– Ну привет, племянник, – сказал дядя Сема, как только мы отошли от будки охранника.

– И тебе привет, дядя Сема. Или как тебя сейчас звать – дядя Ваня?

Дядя Сема прикрыл глаза и остановился, я вынужденно встал рядом с ним. Он начал щелкать пальцами, отбивая ритм, затем притоптывать ногой и гудеть, изображая саксофон.

И я тут же вспомнил, как в детстве, когда я был совсем ребенком, он устраивал небольшие джазовые представления для всей семьи – мужской части. На женской половине джаз не жаловали, зато там был балет, к которому бо́льшая часть мужчин совершенно равнодушна.

– Ладно, ладно, ты мой дядя, и я тебя отлично помню, – признал я. – У меня здесь важное дело, я должен…

– Ты должен был найти меня, и это единственное, зачем тебя сюда отправили, – сказал дядя. – Тот, кто тебя сюда направил, – враг твоей семьи.

– Нашей семьи? – уточнил я.

– Твоей, – настаивал дядя Сема. – От меня семья отказалась. Записали в умершие, вычеркнули из всех списков. То, что я вернулся, несет угрозу для всех вас, но у меня не было вариантов. Я должен спасти своего сына.

Дядя Сема убедил меня, что взятие интервью – затея совершенно несостоятельная и не только не важная, но еще и вредная.

Мы вернулись в мою машину, дядя Сема сразу полез что-то искать под ковриками и щупать обшивку, а через минуту вынул пару заклепок и снял кусок обшивки потолка, достав оттуда какой-то чип.

– Прослушка, – сказал он, раздавив его об асфальт. – Когда машина была в ремонте?

Слово за словом он вытянул из меня всю историю с Раннэ, аварией, Алаяной, матерью и Айранэ в больнице.

– Аварию тебе подстроили, Раннэ ждала твою машину. Ты сказал, что она въехала в тебя на скорости?

– Да, – кивнул я.

– У женщин реакция лучше, чем у мужчин, а она, насколько я понял, даже не пыталась тормозить. Хочешь, я объясню, что происходит, – ну, бо́льшую часть – а потом расскажу про свою роль и немного про твою?

– Буду признателен, – сказал я.

– Твоя мать целит в президенты дистрикта, – начал он. – Не протестуй, ты просто не знаешь, как устроена женская политика. Да, ее нет в числе кандидатов, но у женщин все не так, как у мужчин. Подними данные за прошлые выборы или выборы в соседних государствах – и обнаружишь, что ближе к концу гонки, за пару недель до финиша, лидеры внезапно отказываются от своих притязаний и просят передать их голоса кому-то из темных лошадок.

– Я бы знал, – сказал я, хотя, на самом деле, ну что я вру? Откуда бы я знал? Мать мне никогда ничего про себя не рассказывала, и о том, что она руководит музеем, я узнал в двенадцать лет от дяди Марата.

– Она может не стать главным кандидатом, – не обратил внимания на мой демарш дядя. – Если на нее не найдут компромата или найдут слишком жесткий. Женская политика – это система противовесов. Твою мать поддержат, если обнаружат, что у нее есть пара скелетов в шкафу, но они не светятся от радиации.

– История с Айранэ…

– Это совсем другое, – считай, проявление слабости, – сказал Сема. – Если бы твою жену перевели в другой департамент и за пару месяцев подняли на должность, которая формально такая же, как у твоей матери, это бы означало, что твоя мать слишком слабая, не профессионал. Насколько я понимаю, твоя мать договорилась, и жена получила новую должность, но при этом – без малейших шансов на продвижение. И тогда противники твоей матери отравили ее, что тоже бьет по твоей матери, но не так сильно. Скорее это жест, чем удар.

– Какая гадость эта ваша женская политика, – скривился я.

– Мужская ничуть не лучше. Более того, я открою сейчас секрет, который ни для кого вверху не тайна. Мужчины – одни из самых активных участников в женской политике. Время, когда дистриктом правит мужчина, считается передышкой, а когда наступает период подготовки к женским выборам, вся политическая, финансовая и культурная элита, невзирая на пол, возраст и прочие мелочи, включается в борьбу. Твой дед, твои дядья, твои бабки – вы все часть этой истории. Вот ты сейчас второй выпускающий редактор. Но Айранэ получила должность выше, и она наверняка скоро забеременеет, тебя толкнут на должность первого выпускающего, а потом – в главреды. Может, в другой журнал. Может, дадут портфель в министерстве. Ты – одна из пешек вашей семьи, бегущих к финишной линии, чтобы стать ферзями.

– А ты? – уточнил я.

– А я добежал до последней линии и выбрал стать конем, – грустно улыбнулся дядя Сема.

– Подожди, подожди. – Я вдруг вспомнил важное. – Твоя жена. Тетя Алоя. Она потом еще раз вышла замуж!

– Я не желал ей зла, – скривился дядя Сема. – Не любил никогда, каюсь, но зла не желал.

– Что с тобой произошло?

– Если я начну с этого, ты выкинешь меня из машины и все кончится прямо здесь. Поэтому я зайду издалека, и разговор продлится чуть дольше. Ты готов?

– Давай попробуем, – ответил я.

Телефон в кармане пискнул сообщением. Я опоздал на интервью, но это было меньшим из зол. Я хотел во всем разобраться.

– Около полутора миллионов лет назад произошло смещение тектонических плит, и Африка соединилась с Евразией.

– И впрямь издалека, – ядовито начал я, но дядя Сема поднял руку, показывая, что не собирается останавливаться.

– В Африке находилась мужская ветвь человечества, в Евразии – женская. Точнее, несколько видов женских ветвей, часть из которых потом оказалась несовместимой с мужскими и была уничтожена.

– Мужчины – злодеи, это было паразитирование, а не симбиоз…

– Да замолчи уже, – потребовал дядя. – Все не так. Точнее, и так тоже. Вообще, самое главное – дети от смешанных браков получались сильнее и умнее. У них позже начинался период фертильности и продолжался дольше. Они сами по себе жили дольше. Сейчас доказано и даже не скрывается, хотя особо не афишируется и тонет в потоке лживой информации, что мужчины до объединения жили в среднем двадцать семь лет. Если доживали до сорока – то дряхлыми стариками. Женщины жили чуть дольше, но все равно в среднем не больше тридцати лет. А их общие дети легко достигали полтинника, причем еще в сорок сохраняли фертильность и плодоносили.

– Ну, это все спорно…

– Это доказано, я занимался археологией, благодаря своим довольно специфичным интересам, и эта тема к ним относилась. Итак, у нас есть условные две ветви, которые не могут общаться, потому что слишком разные, но их совместные дети идеальны по сравнению с собственными уродцами. Был долгий период темных веков, даже темных тысяч лет, когда мужчины использовали женщин, а женщины – мужчин. Не одновременно и не в одном месте. Там, где превалировали женские племена, держали в плену племенных самцов-мужчин. А там, где главенствовали мужчины, – эксплуатировали женщин как самок для вынашивания детей.

– Предположим, – сказал я.

– А теперь важное. – Дядя Сема поднял палец. – Тоже никто не скрывает, но и не акцентируют. И мужчины и женщины рождались обоеполыми, к моменту половой зрелости определяя свой пол. Один. Но среди мужчин становиться самкой считалось унизительным, мужчины хуже приспособлены для вынашивания детей. А у женщин наоборот, те, кто становился самцами, считались более тупыми и не могли добиться высоких должностей в их обществе.

– И самой историей было предначертано…

– Ну что ты сбиваешься на агитки? – взорвался дядя Сема. – Ты понимаешь, как глупо ты выглядишь при этом? Никем ничего не было предначертано! Совместных детей мужчин и женщин использовали как рабов! Как племенной скот! Их не учили речи, их держали в кандалах! И в мужских поселениях, и в женских! Да, да! А когда они в итоге – практически в один момент, в двух разных концах мира – устроили глобальные восстания и организовали собственные государства, вырезав десятки, сотни тысяч людей из женских и мужских племен, это была потрясающая катастрофа, оказался уничтожен весь пласт древней культуры, погибли наши предки, убитые другими нашими предками!

– Про восстание я что-то читал, – признался я.

– В учебнике ему посвящен один абзац, – сухо сказал Сема. – Оно стало возможно за счет того, что уже человеческие, происшедшие от смешанных спариваний мужчины и женщины нашли общий язык. Мужчины ускорили свою речь, женщины замедлили. Они оказались достаточно умны для этого, в то время как исключительно мужские и женские племена все это время были уверены, что их противники не имеют никакой речи – с ними же невозможно поговорить.

– И это ведь хорошо? – уточнил я.

Дядя Сема посмотрел на меня грустно и усмехнулся:

– Это породило чудовищную цивилизацию, которая балансирует на нескольких ножах. Самое главное – отсутствие по-настоящему общих интересов. Сейчас уже не так страшно, но еще полторы-две тысячи лет назад мужчины и женщины жили рядом друг с другом, вообще не пересекаясь между собой. Секс считался сакральным таинством, а общались только высокопоставленные женские и мужские шаманы. Когда вдруг по каким-то причинам терялась связь, вымирали целые цивилизации. Сотни тысяч мужчин и женщин. Потом на их место приходили более крепкие, те, в которых женщины и мужчины смогли найти общий язык.

– Я понял, дядя, ты хорошо знаешь историю. – Я подмигнул ему. – Можешь перейти дальше? За что тебя изгнали?

– Еще рано, – ответил он. – Но уже близко. Ответь, ты любишь своего сына?

Я помедлил, выбирая слова, а потом осторожно сказал:

– Ну да. Не то чтобы прям вот так…

– Это сознательная любовь, а не инстинктивная, – перебил меня дядя. – Дело в том, что мы – животные, как бы это ни пытался отрицать господин президент. И наш собственный вид – мужчины. А у женщин – женщины. Фактически твои дети – это результат насилия над тобой, и для твоей жены – также. У нас нет инстинктивной любви к своим детям, понимаешь? У кошек, у коров, у куриц в какой-то степени – у них есть! А у нас – нет!

– Хорошо, – кивнул я. – Предположим, это все искусственно и, возможно, отчасти ты прав. Но даже если и так – мы же растим своих детей. Мы даем им воспитание…

– Потому что наш тип цивилизации пока может балансировать на лезвии ножа! Но я не об этом. Володя, моя главная проблема была в том, что я хотел своего ребенка. Я бредил этим. Настоящего.

– Все наши дети настоящие. И у тебя были сын и две дочери от тети Алои. – Я не понимал, о чем он говорит.

– Я хотел своего мужского ребенка, – тихо, на грани слышимости сказал дядя Сема.

И в этот момент первым побуждением было выкинуть его из машины. Выкинуть, закрыть дверь и уехать нажраться.

Пить коньяк, курить сигары, играть в шахматы со случайными партнерами.

Делать что угодно, чтобы из головы вычистилась эта фраза.

Хотя бы чуть стерлась, не была такой ядовито-яркой.

Меня чуть не вырвало, когда я сдерживал себя, чтобы не вытолкать дядю.

– Ты же из высшего слоя, – сказал я. – И вообще, физиологически мужчины не приспособлены. У женщин можно определенными техниками, лекарствами… Говорят, небольшой процент рождается даже в браке… Но мужчины – нет! Разве что в Индии делают операции, противозаконные, с высокими рисками…

– Делают, – кивнул дядя. – В нескольких ашрамах. Но на самом деле не только там. Еще есть клиника в Швейцарии и клиника в Бразилии. Новейшее оборудование, просто чудовищные цены и шанс на успех – почти восемьдесят процентов.

– Только не говори…

– Скажу, что уж там. Я сделал операцию, а потом родил ребенка.

– У меня есть брат – жог, – сказал я, и это ощущалось как «кто-то взорвал мой дом». – Тебя изгнали до операции?