Чтобы не лезли в голову мысли о чеченской войне, Гарин заставлял себя размышлять о науке. Он помнил слова Ворчуна:«Мы не можем экспериментировать, все методики должны быть отработаны и утверждены, но мы-то новички в профессии, и для нас любой опыт – экспериментальный».

Возвращаясь из библиотеки в центр ЭСХИЛЛ, Гарин вдруг подумал:«А чего я так переживаю? Давно уже народ принял мудрость “Век живи, век учись…” В чем проблема?»

– Во второй части этой мудрости, – произнес он вслух, —«дураком помрешь».

Обычно вечером в пятницу Гарин отпускал Милануи рассказывал Ворчуну, что сумел накопать в библиотеке. Вместе они продумывали, чем стоит заняться, а что лучше пока отложить. Так, привезя статьи о применении очищения крови при невынашиании у беременных, Гарин сказал:

– Вот, это очень серьезно. Невынашивание беременности при АФС[33]. Это материал еще семидесятых. Их официально аспиранты для диссертаций не берут, считаются устаревшими. Абусалимова на этой методике стала доктором наук. Понимаешь? Плацентарная недостаточность и АФС. Это реальное спасение обреченных людей, шанс родить здоровых детей.

Жора знал, что сам перенес эту методику, чтобы родиться живым, но сообщать своим сотрудникам не захотел.

Ворчун покачал головой:

– Мой жизненный опыт подсказывает, что с беременными лучше не связываться. Родит – нормально, а если выбросит после наших процедур – мы будем виноваты. Никакие статьи профессора тебя не защитят. Давай пока заниматься привычными делами – трофическими язвами при варикозе, гнойными прыщами на коже, острыми аллергиями и экземами. Ну, еще пьяницы и наркоманы – придут, почистим. Поверь, этого вполне достаточно. Не связывайся с беременными! А еще, если ты заметил, то число абортов сейчас превышает число родов.

Гарин был с ним не согласен. Но и спорить не стал.

– Так, – в одну из пятниц выложил Жора, – в «Вестнике дерматологии» я нашел статью о применении пульс-терапии гормонами после курса плазмафереза в лечении пузырчатки.

Эту поистине страшную болезнь ни он, ни Ворчун брать не хотели. Это как болото: ступишь в трясину и не выберешься. Их методика давала временный эффект, и тянуть деньги с несчастных инвалидов им совесть не позволяла.

– Ну и что?– спросил Федор.

– А то, – обрадованно объяснил Жора, —что если на второй неделе после окончания курса плазмафереза ввести однократно большую дозу преднизолона, лимфоциты не выбрасывают антитела. И наступает ремиссия, если верить статье, от восьми месяцев до года. Ты понимаешь?

– Хочешь все-таки взять пузырчатых, волчанку и склеродермию?

– Не знаю еще. Но вот он, шанс реально помогать. Год нормального самочувствия для таких людей— это маленькая жизнь, – процитировал Гарин песенку Олега Митяева.

И не угомонился. Он раскопал в архиве журнала Plasma therapy статьи, посвященные лечению АФС, причем иностранные авторы опять же ссылались на работы Аиды Абусалимовой. Жора не пожалел денег, снял ксерокопии и привез их Ворчуну, переведя и подчеркнув ключевые места в статье со статистикой результатов. Больше всего порадовал результат, что женщины без страха беременели и рожали и второй раз, и третий. Это был аргумент.

– Хорошо, – сделал последнюю попытку отмотаться от беременных Ворчун, – как ты себе представляешь приглашение таких женщин? Если АФС уже определен, их курируют специалисты и вряд ли отдадут нам. Пичкают их лекарствами и этим оправдывают проблемы с развитием у детей, если тем вообще повезет родиться.

– Надо ехать и лично разговаривать с врачами. Лучше с такими же, как мы: платными.

– Резонно, – согласился Ворчун поставил чайник. —Но знаешь, наши «интервенты» ездят по поликлиникам и оставляют врачам направления к себе. Каждый больной, принесший нашим спецам такую бумажку, заносит в кассу пятьдесят тысяч – пять из которых достаются направившему врачу. А что ты думаешь о нас? Можем мы такую схему применить?

– Весовые категории разные, – покачал головой Гарин. – У нас весь курс лечебный меньше раза в два. Что мы можем вернуть? Пятьсот рублей? Да и не стоит забывать, что у людей, ходящих в обычную поликлинику, денег нет. Мы с тобой и так часть больныхлечим по благотворительной программе. Пока Бардин и Бланк не знают.

Целый месяц они лечили ветерана войны с огромными трофическими язвами на голенях. Язвы закрыли благодаря хорошей памяти Гарина, который припомнил рассказ Васильева: криопреципитат плазмы содержит тромбоциты, а фактор роста из них— особое вещество, ускоряющее заживление ран¹⁰.

Врачи делали деду два раза в неделю плазмаферез и из полученной плазмы готовили вещество для перевязок. Вещество это напоминало яичный белок. С двух контейнеров плазмы —как раз две порции для двух язв.

Через две недели язвы начали стремительно заживать. Края их стягивались, и дед, глядя на свои ноги в зеркало, плакал. Он уже и не надеялся, что когда-нибудь это случится.

Ветерана Ворчун и Гарин взяли в качестве эксперимента, предупредив, что если не получится заживить его дырки, денег не возьмут.

Когда же ветеран принес конверт с деньгами, врачи вернули ему плату со словами: «С Днем Победы, отец»!

Это действительно был день их общей победы. Ветеран расплакался, обнял врачей и ушел. Без костылей.

Гарин и Ворчун при поддержке Миланы решили между собой, что, начиная новое направление и набирая опыт, не имеют права брать деньги в случае неудачи. Поэтому, расписывая курс процедур, рассчитывая на человеческую порядочность и желание пациентов в будущем обращаться за помощью снова, они предлагали оплачивать лечение в конце курса. Риск? В некоторой степени, да. Но для руководства такие аргументы были вполне убедительными.

Также Федор и Жора решили, что ветеранов войны и медработников станут лечить бесплатно, объявляя им об этом по завершении курса процедур.

Кроме лечебной работы у Гарина была еще одна, не менее серьезная – переливание крови и ее компонентов. И если всё, что касалось лечения, он оставил Ворчуну, то тема совместимости и несовместимости крови стала исключительно заботой Жоры.

Как он ни старался, как ни зарекался, тайны крови и их раскрытие поневоле стали делом его жизни на ближайшие годы. Всё, что удавалось раскопать и систематизировать, он собирал в папку, так и подписанную: «Тайны крови».

Первым Жора обозначил вопрос о том, зачем нужны группы крови. Не врачам нужны, а организму человека. Ни в одной монографии, посвященной крови и переливанию, он не мог найти ответа на этот вопрос. И подсознательно чувствовал: если найдет его, то станет понятным что-то очень важное для определения смысла жизни.

[33] АФС, антифосфолипидный синдром, – поражающее многие органы аутоиммунное заболевание, при котором резко возрастают риски образования тромбов. При АФС начинают вырабатываться антитела, разрушающие мембраны собственных клеток. Часто атакуются клетки внутренней выстилки (интимы) сосудов, из-за чего и усиливается свертывание крови. Во время беременности это часто приводит к внутриутробной гибели плода и выкидышу на поздних сроках.

Глава 9. С кровью шутки плохи

Гарин думал, используя блокнот. Превращал мысли в визуальные метки, записывал свои вопросы, какими бы глупыми они ни казались на первый взгляд.

В обществе стало набирать обороты движение похудения с привязкой диеты к группе крови. Создавалось впечатление, будто диетологи что-то знают. Какая связь пищевых продуктов и ихусвоения с тем, какая группа крови у едока?

И вот вопрос: зачем нужны групповые белки? Когда Гарин задал его Ворчуну, тот пожал плечами:

– Что значит— зачем? Зачем мы на Земле? Белки на мембране клетки, которые мы отнесли к групповым маркерам, —это какие-то рабочие белки. Просто они индивидуальны для каждого человека, как отпечатки пальцев.

– Ну, то и значит, – ответил Гарин. —Мы имеем объяснение существованию всего в организме, понимаемсмысл, назначение. Легкие дышат, сердце кровь качает, мозг управляет, почки и печень очищают. А зачем нужны групповые белки? Чтобы создать проблему при переливании? Из вредности? Я тебе вот что скажу: все рабочие, как ты говоришь, белки – ферменты, рецепторы, —во всем организме по своим назначениям имеют одинаковую структуру, а групповые – это какие-то особые маркеры, функции рабочей у них нет. Я не нашел описания. Структура описана, а для чего они сидят на наружной поверхности мембраны, непонятно. Причем их строение хранится в генах, это не случайный белок, понимаешь? Он достается нам от папы с мамой. А значит, появился очень давно. Может быть, это атавизм? Остался нам от предков-обезьян? Им был нужен, а нам— так, фото на память?.. Нет. От атавизмов организм старается избавиться, как от балласта. А эти старательно передаются от предков к потомкам…И еще: мы проверяем группы у донора и реципиента, всё совпадает, начинаем переливать – в лучшем случае реципиента трясет, в худшем перелитые клетки гемолизируют[34]. Иногда сразу, иногда отсроченно. Не всегда, но надо быть готовым каждый раз. Наши обалдуи готовы лить, не думая, что будет дальше. А я не могу не думать.

– Тебе положено по статусу, – усмехнулся Ворчун, – и мне тоже.

Этот вопрос: «Зачем нужны групповые белки?» – Жора задавал всем, от кого надеялся услышать ответ. И никто из коллег внятно и четко ответить не мог.

Анализируя все открытия в иммунологии, связанные с переливанием крови, он обратил внимание на закономерность: если на мембране есть белок, определяющий группу крови, то в плазме крови нет характерных иммуноглобулинов – антител, которые Ландштейнер назвал агглютининами.И наоборот: если нет группового белка, то есть агглютинины. То есть природа, создавая кровь, изначально как бы разделила людей на разных не только в расовом качестве, но и групповом?

– Стоп, – сказал себе Гарин. – Расы – это генетически закрепленные признаки, зависящие от условий существования человеческих популяций. Люди чернеют, желтеют, краснеют и светлеют в зависимости от влияния внешней среды на организм. Происходит это не быстро. Процесс образования расы занимает тысячелетия.

Он искал ответы в русскоязычных и англоязычных книгах. На вопрос: «Сколько групп крови вы знаете?» —все отвечали: «Четыре». А что с остальными маркерами? Резус —это группа? Если он есть у восьмидесяти процентов людей планеты и даже у обезьян?

Выписывая информацию обо всех обнаруженных белках, отнесенных иммунологами к групповым, Гарин понял, что спектр этих белков зависит от замкнутости популяции и связан с мутациями. Но мутации уж больно умные. Как будто кто-то ими управлял.

Но причинность возникновения этих белков Жора никак не мог объяснить. Васильев, читая ему материал по совместимости групп, тоже не объяснил. Но сообщил необычные факты. В обеих Америках до появления там переселенцев у всех жителей былапервая группа крови. Маркеры А и Б завезли европейцы. То же самое было с Австралией и Новой Зеландией.

Однажды Гарин пришел на работу, дождался Ворчуна и спросил, не дав ему переодеться:

– Помнишь, в книге «Щит и меч» Вайс ездил в детский концлагерь, там фашисты брали у детей кровь для солдат вермахта?

– Помню, – Ворчун скакал на одной ноге, надевая хирургическую форму, – так это же фашисты.

– Но зачем у детей? Много ты возьмешь с голодного ребенка весом тридцать-сорок килограммов? Фашисты – не идиоты. Ради того, чтобы просто поизощреннее убить, они тратить расходники не стали бы.

– Какие расходники? – рассмеялся Ворчун. – Тогда всё было многоразовым: иглы —стальные, трубки – резиновые, банки —стеклянные.

– Ты меня понял, – отмахнулся Гарин.

– Ну, дети наверняка не болеют сифилисом, – предположил Ворчун, – или какими-то иными, характерными для взрослых болезнями.

– Тепло, Федя, тепло… —от возбуждения Гарин забегал по ординаторской. —Вот смотри, что я узнал, – кинул он ксерокопию из английского журнала. – У детей с первой группой крови иммуноглобулины-агглютинины альфа и бета появляются к одиннадцати— четырнадцати годам, а до этого времени у них этих антител нет!

– Хочешь сказать, фашисты это знали еще во время войны?