– Нет… может быть…Но, думаю, тут всё проще: они обнаружили, что детская кровь при переливании раненым организмом реципиента переносится легче и не создает проблем в будущем. Но если эти антитела появляются – понимаешь, они не вырабатываются с рождения, а появляются! – значит, организм встречается с белками А и Б. Но кровь-то детям не переливали, сексом во время месячных они не занимались… Понимаешь, что выходит?

– Что? – не понял Ворчун.

– Что групповые белки имеют природные аналоги! И взрослеющие дети к десяти-одиннадцати годам с ними встречаются. Поэтому иммунная система и начинает их производить. А где они встречаются? Вот до одиннадцати – четырнадцати не было, ивдруг – бах, появились! Что меняется у детей к взрослению?

– Меню, – сказал Ворчун первое, что пришло в голову. —У большинства детей с 12-13 лет меню становится, как у взрослых.

– И ты думаешь, что агглютинины – это реакция иммунитета на пищевые белки? Так они же разбираются до аминокислот в кишечнике.

– Тогда не знаю, – Ворчун достал из сумки пачку сигарет.

– Кишечная микрофлора, – произнес Гарин. —У детей появляются новые микробы-резиденты. Вот они-то и содержат на себе белки-антигены, похожие на групповые.

Пришла Милана, вытащила из шкафа свои вещи. Мужчины поняли намек и вышли в коридор.

– Пойдем покурим, пока больные не пришли, – предложил Ворчун.

Гарин не курил, но ему так хотелось поскорее обсудить с Федором осенившие егоидеи, что он согласился:

– Пойдем, – и продолжил на ходу: – Я понял, что к подростковому возрасту у детей, которые начинают питаться, как взрослые, меняется состав кишечной флоры, и антигены А и Б имеются именно у новых для их организмов микробов. Ты понял, какая связь диеты с группойкрови? Диетологи тоже нащупали эту связь, но, думаю, статистически заметили, что некоторые продукты хуже усваиваются, в зависимости от состава микробов в тонкой кишке, и группа указывает на этот состав.

– Получается, что группы крови – это реакция организма на микробы? – сделал вывод Ворчун, когда они вышли на курительную площадку на крыше здания. – Не слишком ли сложно?

– Наоборот, Федя, всё предельно просто, только нужно копнуть глубже.

– Куда уж глубже? – не понял Ворчун.

– От зарождения жизни на планете, – серьезно сказал Гарин.

– «Вначале было слово, ислово было у Бога, и слово было Бог», – процитировал первую фразу из Библии Ворчун. – Поясни свой вывод.

– Вспомни общую биологию.

– Смеешься? Сам вспомни древнюю, как всё студенчество, заповедь: сдал экзамен и забыл, – рассмеялся Ворчун.

– У меня так не выходит, —без улыбки объяснил Жора, – мой чердак пока вмещает массу информации, которую я, как и ты, до сих пор полагал лишней. Оказалось, что нет.

– И что ты понял?

– Много чего понял, Федя, а главное— я уверен, что это всё понял не только я и не сейчас, но почему нам этого не объясняли, я не понимаю. Чем эта информация так опасна для осознания людьми?– вопросил Гарин и содрогнулся от холода. – Ты обкурился? Пошли.

– Не обкурился, а накурился, – поправил Ворчун.

– Хрен редьки не слаще.

– Ну, не скажи! Обкуренные —это наркоманы, торчки зеленые, а я интеллигентно выкурил сигаретку. Так что там с происхождением групп крови?

– Понимаешь, мы не берем вопрос, откуда взялись на Земле нуклеиновые кислоты— думаю, их занесли метеориты из космоса в давние времена. Их и, может, даже целые еще живые микроорганизмы.

– Ты не признаешь теорию академика Опарина[35] о возникновении белков-коацерватов и из них первых одноклеточных организмов?

– Нет, —поморщился Гарин, – особенно после фальшивок Ольги Лепешинской [36], которыми она старалась доказать эту теорию. Не сбивай меня. Нуклеотиды, как основа хранения наследственной информации, я уверен, были занесены из космоса. Слишком сложная у них структура для случайного синтеза. И идея синтеза белка на рибосомах— основной принцип целевого создания белков. Понимаешь? Одно дело сляпать жиры и даже аминокислоты, и совсем другое создать всю цепочку хранения информации и синтез белков.

– Может, прилетели и вирусы?

– Не думаю, что вирусы: им нужны клетки с рибосомами. Давай по порядку. Вирусы— это послания, информация, которой обменивались клетки и организмы. Давай вернемся к жизни клеточной.

– Ну, давай.

– Первые одноклеточные появились на Земле, когда чистого кислорода на ней не было, в атмосфере —углекислота, сернистый ангидрид и закись азота, температура и сплошная облачность, парниковый эффект. Значит, что? Первые микробы источник энергии брали из атмосферы и от вулканов – это тепло. Они в основном восстанавливали оксиды, создавали чистые элементы, кроме золота, платины и еще нескольких металлов, которые практически не окисляются. Вся вода на планете была растворами солей.

– Глубоко копаешь, —иронично заметил Ворчун, открыл перед Гариным дверь их отделения и сообщил: – Народу нет пока.

– Потом, – продолжил Жора, – они так загадили атмосферу освобожденным кислородом, что бурый цвет из нее ушел, и солнечные лучи достигли поверхности, но при этом в верхних слоях появился озон, который обрезал солнечный ультрафиолет, отсеяв короткий спектр. Длинные лучи стали доходить, особенно красный свет. На всё ушел миллиард лет, не меньше.Уцелевшие протобациллы создали себе оболочку покрепче, чтобы не сгорать, и стали пользоваться кислородом для своих биохимических реакций, при этом пожирая своих же. Одни сделади оболочку клеток из липопротеидов, а другие сделали целлюлозу, а чтобы собирать ее из сахара, они нашли идею – хлорофилл, налепили хлоропластов и занялись расщеплением углекислого газа, используя фотосинтез и при этом делая запасы энергии ввиде углеводов – крахмала. Вот и первое разделение простейших на будущих животных и растения. Между ними остались грибы и лишайники. Микробы-животные стали жрать микробов-растений и друг друга. Плотоядные и растениеядные. Дальше, ты понимаешь, эволюция шагает по планете, подчиняясь географии и физике атмосферы. Вода постепенно преснеет, проходя циркуляцию с испарением. Соленость в морях уменьшается, плотность воды снижается. Идет активное заселение верхнего слоя океана, он теплый и прогревается солнцем. Вот где настоящий бульон из микробов – одноклеточных.А второй важный этап эволюции живых организмов— деление на индивидуалистов и коллективистов. Появление первых колоний типа вольвокс. Сечешь фишку? – от волнения Гарин сорвался на жаргон.

– Пока не секу, – признался Ворчун. Он проверил план процедур и заявки на кровь и обрадовал Гарина, – тебе «интервенты» заказали два литра эритроцитной массы, вторая, резус-плюс.

– Зачем столько? – удивился тот.

– Пишут, что у них в плане АКШ[37], академик Шагалкин хочет делать какого-то своего пациента у нас.

– Зачем у нас? – не понял Гарин. —Он же из НЦХ[38], у них свое ОПК, мощнее нас намного. Мог там крови заказать.

– Вопрос, конечно, интересный, – прогундосил голосом актера Ильи Олейникова Ворчун. – Думаю, он хочет легально положить в карман пару тысяч американских зеленых рублей, а кровь у себя под эту операцию заказать не может, он же дядьку выписал наверняка.

– Два литра? Он предполагает такую потерю?

– Ему нужно зарядить донорской кровью перфузор, аппарат сердце-легкие – там, если кровь развести, всё равно нужно не меньше полутора литров— и еще пол-литра на всякий случай. Марк говорил, что все приборы и спеца-перфузиста Шагалкин привезет с собой, а нам нужно только кровь подобрать. Дядька этот придет сегодня. Наша задача—взять у него кровь и отправить на станцию, чтобы подобрали восемь мешков по всем параметрам.

– Ясно, – Гарин уселся к столу напротив Ворчуна, – про группы продолжать?

– Конечно!

– Так вот, колонии —это прообраз будущих многоклеточных. Сперва все клетки как бы на равных, только живут вместе, но потом начинается разделение по функциям: часть становится пищеварительным трактом, а часть кожей, покровом. Какие-то становятся мышцами, какие-то превращаются в скелет. Появляются и клетки иммунной системы. До этого защитой занимаются все в меру своих сил. А от кого?

– Думаю, от других таких же?

– Хрен! От других одноклеточных в первую очередь. С некоторыми они договариваются, образуя симбиоз, например, чтобы те помогали переваривать пищу или защищали поверхности. А как дать им понять, что клетки многоклеточного – свои?

– Как? – откликнулся Ворчун, заваривая чай.

– Нужно использовать мимикрию:взять точно такой же белок, какой есть на мембране микроба-симбионта, и поместить на своей. Эти маркеры показывают микробам-симбионтам, как транспондер в самолетах: «Мы свои! Нас не есть!»Выходит, наши групповые белки —это преобразованные в процессе эволюции белки-транспондеры для микробов. Понимаешь? Если это принять, то всё сходится.

– Что всё? —спросил Ворчун. —Тебе сколько сахара?

– Три. Сходится, почему в разных популяциях и на разных континентах разные группы крови, почему в Америке первая— а точнее, не первая в абсолютном смысле, а своя, особенная. То, что нет белков А и Б, не означает, что там нет других белков. Понимаешь? Да, и еще: я нашел интересную информацию о том, что наши белки А и Б не стандартны.

– То есть? – не понял Ворчун.

– То есть они вроде как А и Б, но при этом отличаются нюансами, и их сейчас стали помечать —как А”, например, – а старые сыворотки их не видели. Представь себе, человек всю жизнь считал, что у него первая или третья группа, если не определялся его А-белок, а сейчас реактивы изменились, стали ловить структуру белков шире, и А обозначился—и теперь человеку пишут вместо первой вторую! Или четвертую, АБ, если раньше писали третью.

– Это серьезно, – согласился Ворчун.

– То есть все эти штампы в паспорте, нашивки на военной форме и татуировки – на самом деле ерунда, и не случайно приказ перепроверять группу перед каждым вливанием эритромассы должен выполняться непременно. Всегда есть риск, что запись ошибочна.

Появился первый пациент, и разговор на научную тему оборвался сам собой.

К полудню пришел дядька, которого академик готовил на АКШ. Вполне сохранный, как сказал бы Марк, и Гарин не удержался— спросил, с чего вдруг тот решился на АКШ:

– Есть причины?

Дядька подтвердил:

–Да, причина серьезная, на велоэргометре[39] сердце показало нарастание ишемии. В НЦХ сделали коронарографию[40], обнаружились три критических сужения артерий и три —не очень, до пятидесяти процентов, но Шабалкин предлагает их тоже обойти.

– Но почему АКШ? – снова спросил Жора. – Ведь там, как я знаю, начали ставить стенты. Вы могли бы договориться с тамошними спецами.

Он лично набрал пробирку крови, потому что Милана с Федором были заняты с пациентами.

– Ну, не знаю, – дядька зажал ватку в локте, останавливая кровь. – Я ложился к Шагалкину, он предложил сделать шунтирование. Метод отработанный, надежный.

Гарин не стал спорить. Опровергать слова академика неэтично.Их с Ворчуном дело – кровью обеспечить к операции.

Пациент опустил рукав сорочки, надел пиджак.

– Когда мне теперь?

– Не знаю, – Гарин поставил пробирку в холодильник, – вашу кровь с заявкой сегодня отвезем, пару дней нужно на подбор. Как только привезут кровь для вас, с протоколом совмещения, я вам позвоню. Оставьте телефон.

Когда Ворчун отпустил первую партию пациентов, Гарин как раз вернулся со станции:

– Как я и говорил, два-три дня, и «золотой ключик будет у нас в кармане»!

– Какой ключик? – не понял Ворчун.

– Вспомни старый фильм по сказке о Буратино, – рассмеялся Гарин. – Дуремар Карабасу говорил: «Еще пять тысяч ведер, почтеннейший Карабас, и считайте, что золотой ключик у вас в кармане!»

– Ты что, все фильмы детства наизусть помнишь?

Гарин пожал плечами: