– Как думаешь, много квисинов скрывается от людей, как в прежние времена? Мы уже не в Чосоне, прятаться по лесам и хибарам трудно. Да и люди стали хитрее, кому-то может прийти в голову… – Союль пожимает плечами. – Не знаю… Использовать квисинов в своих мерзких делах. Например.

Харин вся обмирает. Мысли застывают, становится так тихо, что слышно, как громко и часто стучит лисье сердце. Кровь пульсирует, отдаваясь в пустой желудок.

– Не может такого быть! – первым приходит в себя Джи, даже голос повышает, игнорируя страх перед токкэби. – Чтобы квисины связывались с людьми? Они смертных жрут, а не сотрудничают с ними!

– Много ты понимаешь, – пригвождает Союль холодным тоном, и Джи вздрагивает. – Ты домовой, дух домашний, холёный. Ты голода, холода и одиночества никогда не знал, вот и не ведаешь, на что может пойти озлобленный дух, чтобы получить желаемое. Мы, нелюди, порой забываем, что жить остались в этом мире из-за обид, которые тащим за собой с прошлых жизней. Что может быть сладостнее человеческого дыхания и тепла? Ничего.

Джи отворачивается, и Харин слышит его сиплый шёпот:

– Ошибаешься.

Она знает, что говорит Джи об одиночестве, давнем спутнике любого квисина, квемуля и даже божества. Но поддержать его у Харин сейчас не хватает сил.

– Квисины и людей-то жрут ради мимолётного тепла, – задумчиво подхватывает она вслед за Союлем. Тот кивает и усмехается, губы изгибаются в недобрую кривую. – Энергию из тел высасывают, лишь бы испытать снова вкус жизни… Мать твою, что же это?

– Не сквернословь, – обрывает её Союль, и знакомая фраза режет Харин слух. Привычная злость наполняет тело, согревает его, гоня прочь подобравшийся к самому сердцу холодок. – Видишь, я прав.

– Прилепи награду на грудь, – фыркает Харин. – Это ничего не даёт пока. Только предположение. В какую сторону рыть?

Союль откидывается на спинку дивана, весь расслабляется. От прежней сосредоточенности будто и след простыл.

– Тебе-то это зачем? – спрашивает он и обнажает ровный ряд белоснежных зубов.

Отвечать или не стоит? Харин прикидывает, что информация Союлю ничего не даст, а потом говорит прямо:

– Тангун обещал отпустить меня, если я добуду ему убийцу священного оленя.

Ладно, бог всех существ не совсем так сказал – он не конкретизировал и про синнока ещё не в курсе, но вот об этом Союлю знать не обязательно.

Тот перестаёт улыбаться. Помнится, веке эдак в восемнадцатом у токкэби зубы были острые, желтоватые – почти частокол. Виниры, что ли, себе поставил? Пижон.

– Оставь, – вздыхает Союль, и Харин моргает – воспоминание растворяется в ночной тьме. – Снова суёшь нос в чужие дела, как маленькая. Мне совсем не улыбается вытаскивать тебя из очередной беды, как в век нашей совместной жизни. Чего мне стоило отговорить тебя помогать тому змеёнышу…

– Он теперь угодил в лапы монстров куда страшнее, чем мог бы рядом со мной, – огрызается Харин.

– Ой, не говори ерунды. Музыкальная индустрия из него сделала звезду.

– Калеку она из него сделала, – рявкает она. – Без тебя управлюсь, мне нужна была только информация. Получила я её? Спорно.

Харин резко встает, кидает на Джи мимолётный взгляд.

– Идём, – говорит она ему, и ёндон вскакивает так быстро, будто всё это время сидел на раскалённой печи.

– Уже уходишь? – ухмыляется Союль. – Может, стаканчик виски за встречу?

– Сам пей своё мерзкое пойло, – бросает Харин. Пока она идёт к выходу, Союль не двигается с места, но смотрит ей в спину. И улыбается.

«Гад надменный».

* * *

Идти на поводу Союля Харин не хочется. С другой стороны, зачем ещё ей было тащиться к нему и наблюдать его рожу целый час, если проверять его слова она не станет? Союль всегда был умным. Хитрым, мерзким, злобным – отвратительным, одним словом, – но умным, этого не отнять.

Харин шерстит новостные сайты в поисках хоть какой-то зацепки: если она нашла синнока только сейчас, это не значит, что его убийство было первым. Да и, по словам Союля, слухи о каких-то сходках мелких квисинов ходят давно, раз успели просочиться в круги высших духов. Значит, началось всё не с синнока.

Она в раздражении трёт переносицу, хмурится и тут же себя одёргивает. В самом деле, морщины появятся, что ей, к Союлю идти второй раз, кровь его пить? Харин не уверена, что кровь токкэби продлевает жизнь таким, как она. А вот из неё Союль все соки выпил за целое столетие их совместной жизни.

Мучительное было время. Ужасное.

Люди помнят восемнадцатый век как эпоху упадка династии Чосон. Харин помнит его как время страданий. Своих. До государственных переворотов и жадных чиновников, разграбляющих королевскую казну и обрекающих всю страну на голод, кумихо не было дела – в её собственном мире правили боль, гнев, жалость к себе… Занятий было по самое горло, успевай только бегать с севера на юг и обратно в надежде, что настырный муж, которого лисице навязали обстоятельства, не отыщет её в очередной раз.

Вспоминать те дни и себя в них Харин не любит. Она была жалкой, глупой, слабой, даже если физических сил у неё было больше, чем сейчас. Союль появился в жизни Харин, чтобы испортить её, не иначе. Ну, цели он достиг, даже превысил план. Потому она и сбежала.

Потому ей пришлось обратиться к Тангуну.

– Хватит, – просит Харин себе под нос и громко стучит по клавишам ноутбука. Не время, не место воспоминаниям о былом, даром, что хорошего там случалось немного.

– Ты со мной говоришь? – доносится голос Джи из ванной. Харин закатывает глаза. Квисинова морда, а он-то что забыл в её квартире?

– У тебя своей квартиры нет? – возмущается она вместо доброго утра, когда мокрая голова Джи показывается в дверях её спальни. С его длинных волос капает вода, он отряхивается и вытирается полотенцем Харин. На нём домашняя футболка с идиотским принтом, мешковатые мягкие штаны. – Ты здесь ночевал?

Джи беззаботно кивает.

– Следил, чтоб ты в ночи снова не сорвалась по помойкам носом рыть, – отвечает он и ловко уворачивается от летящего в него тапка с помпоном.

– Слышь, придурок, я без тебя разберусь как-нибудь, – раздражённо сопит Харин, подбирая с пола второй тапок. – Ночуй у себя, мне не нужна нянька.

Джи недоверчиво морщится.

– Я тебя на неделю оставил, а ты синнока в мусоре отрыла и к бывшему пошла, – говорит он и смотрит не на Харин, а в стену. Проводит по обоям пальцем, снова морщится. – Ты давно пыль протирала?

– Великие Звери, – стонет Харин в голос, – только твоих замечаний мне не хватало! Бездомный домовой, следи за своей хатой, а мою в покое оставь.

– Моя-то квартира в порядке полном. А вот в твоей уборка не помешает.

– Ну и приберись, раз так хочется, – швабру в руки и тряпку на шею.

Харин возвращается к своим поискам, на ворчание Джи внимания уже не обращает: он всё равно не отвяжется, так пусть хоть приберётся, если бардак мешает.

В гостиной включается телевизор, и сладкоголосые парни из группы Бэма поют о том, как они одиноки – и неудивительно, с их историей восхождения на вершину славы, – и Джи заводит свою вечную песню: за домом следить не умеет эта лисица, порядка нет, как в таком хаосе найти что-то нужное, скажите, пожалуйста, ой, а это что, ночнушка, фу, зачем её за диван на пол бросать, что за манеры…

– Ты в строчке «Лифт несёт меня вниз» все слова перепутал, – говорит Харин невпопад, пока взгляд цепляется за новостные заголовки последней недели. Статьи одна за другой ползут вверх по экрану. Совет Пхеньяна снова заговорил о разделении, госсекретаря уличили в коррупции, закон о запрете собачьего мяса вызвал новый поток возмущений среди фермеров, правительство готовит для них налоговые послабления, чтобы сгладить конфликт… Всё не то. Стоп, а тут что?..

– Джи, – зовёт Харин, прочитав статью по диагонали. – Выключи телик. Кажется, у меня есть кое-что!

Ёндон, чью скрюченную фигуру Харин видит в проёме двери, поднимает глаза от пола.

– Ты что, на паркет пролила яд? – изумляется он, оставляя тряпку, которой тёр пол.

– Забудь об этом, послушай лучше. На той неделе полиция закрыла ночной клуб в Мапхо. Там драка с отягчающими произошла, два трупа.

– И?

Харин поднимается с кровати, подхватывая ноутбук, и идёт в гостиную к Джи. Тот вдруг вопит:

– Тангун Великий, прикройся!

– Что? – Харин смотрит на себя и пожимает плечами. Она в ночной блузке и коротких шортах, не такой уж постыдный вид, чтобы Джи орал благим матом. – Ты из Чосона? – Джи быстро-быстро кивает. – Подумаешь, женщина в спальном. Дорогой прикид, между прочим.

– Ну и я тебе не любовник, чтоб ты передо мной в таком виде ходила. Прикройся!

Джи тащится к ней в спальню как к себе и ищет там одежду.

– Вот, – он выходит в гостиную и отдаёт Харин халат, сам тянется к ноутбуку в её руках. – Да, я в Чосоне родился, и ты тоже!

– Малявка, – усмехается Харин, одеваясь. Потом забирает ноут обратно и тычет пальцем в экран. – В том ночном клубе пару человек убили, как пишут журналисты.

– И?

– У одного сердечный приступ, а второй без головы остался. Ха, может, первый от страха помер?

– И?

Харин смотрит на Джи, как на идиота.

– Много ты знаешь потасовок, в которых люди друг другу ноги и головы отрывают?

Джи хмурится.

– К чему ты клонишь…

– Ты знаешь.

Харин идёт к кухонному столу, ставит на него ноут и тянется к кувшину с водой. Пока она пьёт прямо из горла, пока подходит к холодильнику, чтобы найти там яблоки, и – о, патчи для глаз! Самое то после сложной ночи – она не перестаёт думать о том, что мелкие происшествия среди смертных никогда бы не связала со своим делом, не подскажи ей Союль, где искать.

– Да брось, – Джи машет рукой, хотя в глазах уже зарождается тревога. – Люди и без помощи квисинов себе руки-ноги отрезают.

– Вдруг это вегаккви^[29]? – всё-таки спрашивает Харин. – Помнишь, в девяностых один по Хансону прыгал, неприкаянный, ногу себе вторую искал?

– Он вроде опасным не был, – возражает Джи. Харин кивает, прихлопывая патчи под глаза и на лоб.

– Да-а-а, но мы оба знаем, что с квисином может сделать время. Чем дольше остаёшься в этом мире, не решая проблемы, тем больше становишься одержимым.

Джи качает головой, потом подходит к Харин и берёт у неё патчи для себя. С силиконовыми каплями в форме сердечек вид у него смешной, потому и слова кажутся несерьёзными:

– Стал бы вегаккви по ночным клубам таскаться. Не верю я в такое, и Союлю не верю.

– Ты сам сказал, у него теперь связи влиятельнее моих, – пожимает плечами Харин. – Я Союля терпеть не могу больше всех в Хансоне, но факт есть факт. Да и не стал бы он мне врать.

Джи весь сморщивается, как сушёная хурма.

– Спорно, но допустим. А с безголовым что?

– А второй… – Харин замирает, раздумывая над предположением. Если уж она начинает верить в связь людских перепалок с квисинами, почему бы не закинуть удочку и в это болото? – Туоксини^[30]? Он головы крошить любит, только дай повод. Да и в тёмных местах ему нравится больше всего.

– В ночном клубе шумно для туоксини, – не соглашается Джи и чешет затылок.

Харин кивает. Патч падает с её щеки на кухонный стол с громким «шмяк». Харин стучит длинными ногтями по спинке стула, в который упирается, думает.

– Мне стоит проверить эту зацепку. Не начинай, – останавливает она Джи, едва тот открывает рот, – тебе прекрасно известно, что, если я не буду следить за порядком на границе мира смертных и мира духов, по мой хвост явится Тангун. А видеться с ним я хочу ещё меньше, чем с Союлем.

С этим доводом Джи приходится согласиться.

– Кстати о хвостах… – заводит вдруг он. Смотрит на Харин исподлобья, хотя он выше лисицы, и такой взгляд кажется ей подозрительным. Что опять?.. – А Союль знает, что ты новыми хвостами обзавелась? Когда вы последний раз виделись, у тебя их было… Три? А сейчас уже четыре и…