Я старалась отвечать максимально сдержанно, хотя, видит Бог, для влюбленной двадцати однолетней девушки, недавно открывшей для себя прелести оргазма, это было нелегко. Если Нейт проявит немного настойчивости в том, чтобы после ужина подняться ко мне домой, я вряд ли устою. Я жутко по нему соскучилась, а его полные сексуального подтекста сообщения никак не облегчали мое состояние.

В половине седьмого раздается телефонный звонок. Нейт. Это странно, ведь сейчас еще слишком рано. Вскочив на ноги, я позорно принимаю его вызов с первого гудка.

– Ты уже здесь?

– Тэйлор, тут такое дело… – слышится в динамике виноватый голос.

Стискиваю трубку в кулаке, пытаясь обуздать дрожь в пальцах. Нет, пожалуйста, нет.

– У меня не получится приехать. Мне только что позвонил Блейк, он сейчас на выездной игре в Сакраменто. У Айви начались схватки. Он вылетает первым же рейсом, но не сможет быть раньше, чем через три-четыре часа. Он волнуется за нее и просил побыть с ней в больнице до тех пор, пока он не приедет. Пожалуйста, не злись. Я бы очень хотел поехать с тобой к твоим родителям. Мне, правда, очень-очень жаль, Тэйлор.

Чувствую, словно мне на плечи рухнул потолок. Какая же я идиотка. Наивная дура. Я должна была знать, что он выберет ее. Может быть, роды – веская причина быть рядом с ней, но я устала быть понимающей. Не сейчас, когда по глупости решила дать нам еще один шанс. У Нейта было время разобраться в себе, и этот звонок наглядно демонстрирует его приоритеты.

Вонзаюсь пальцами в грубую обшивку дивана и отрывисто бросаю:

– Все в порядке, Нейт. Я понимаю. Передай Айви и Блейку мои поздравления.

Он говорит что-то еще, но я сбрасываю звонок прежде, чем успею разреветься в трубку. Жалкая слабачка, наивно ждущая своего принца в красивом комбинезоне с идеальным маникюром и укладкой.

Вот уже двадцать минут я еду в такси к дому родителей. После того, как Нейт позвонил мне в одиннадцатый раз, я выключила телефон, после чего вовсе оставила его дома. Мое моральное состояние удивляет меня – совсем не хочется плакать. В глазах сухо, так же как и на душе. Долбанная пустыня. Все чувства будто одеревенели. Наверное, впервые в жизни осознаю, что в этом мире я могу рассчитывать лишь на себя. Было глупо полагать, что присутствие Нейта поможет мне упростить ситуацию с родителями – никто не может решить твою проблему, кроме тебя самого.

Такси останавливается около высокого серого крыльца двухэтажного родительского дома. С тяжелым сердцем выхожу из машины и, поднявшись по каменным ступенькам, звоню в дверь. Я смогу пережить этот ужин. Одену на себя непробиваемую броню и смогу.

Дверь открывает улыбающаяся мама. Замечаю, что сегодня она принарядилась больше обычного: кремовое шелковое платье, новая стрижка, модные туфли.

– Милая, рада тебя видеть! – воркует, целуя меня в обе щеки. Мне ненавистна надежда в ее взгляде, когда глазами она начинает обшаривать крыльцо.

– А где же твой парень, милая?

Отвожу глаза в сторону и еле слышно бормочу:

– Он не смог, мам.

Она расстроенно качает головой, но ничего не говорит и, заперев дверь, провожает меня к накрытому столу в гостиной.

Мама действительно расстаралась, готовясь к встрече с избранником своей дочери – стол напоминает собой рождественский ужин. Отец, сидящий на привычном месте по главе стола, окидывает пространство вокруг меня цепким взглядом.

– Добрый вечер, hija. Рад, что сегодня ты, наконец, пришла вовремя. А где же Натаниэль? Мы всего его очень ждали.

– Его зовут Нейт, пап. И он не придет.

Справа от меня раздается насмешливое фырканье – Рико входит в роль палача.

– Ну так мне можно присесть или без парня меня здесь не рады видеть? – напряженно спрашиваю, переминаясь на месте с ноги на ногу

– Мы всегда рады видеть тебя, Тэйлор. Не говори глупостей, – великодушно объявляет отец, жестом показывая маме, что можно приступать к ужину.

После десяти минут маминого порхания вокруг стола, еда разложена по тарелкам. Сжимаю в руке ложку и сжимаюсь внутренне, зная, что за этим последует поток критики в мой адрес. И оказываюсь права.

– Мне не нравится, что твой парень с такой легкостью проигнорировал приглашение нашей семьи, дочка. В любой приличной испанской семье это восприняли бы, как серьезное оскорбление.

Безмолвно ковыряюсь в салате, не зная, как это прокомментировать. Остается только облегченно вздохнуть, что мы живем не в Испании.

– Я говорил тебе, Тэйлор. Я говорил, – подает голос Рико.

Вот бы кто мог озвучить шакала в мультике про Маугли. Брат уверен, что я раздвинула перед Нейтом ноги, после чего он трусливо сбежал от меня. По крайней мере, он решил поберечь мамины нервы и не произносить этого вслух.

В попытке игнорировать его, поворачиваюсь к безмолвно жующей листик рукколы Софии.

– Передай мне, пожалуйста, минеральной воды.

– Так у нас будет возможность увидеть его? – не унимается отец, повышая голос. – Или он так и будет прятаться от нас? Подобная трусость не достойна мужчины, hija. Томас бы…

Сейчас последует длинная тирада о том, насколько был хорош Томас, с последующими обвинениями в адрес Нейта. Несмотря на то, что сегодня он в очередной раз ранил меня, я не могу позволить своей семье поливать его грязью.

Набираю в грудь побольше воздуха и выпаливаю:

– Мы с Нейтом расстались. Именно поэтому он сегодня не пришел, а не потому, что струсил. Мы не вместе и никогда не будем.

За столом повисает молчание, нарушаемое лишь тихим маминым бормотанием. Глава семьи Челси сверлит меня взглядом.

– Почему ты соврала мне, Тэйлор? – сурово вопрошает, стукнув по столу зажатой в кулаке вилкой, – Не помню, чтобы учил тебя врать.

О, это то, чему ты научил меня лучше всего, папа.

– Сдается мне, ты соврала еще в ресторане, когда назвала его своим парнем, – вставляет Рико. – Я предупреждал тебя, что такие парни не приглашают на свидание таких как ты, не имея на то скрытого интереса.

Чувствую, словно упала в аквариум с пираньями, где каждая рыба пытается оттяпать от меня свой кусок.

– Милая, ты ведь не позволила этому зайти далеко? – нервно пищит мама. – Мы совсем не так тебя воспитывали.

Внезапно в комнате становится очень мало воздуха. Так мало, что я чувствую тошноту и головокружение. Кровь приливает к голове, в ушах шумит. Я больше так не могу. Не могу больше выносить эти упреки и издевательства, только не сегодня, когда я так раздавлена.

Гнев, отчаяние, усталость, боль, унижение, весь этот неприглядный калейдоскоп эмоций во мне разрывается подобно кровавому конфетти, и я вскакиваю с места.

– Ты! – трясущимся пальцем указываю на Рико. – За что ты так презираешь меня? Что, я черт подери, тебе такого сделала, кроме того, что была твоей младшей сестренкой?

Вижу, как Рико открывает рот, явно желая меня заткнуть, но я не даю ему этого сделать.

– Почему ты всегда стремишься унизить меня? Показать свое превосходство? Как будто тебе недостаточно того, что ты папин любимчик… Как будто недостаточно, что на тебя одного он смотрит, как на законного отпрыска.

Глаза брата расширяются, и я замечаю, как в его руку впивается ногтями побледневшая София. Из моих глаз начинают течь слезы, но я не пытаюсь их вытирать. Пусть полюбуются на то, что они сделали со мной.

– Старшие братья всегда защищают своих сестер! А я всегда чувствую, что ты меня стыдишься нашего родства. Я устала быть твоей грушей для битья, ясно? Да, я не вышла замуж и не работаю на отца, и моя жизнь не так блестяще распланирована, как твоя. Но разве это повод меня презирать?

– Никто не презирает тебя, hija, – раздается строгий голос отца. – Мы все желаем тебе счастья.

Словно, новорожденная убийца, почувствовавшая зов крови, вытаскиваю клинок из одной жертвы и перехожу к следующей.

– А ты, папа! – выплевываю, разворачиваясь к нему. – Всю мою жизнь я живу с мыслью о том, что должна тебе что-то доказать. Я чувствую обязанной тебе с рождения! Ты постоянно вдалбливаешь мне в голову, что я настолько тупа, что неспособна принять ни одного самостоятельного решения!

Гнев и адреналин сотрясают тело так, что я грохаю кулаком по столу.

– Почему? Потому что я родилась женщиной? Кто дал тебе право каждый раз мешать меня с грязью? Я ненавижу экономику. Я ее, блять, ненавижу! Ты не желаешь мне счастья. Ты хочешь, чтобы я не доставляла тебе хлопот. Я живой человек! – ору, брызгая слюной и слезами. – Слышите, вы все! Я, мать вашу, живая!

Я с такой силой колочу себя в грудь, что костям становится больно. Адреналин постепенно покидает меня, я охрипла от крика. Проклинаю себя за то, что губы трясутся, а голос начинает звучать жалобно.

– Родители должны любить своего ребенка. Должны просто потому, что он есть, – всхлипываю, – Не потому что умный, красивый или сильный, а потому что-то он их. Без всяких условностей и обязательств… Если никто никогда не полюбит этого ребенка, то он, по-крайней мере, должен знать, что может найти любовь и поддержку в своей семье.

Отец издает какой-то кряхтящий звук, но я жестом прошу его помолчать. К моему удивлению, он слушается.

Поворачиваюсь к маме. Она ревет едва ли сильнее, чем я сама, но во мне нет места жалости.

– Ты никогда не вставала на мою сторону, мам. Почему? Я столько раз просила вступиться за меня перед отцом. Дни рождения подруг, на которые мне не разрешено было ходить, потому что они были слишком развязными… Томас, который мне даже никогда не нравился. Ненавистная учеба… Ни разу ты не сделала этого.

Чувствую тотальное опустошение. Вспоминаю свою первый сексуальный опыт, который так и не стал особенным, молчащий в дни рождения телефон, хроническую неуверенность в себе. Вцепившись пальцами в нарядную бежевую скатерть, бросаю присутствующим свое последнее обвинение. Почему-то оно выходит из меня шепотом.

– Из – за вас у меня ничего нет. Вы все забрали у меня.

Мама опускает лицо на руки и всхлипывает. Я не хочу ее успокаивать. Сегодня я хочу побыть эгоисткой.

Дыша, словно загнанная гончая, опускаюсь на стул. Мой колодец обиды опорожнен до предела.

За столом воцарилась гробовая тишина. Вижу, как дергается лицо отца, когда он комкает в руках салфетку, и как вытирает слезы София. Под аккомпанемент маминого плача тяжело сопит Рико, сжимая резную ножку бокала. Я тоже молчу и просто жду, когда дыхание придет в норму.

Первым в себя приходит отец. Невольно поднимаю голову, когда он начинает говорить, потому что никогда не слышала, чтобы его голос так звучал. Растерянно. Повержено.

– Дочка. Ты знаешь, разговоры не моя сильная сторона. С Рико все проще, он парень, и мы понимаем друг друга. Но девочки… это всегда было тем, чего я не мог постичь. Принимая все эти решения за тебя, я лишь хотел защитить. У меня, возможно, не всегда это получалось, но я действительно думал, что потому что старше и опытнее, я знаю, что будет лучше для тебя… В твоих словах много правды, дочка, но в одном ты неправа. Когда в роддоме твоя мама впервые дала мне тебя подержать, ты открыла свои черные глазки и посмотрела прямо на меня. И в ту же секунду я понял, что люблю. Люблю и никогда не перестану любить…, – он опускает взгляд, и я вдруг замечаю, что его губы дрожат, – Такому упрямому старому дураку тяжело отпускать свою маленькую девочку в мир, полный опасностей, всегда хочется подставить руки и подстраховать. Все, что я делал, было продиктовано любовью к тебе, hija. Неправильной и эгоистичной, но самой большой любовью, которую отец может испытывать к дочери.

Он замолкает и смотрит на меня с робкой надеждой. Кусаю губы и глотаю стекающие к подбородку слезы. Злость проходит. Сидящий напротив мужчина совсем не похож непреклонного главу семьи Челси. Сейчас он просто отец, сбитый с толку и испуганный.

Папа трет покрасневшие уголки глаз и откашливается.

– Сейчас давайте продолжим ужин. Встретимся с тобой на днях, дочка. Только ты и я. Поговорим обо всем. Расскажешь мне, чего хочешь от жизни. Попробуем все исправить. Я попробую… Даже если это будет означать оставить тебя в покое.