Учени́к за спино́й зако́нчил бормота́ть пройдённый уро́к. Мона́х оберну́лся и осмотре́л свою́ «дружи́ну». Больша́я шко́льная ко́мната была́ хорошо́ освещена́. Де́вять дете́й от семи́ до пятна́дцати лет: три де́вочки и шесть ма́льчиков сми́рно сиде́ли на ла́вке за гру́бо по-дереве́нски сколо́ченным столо́м и смотре́ли на учи́теля во все глаза́, заворожённо и пре́дано. Ря́дом с ни́ми, на резно́м сту́ле во главе́ стола́ восседа́л ма́ленький, сухо́й и жёлтый как осе́нний лист и́нок, помога́вший Фео́не с нау́ками. Учи́л он чте́нию, письму́ и зако́ну Бо́жьему, а бо́льшего от него́ и не тре́бовалось. Чуть поо́даль прислони́вшись к стене́ дрема́л на высо́ких ко́злах, сто́рож Некрас, превы́ше всего́ в шко́льном обуче́нии цени́вший церко́вное песнопе́ние. Все остальны́е дисципли́ны мгнове́нно погружа́ли его́ в глуху́ю тоску́ и трево́жный, угнетённый сон. Вот и сейча́с, слу́шая школяро́в, откры́в рот и запроки́нув го́лову, он и́зредка похра́пывал, слегка́ ударя́ясь заты́лком о кра́шенные до́ски сте́ны.

– Спаси́ Христо́с! – сказа́л Фео́на, перекрести́вшись, – Ви́жу усе́рдие ва́ше, де́ти мои́. А тепе́рь по обы́чаю да́бы продо́лжить заня́тия, сотвори́м моли́тву Го́споду!

Все находи́вшиеся в ко́мнате, включа́я второ́го учи́теля и ра́зом пробуди́вшегося Некраса, вскочи́ли на но́ги, поверну́лись к иконоста́су и хо́ром на ра́зные голоса́ затяну́ли:

– Го́споди Исусе Христе́ Бо́же наш, содетелю вся́кой тва́ри, вразуми́ мя и научи́ кни́жного писа́ния и сим увем хоте́ния Твоя́, я́ко да сла́влю Тя во ве́ки веко́в, ами́нь!

Три́жды сотвори́в кре́стное знаменье на потемне́вшую от вре́мени ико́ну Спа́са Пантократора , ученики́, вы́строившись в заты́лок, гусько́м пошли́ к ста́росте шко́льной дружи́ны, жи́листому и поджа́рому с рука́ми как за́ступы по́слушнику, кото́рый со слова́ми: «Го́споди благослови́» выдава́л ка́ждому кни́ги, по кото́рым предстоя́ло сего́дня учи́ться. Поблагодари́в ста́росту, де́ти шли на зара́нее определённые места́м за дли́нным учени́ческим столо́м и степе́нно расса́живались, гото́вясь к уро́ку. Ритуа́л э́тот был привы́чен и соблюда́лся неукосни́тельно изо дня в день на протяже́нии мно́гих лет и вряд ли обеща́л поменя́ться в обозри́мом бу́дущем. Шуме́ть, толка́ться и производи́ть други́е «неустро́йства» шко́льникам запреща́лось категори́чески.

Впро́чем, сего́дня наруши́телем поря́дка, неожи́данно вы́ступил тот, кто был при́зван за ним следи́ть. Шко́льный ста́роста Дими́трий со всем полага́ющимся к тому́ благочи́нием откры́в тяжеле́нный око́ванный ме́дью «Шестоднев» , сра́зу округли́л глаза́ то́чно уви́дел в кни́ге не́что крамо́льное, от кото́рого потеря́л дар ре́чи. Ме́жду страни́ц лежа́ло резно́е указа́тельное «древцо», находи́ться кото́рому здесь бы́ло реши́тельно невозмо́жно, но ви́димо э́тим преступле́ние про́тив шко́льного уста́ва не ограни́чивалось. Ста́роста расте́рянно вгля́дывался в жёлтые страни́цы стари́нного фолиа́нта и мыча́л не́что нечленоразде́льное.

– Что там у тебя́, брат Дими́трий, стрясло́сь? – с любопы́тством спроси́л Фео́на, подходя́ к ста́росте.

Вме́сто отве́та по́слушник мо́лча поверну́л к не́му разворо́т кни́ги, в кото́рой не́сколько абза́цев бы́ло обведено́ жи́рным черни́льным ова́лом, а на поля́х нетвёрдой де́тской руко́й вы́писано: «А так ли о́ное на са́мом де́ле есть?»

– О́чень интере́сно! – невозмути́мо произнёс Фео́на, прочита́в вы́деленные абза́цы кни́ги.

– Ну и кто столь просвещён в иску́сствах, что риску́ет бро́сить вы́зов авторите́ту свято́го Иоа́нна Экза́рха болга́рского ? – спроси́л он, оки́нув взо́ром прити́хших ученико́в. Де́ти молча́ли, стара́тельно пря́ча глаза́ в пол. Оте́ц Фео́на понима́юще покача́л голово́й.

– Ну я так и ду́мал. Доно́счиков нет. В тако́м слу́чае вы зна́ете, что де́лать.

Ученики́, винова́то опусти́в го́ловы, вы́шли и́з-за стола́ вста́ли на коле́ни и хо́ром загнуси́ли жа́лостливыми голоса́ми:

«В не́которых из нас есть вина́,

Кото́рая не пе́ред мно́гими дня́ми была́,

Вино́вные, слы́шав сие́, лицо́м рдятся,

Поне́же они́ на́ми, смире́нными, гордя́тся»

Не успе́ли они́ зако́нчить покая́нные ви́рши, как с коле́н подня́лся четырнадцатиле́тний Сёмка Дежнёв .

– Прости́, отче, – обрати́лся он к мона́ху с ни́зким покло́ном, – моя́ то вина́!

– Ты? – с сомне́нием в го́лосе переспроси́л оте́ц Фео́на.

– Я.

Сёмка угрю́мо насу́пился и с вы́зовом посмотре́л на учи́теля. В уголка́х глаз отца́ Фео́ны заигра́ли озорны́е и́скорки.

– Ну тогда́ объясни́ нам, чем тебя́ не устра́ивает Аристо́тель и учёные мужи́-перипате́тики?

– Меня́-то? – шмы́гая но́сом переспроси́л Сёмка. Лицо́ его́ вы́тянулось в расте́рянной и дово́льно глу́пой грима́се.

– Тебя́, – утверди́тельно кивну́л Фео́на, – ведь ты же не согла́сен?

– Я-то? – опя́ть переспроси́л па́рень, глаза́ми му́ченика гля́дя по сторона́м.

– Э́то не он. Э́то я сде́лала! – разда́лся за спино́й то́нкий, деви́чий голосо́к.

Оберну́вшись, Фео́на удовлетворённо улыбну́лся. Ю́ная воспи́танница городско́го головы́ Ю́рия Я́ковлевича Стромилова , кра́сная от стыда́ стоя́ла за его́ спино́й и не́рвно тереби́ла жемчу́жное ожере́лье. На́стя была́ кру́глой сирото́й. Два го́да наза́д её взя́ли в дом воево́ды, по́сле того́ как умерла́ от сухо́тки его́ двою́родная сестра́, бы́вшая На́сте приёмной ма́терью.

Освобождённый от необходи́мости врать, благоро́дный Сёмка с ви́димым облегче́нием плю́хнулся на коле́ни ря́дом со свои́ми това́рищами.

– Влюби́лся, жени́х! – процеди́л сквозь зу́бы стоя́щий ря́дом Пе́тька Бе́кетов, – а ещё друг, называ́ется!

Стреми́тельный и ре́зкий Сёмка отве́сил прия́телю зво́нкую замакушину.

– Сам ты жени́х! – не сдержа́вшись закрича́л он, хвата́я Пе́тьку за грудки́, – кто запи́ски писа́л? Кто но́жичком на де́реве и́мя нацара́пал? Я всё ви́дел!

– Ах, ты гад! – зарыча́л вы́данный с потроха́ми Пе́тька и дви́нул Сёмке кулако́м в нос.

Парни́ тут же сцепи́лись и покати́лись по по́лу, колотя́ друг дру́га рука́ми и нога́ми под глумли́вый смех однокла́ссников. Разня́л дра́ку закады́чных дружко́в ста́роста Дими́трий. Огро́мными ручи́щами он сгрёб их в оха́пку, приподня́л над землёй и встряхну́л так, что у драчуно́в ко́сти захрусте́ли, а на пол с одноря́док посы́пались свинцо́вые пу́говицы.

– Ай… ой… бо́льно! – дру́жно завопи́ли вмиг опа́мятовавшееся парни́, бы́стро приведённые в чу́вства дю́жим по́слушником.

– Отпусти́, брат Дими́трий, – махну́л руко́й Фео́на, – а то неро́вен час, ду́шу вы́трясешь, а им за соде́янное ещё лозанов по филе́йным частя́м получа́ть!

Ста́роста осла́бил кре́пкие объя́тья, освобожда́я драчуно́в. Оте́ц Фео́на оки́нул их ирони́чным взгля́дом и нарочи́то мя́гко произнёс:

– Ну что же, де́ти мои́, ми́лости прошу́ взойти́ на козла́ для получе́ния досто́йного ва́ших дел воздая́ния!

Сёмка и Пе́тька, исподло́бья перегляну́вшись, спусти́ли порты́ и мо́лча улегли́сь на ла́вку сверка́я го́лыми я́годицами. Шко́льный сто́рож Некрас, приободрённый со́бственной зна́чимостью в предстоя́щей по́рке, в смущённом томле́нии стоя́л пе́ред ведро́м с больши́м пучко́м ро́зог, не зна́я каку́ю из них вы́брать для́ нача́ла. Наконе́ц и́щущий взгляд его́ останови́лся на са́мом то́нком и ги́бком и́вовом пру́те. Стря́хивая ка́пли воды́ Некрас, рассека́я во́здух стегану́л пруто́м по свое́й руке́. Зашипе́л от бо́ли и весьма́ удовлетворённый результа́том, назида́тельно произнёс, гля́дя на прити́хших дете́й:

– Как говори́тся, ро́зга ум востри́т и возбужда́ет па́мять!

– Ну каса́тики, – доба́вил он, гля́дя на провини́вшихся, – Бо́гу помоля́сь, начнём, пожа́луй.

Некрас лупи́л Пе́тьку и Сёмку изобрета́тельно, со вку́сом, по́сле ка́ждого уда́ра чита́я ви́рши из шко́льного Азбуко́вника:

– Благослови́, Бо́же, о́ные леса́,

И́же ро́зги родя́т на до́лгие времена́…

Дружки́ мыча́ли от бо́ли, в кровь куса́ли су́дорожно сжа́тые кулаки́, но к че́сти свое́й по́рку вы́держали му́жественно, без слёз и стена́ний, не пророни́в ни сло́ва. Получи́в по деся́тку уда́ров по то́щим, вихля́вым седа́лищам они́, оби́женно сопя́ и не гля́дя друг на дру́га, подтяну́в порты́ напра́вились на свои́ места́. Но сиде́ть у них получа́лось тепе́рь исключи́тельно бо́ком и то́лько по́сле мучи́тельного по́иска удо́бного положе́ния.

Реши́в вопро́с с драчуна́ми, оте́ц Фео́на обрати́л наконе́ц своё внима́ние на На́стю всё ещё стоя́щую ря́дом с ним, и смущённо отводя́щую глаза́ от ме́ста распра́вы над бесшаба́шными, но незада́чливыми свои́ми «жениха́ми».

– Ну, дочь моя́, что же тебя́ смуща́ет в писа́нии досточти́мого Иоа́нна Экза́рха? – спроси́л он с интере́сом гля́дя на двенадцатиле́тнюю де́вочку.

Де́вочка бро́сила на учи́теля сме́лый взгляд и упря́мо сжав гу́бы пророни́ла:

– Расска́зывая об устро́йстве Земли́ и Мирозда́ния, кни́га сия́ говори́т, что Земно́й шар поко́ится в це́нтре сфери́ческого небе́сного сво́да.

– С чем же ты не согла́сна? С тем что Земля́ – шар? – развёл рука́ми Фео́на.

– Нет, – реши́тельно замота́ла голово́й де́вочка, – С тем что Земля́ нахо́дится в це́нтре мирозда́ния.

– Вот тебе́ раз, – воскли́кнул учи́тель слове́сности, ёрзая на сту́ле – а что же там, по-тво́ему, нахо́дится?

– Со́лнце! – поверну́вшись к не́му с наи́вной улы́бкой отве́тила де́вочка.

От тако́го отве́та гла́за ма́ленького мона́ха вы́лезли из орби́т. От возмуще́ния ему́ не хвати́ло во́здуха, и он глота́л его́ раскры́тым ртом как я́щерица на весе́нней зава́линке.

– Ты где набрала́сь э́тих бре́дней? – прохрипе́л он наконе́ц, встава́я со сту́ла. Во всех его́ движе́ниях чита́лось я́вное жела́ние скоре́йшим о́бразом распра́виться с де́рзкой девчо́нкой, осме́лившийся оспа́ривать раз и навсегда́ узако́ненные це́рковью И́стины.

– Погоди́, оте́ц Никола́й, – успоко́ил его́ Фео́на, же́стом усади́в обра́тно в кре́сло, – успе́ешь ещё ана́фему возложи́ть, – любо́е утвержде́ние предполага́ет до́воды. Мо́жет они́ у неё есть?

Оте́ц Фео́на хо́лодно посмотре́л на расте́рянную На́стю и доба́вил, обраща́ясь к ней:

– Е́сли ска́занное тобо́й э́то то́лько мне́ние, ты мо́жешь оста́вить его́ при себе́, так как оно́ никого́ не интересу́ет, но, е́сли э́то зна́ния они́ должны́ быть безусло́вно дока́заны. Начина́й, дочь моя́!

– Я не зна́ю, – отве́тила На́стя, от волне́ния покры́вшись кра́сными пя́тнами.

– Я кни́гу чита́ла. Там напи́сано, что Со́лнце нахо́дится в це́нтре Вселе́нной, а Земля́ и плане́ты враща́ются вокру́г. А ещё в кни́ге напи́сано, что есть така́я зри́тельная труба́, че́рез кото́рую мо́жно смотре́ть на звёзды и ви́деть го́ры на Луне́!

– И чья э́то кни́га? – спроси́л у неё Фео́на

– Како́го-то Галиле́я.

– Жидовин, что ли? – встрепену́лся оте́ц Никола́й подозри́тельно прищу́рившись.

– Нет. Италья́нец.

– Италья́нец! Папи́ст! – закрича́л оте́ц Никола́й я́ростно крестя́сь на ико́ны, – Е́ресь! Околёсина ерети́ческая! Ска́занное противоре́чит Би́блии. Кни́гу э́ту тре́буется сжечь, а на отрокови́цу наложи́ть стро́гую епитимью́ …

– Погоди́ че́стной оте́ц, всё бы тебе́ жечь – раздражённо одёрнул помо́щника Фео́на, но пре́жде чем он успе́л продо́лжить свою́ мысль, На́стя, насу́пив бро́ви неожи́данно вы́палила пря́мо в лицо́ отцу́ Никола́ю:

– А ещё там напи́сано, что Свяще́нное Писа́ние отно́сится то́лько к спасе́нию души́ и в нау́чных вопро́сах большо́го ве́са не име́ет.

В кла́ссе воцари́лось гробово́е молча́ние, слы́шно бы́ло как жужжа́т то́лстые осе́нние му́хи под потолко́м и че́шет за у́хом блоха́стый щено́к прижи́вшийся в подкле́ти у сто́рожа Некраса.

Оте́ц Фео́на заду́мчиво прошёлся по ко́мнате гу́лко стуча́ подко́ванными сапога́ми по тёсаным до́скам по́ла. Останови́вшись напро́тив На́сти, он положи́л ладо́ни на её ма́ленькие о́стрые пле́чи и внима́тельно посмотре́л в глаза́.