сообразили, что о внеочередной премии объявлять не будут.

Сидели строго по кастам. Конюхи – в одной стороне, телефонистки дружно заняли первый ряд, чтобы оказаться к начальству поближе. Фельдшера – плотной кучкой.

Я поговорил сначала о космических кораблях, бороздящих просторы Большого театра. Недолго, минуты три. Порадовал выраженным удовлетворением нашей работой со стороны великого князя. Вот никак не привыкну, подобной реакции народа на упоминание высших чинов. Я так точно в приближенные к небожителям пробился, судя по усилившемуся блеску в глазах у нашей телефонно-диспетчерской команды.

– Но имеются в нашей жизни и не совсем светлые моменты, – закончил я радовать население, взял в руки тот самый листик с кратким описанием грехов. – Начнем с подвижного состава. Гаврилов здесь?

– Тута я, – поднялся водитель кобылы, мнущий в руках головной убор.

– Второго апреля вы прервали выезд бригады на вызов под предлогом, что лошадь расковалась. Было такое?

– Так а я что? Расковалась, стало быть, надо было…

– Следить за животными до выезда. Вы смену как принимали?

– Кого?

– Когда на дежурство заступили, осматривали лошадей?

Гаврилов резко посмурнел. Начал чесать в затылке, потом полез в бороду.

– Ну так оно ить… подумал, что тавоечки…

– Федор Ильич, – повернулся я к директору. – Решите вопрос.

– Уже, – ответил Чириков. – Штраф полтора рубля.

Вот тут кислые лица стали у всех сотрудников. Народ резко понял, что тут вам не здесь, синекуры не будет. А что грядет? Ежедневная пахота с большой ответственностью. Я на это смотрел так: если со скорой выгорит, то все присутствующие сделают в ней стремительную карьеру. Включая конюхов. Ведь служба 03 в других городах также возможна только с гужевым транспортом, а поэтому не только пахота, но и учеба. Она же возможна только, увы, методом кнута и пряника.

– Конюхи могут быть свободны, – сказал я, и означенная категория граждан дружно поспешила к выходу. – Дальше. Малышев Андрей Германович, встаньте, пожалуйста. К вам вопрос. Третьего апреля на вызове в Кривоколенном переулке были?

– Были, – кивнул доктор, побледнев. – А что произошло?

– Вы пациентку осматривали?

– Да там и осматривать некого было. Сказала, что не болит ничего, мы и уехали. Прислуга сказала, что вызвал племянник купчихи, а его дома не было, вот мы…