– Не знаю, но вот так иногда вспоминаю детали до точности. Мне сказали, что кровь подберут и совместят за три дня. Значит, Шабалкин, думаю, назначит операцию на понедельник. Я только одного понять не могу: почему он так уперся в АКШ? Ведь можно было стенты попробовать. Наши «интервенты», вон, по шесть операций в день исполняют.

– Для академика это конкуренты. Так он при любом исходе пару тысяч долларов в кармане унесет… а этак сколько?

– Но ведь риск несоизмерим. Операцию он сделает, а сердце вдруг не заведется, а? Да и в реанимации потом с неделю лежать, а с распиленной грудины через пару месяцев проволочные скобы снимать…

– Ну, и чего ты ему не сказал?

– Ага, а потом нам Марк голову открутит, что академику пациента отбили? Пусть дядька сам решает.

Ворчун достал пачку сигарет.

– Может быть, ты и прав. Давай загадаем: если Бог хочет, чтобы дядька пожил дольше, то он его от АКШ как-нибудь отведет. Согласен?

– Если Бог есть вообще, – ответил Гарин, вспомнил ослика Иа из мультфильма о Винни-Пухе и прибавил: – В чем я лично сомневаюсь!

– Ладно, я курить, а ты?

– А я пообедаю схожу.

Ворчун достал из сумки пакет с заварной лапшой. С полочки в шкафу взял перечницу:

– Будь другом, возьми на пищеблоке перцу, кончился.

Гарин опустил перечницу в карман халата.

В кафе он отстоял очередь и сделал заказ. На кассе Кристина, улыбчивая девушка, перечислив заказанные блюда, уточнила:

– Это всё?

– Мне еще перцу надо, – Гарин достал перечницу.

– Перец на столах, пересыпьте, я не против, а зачем вам? – Кристина знала, что Бланк и Бардин настрого запретили прием пищи в ординаторских. Ничего, кроме чая и кофе! Но Ворчун на это говорил: «Чай из пакетика заварить можно? Значит, и лапшу тоже».

– Понимаешь, – объяснил Гарин без улыбки, – у нас кровь не всегда больным уходит, приходится списывать. А куда ее девать? Вот с перчиком хорошо идет.

Он отошел от кассы, не заметив, что Кристина побледнела, сдерживая тошноту.

Телевизор, укрепленный на специальном комоде, беззвучно показывал новости, там военные что-то рассказывали о войне в Чечне. Говорящего военного Гарин узнал из новостей – генерал Лев Рохлин.

Официантка принесла заказ. Гарин не спеша ел. Дед его приучил не делать из еды культа и вообще относитьсяк ней, как и к сексу, без фанатизма, то есть как к физиологической необходимости —а потому никогда не спешить наесться до отвала. Находить удовольствие в процессе, а не в насыщении.

Минут через сорок Жора вернулся в ординаторскую. Там его встретил Ворчун в обалдевшем состоянии.

– Что случилось? – спросил Гарин.

– Ты ушел, я вернулся с перекура и вижу, что в холодильниках роется Марк. Учиняет Милане форменный допрос: как, мол, мы списываем неиспользованную кровь? Хорошо, я лапшу еще не залил, ждал, пока ты перец принесешь.

– Он странный был какой-то! – подтвердила его слова медсестра. – Всё переспрашивал: точно ли мы утилизируем невостребованную эритромассу по приказу, смешиваем с дезраствором, и больше никак?

– Я его спрашиваю в лоб: а как еще? Он не говорит, только глаз у него какой-то странный. К Милане прицепился, мол, отчего это у нее щеки такие румяные…

– А у меня всегда они такие, с детства, – Милана покраснела, и щеки у нее стали совсем алыми.

Гарин не мог говорить от смеха. Сотрудники смотрели на него, не понимая, что его так развеселило.

– Это моя вина, – наконец, признался он, – перец попросил у Кристины, а она спрашивает, зачем. Ну, я возьми и скажи, что мы списанную кровь потребляем с перцем, мол, без него не идет. А она стукнула Марку— видимо, поверила.

– Вот поганка! – рассмеялся Ворчун. —Но как Марк-то повёлся?

А Милана серьезно сказала:

– Вы с кровью не шутите, Георгий Александрович. Она шуток не терпит.

– Как ты права, Милана! – улыбнулся Гарин. – Кровь шуток не терпит.

[34] Гемолиз – смертельно опасное явление, разрушение эритроцитов под действием антител – агглютининов.

[35] А. И. Опарин (1894—1980)—советский биолог и биохимик, академик АН СССР, создатель теории возникновенияжизни из неклеточных форм белков в жировой оболочке – коацерватов.

[36] – О. Б. Лепешинская (1871—1963) —псевдоученая, «старый большевик», тенденциозно трактовавшая работы Ф. Энгельса. Боролась с генетиками и биологами, поддерживавшими клеточную теорию возникновения жизни Р. Вирхова.

[37] АКШ, аортокоронарное шунтирование – операция по хирургическому лечению тяжелой стенокардии, создание обходных сосудов в сердце. Выполняется при отключении сердца от кровообращения с помощью специального насоса – перфузора.

[38] НЦХ – Научный центр хирургии им. Б. В. Петровского.

[39] Велоэргометр (ВЭМ) – велотренажер со ступенчатыми нагрузками, совмещенный с аппаратом ЭКГ, используется для диагностики скрытой ишемии миокарда и стенокардии.

[40] Коронарография – исследование сосудов сердца в рентгеновских лучах с контрастом. Позволяет найти места сужения из-за атеросклеротических бляшек.

Глава 10. Давняя обида иммунитета

Через два дня позвонили со станции переливания крови. Звонила зав экспедицией[41]:

– Георгий Александрович! Мы не смогли подобрать кровь для вашего пациента.

– Не понял вас, – Гарин действительно не понял. – Как такое возможно?

– Мы перебрали кровь от ста доноров аналогичной группы и фенотипа резус-фактора, однако при совмещении эритроцитов доноров и плазмы вашего реципиента происходит агглютинация во всех пробах. У вашего больного в крови антитела ко всем белкам, включая не типируемые известными реактивами.

– Вообще ни одной дозы не нашли?

– Ни одной. От ста доноров, – повторила заведующая.

– Может быть, еще сто проверить?

– Это не трудно, дайте заявку.

– Я посоветуюсь с руководством, перезвоню вам через час.

Гарин доложил Марку, и тот немедленно стал звонить академику Шагалкину, но не дозвонился.

– Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? – выкатил черные глаза Марк. – Он же решит, что мы хотим перехватить его пациента.

– Марк, – Гарин старался говорить спокойно, – сто доноров не подошли.

– Пусть еще сто проверят!

– Ты подпишешь заявку? Пятнадцать тысяч за эту подборку мы уже должны станции, ты готов отдать еще столько же?

Марк выскочил из-за стола, принялся бегать по кабинету, как всегда бегал по ординаторской еще в годы Жориной интернатуры, когда нервничал. Наконец, остановился:

– Ладно. У нас есть еще время?

– Сколько угодно. Может, ты с этим больным поговоришь?

– Нет. Это должен сделать сам академик.

Гарин отлично понималМарка. Вопрос репутации и чести накладывался на необходимость обычной медицинской помощи.

Через два часа Бардин сам пришел к Гарину в ординаторскую, поздоровался с Ворчуном. Как в период, когда работали вместе все трое, сели думать.

– Академик не хочет отказываться от АКШ, – мрачно сказал Марк.– О стентировании я даже спрашивать не стал. Шесть стентов сразу наши еще не ставили. Максимум три. В НЦХ свои проблемы. Если Шагалкин привезет его обратно, это сильно ударит по его репутации. Он не объяснил, но я понял, чего он крутит. Надо что-то придумать. Академик предложил заготовить собственную кровь больного.

– С нестабильной стенокардией?! – воскликнул Ворчун. – Мы ему раскачаем свертывание и получим тромбоз в зоне критических стенозов, или два месяца придется держать на антикоагулянтах, а операция открытая – и он зальет всё поле, как только Шагалкин распашет грудину! А селсевер[42] с перфузором перемолотят кровь. Овчинка выделки не стоит. Марк, нет лучшего решения, чем ангиопластика! Ну, пусть поставят только три стента, там, где наверняка будет кердык…

– Риск потерять больного не стоит никаких денег, – произнес Гарин.

Марк взвился:

– Это ты мне говоришь?!

– Это я и академику скажу.

– А я ему не могу этого сказать. Он нам больше ни одного пациента не даст!

– Ты всё это ставишь против жизни человека?

– Не дави мне на мозоль!

– Марк, ты же нас учил, вспомни себя в БИТе, – и не подумал Гарин ослабить «давление на мозоль».

– Тогда всё было иначе, мы работали в бесплатной медицине, – попытался оправдаться Марк.

– А сейчас готовы за деньги и репутацию академика человека убить?

– Дурак.

– Представь ситуацию в США, а вместо Шагалкина – Майкл Дебейки. Он тоже стал бы настаивать на АКШ только ради денег?

– Нет, – согласился Марк, —там репутация дороже денег.

– А у нас в порядке вещей обратное?

Марк молча засопел. Его разрывали противоречия. Наконец, потребовал:

– Объясните мне, как такое может быть, что кровь от ста доноров не подошла?!

Гарин синхронно с Ворчуном пожали плечами.

– Пусть проверят еще сто, – решительно сказал Марк, поднимаясь.

– Подпиши, – подсунул ему Гарин заявку для станции.

Марк размашисто подмахнул бланк.

– Станция просит взять у него еще пробирку крови, я буду вызывать его на завтра, – сообщил Гарин. —Может быть, сам с ним поговоришь? Бланка попроси. Все-таки они с академиком на одном уровне, не то что мы.

– Значит, так, – принял решение Марк, —узнавайте насчет еще ста проб, вызывайте больного, объясните ему ситуацию. Как вы это сделаете, не знаю, придумайте что-нибудь. А я объясню Бланку и попрошу его поговорить с академиком… Идиотская ситуация. Я представить себе не мог, что такое возможно.

Марк ушел, а Гарин позвонил Васильеву в НИИ переливания крови. Описал проблему. Главный вопрос: как могло получиться, что реципиент не принимает вообще никакой донорской эритроцитной массы?

Васильев выслушал, несколько секунд помолчал и объяснил:

– Такое случается, если больной однажды получил много крови от разных доноров. От большого числа доноров. Человек десять, пятнадцать. Больше ничего припомнить не могу. Покопайтесь в его анамнезе. Как его зовут?

– Ратушевский Станислав Иванович, пятидесятого года рождения. Он сегодня придет снова, кровь сдать, и мы «покопаемся», – пообещал Гарин.

Пациент Ратушевский выслушал Гарина спокойно. Не удивлялся и не возмущался. А на вопрос, переливали ли ему раньше кровь, ответил:

– В шестьдесят четвертом мы ехали на машине в Крым и перевернулись в Запорожской области. Я здорово переломался. Почти месяц был без сознания, сперва лечили в Мелитополе, потом перевезли в Краснодар, там еще три недели. Было несколько операций. Может быть, тогда и переливали кровь, я не знаю.

Гарин задумался. Куда писать? И надо ли?.. Нет, надо. Нужно Шабалкину аргументированно доказать, что это не выдумка. Что ни у кого в ЭСХИЛЛе нет желания отобрать у академика пациента.

Он не надеялся, что среди еще одной сотни доноров найдется подходящая кровь. Просто выполнил распоряжение Марка.

А для себя решил, что если опять будет отказ, он официально напишет заключение о необходимости заменить АКШ более безопасной ангиопластикой. Невозможность использования донорской крови при заведомо кровавой операции – объективная причина.

Марк должен понять и согласиться. Пройдут первые эмоции, стихнет негодование – и должен включиться здравый смысл, рассуждения и осознание.

Письма Гарин написал. Официальные запросы в Мелитопольский горздрав и в Краснодар, а Марк посоветовал написать еще и в Ростов-на-Дону. С шестидесятых архивы могли перевозить несколько раз.

В понедельник следующей недели Шагалкин прибыл сам. Он был недоволен, но претензий не высказывал.

Гарин положил перед ним два заключения со станции переливания крови, рассказал об аварии и вероятных гемотрансфузиях в шестьдесят четвертом. Он ждал, что Марк первым заговорит об ангиопластике, но тот молчал. Академик должен был сам принять решение.

Шагалкин произнес:

– Возьмите кровь у него. Его-то кровь подойдет, проблем не будет?

Гарин пожал плечами: