Ари явно удивила ее реакция, и в тот же миг она познала ярость душегуба, что воткнул копье в обезображенное тело мученика, а тот, привыкший к боли и страданиям, лишь слабо улыбнулся в ответ. Ари решила продвинуть это «копье» еще глубже.

– Я тебя обидела чем-то? – спросила она обиженным голоском, при этом продолжая язвительно улыбаться.

Что бы сделала Диана? Она плеснула бы врагу в лицо ледяным сарказмом и смерила его таким же взглядом.

– Нет. Не переживай. Я с пониманием отношусь к таким, как ты.

– То есть?

– Жить без денег трудно, да… но без мозгов еще хуже. Ну тебе ли не знать?

«Копье» сломалось, и длинные занозы вонзились в плоть душегуба.

– Лаффэрти, возьми свои слова обратно, иначе пожалеешь! – вспыхнула Ари.

– Ари, возьми себя в руки! Мне стыдно за тебя, – наконец напомнила о своем существовании Мэйт. – Калли, не бери в голову. На самом деле мы тебе сочувствуем. Искренне сочувствуем!

– Спасибо, Мэйт, – выдохнула Калли.

– Да, кстати! Мы с сестрой решили избавиться от наших старых шмоток. У нас их столько накопилось! Может, тебе их отдать, а? Большинство из них, конечно, уже с дырками, а некоторые даже с запахом, но… тебе ведь выбирать не приходится, да? Так что приходи, не стесняйся. Адрес наш ты знаешь. Мы даже трусы тебе оставим! А то в Бэллфойере все говорят, что Лаффэрти последние трусы продали, чтобы расплатиться с долгами!

Ари тихо хихикнула, а вот Мэйт засмеялась в голос, и смех ее перекрыл весь шум многолюдного кафе. Калли даже едва в обморок не упала от бессилия. Все из-за буйства самых сильных чувств: от простого разочарования до клокочущей ярости. Когда-то сестры Максвелл заглядывали ей в рот, восторгались ею, подражали ей… Калли теперь была убеждена, что ключевым фактором такой резкой перемены в одноклассницах стала ее ссора с Дианой и сближение с Элеттрой. Ее плачевное финансовое положение тут не играло никакой роли, поскольку все в «Греджерс» давно были в курсе о ее проблемах. Если бы Калли не перешла к врагу Главной леди, никто бы не вздумал глумиться над ней.

А что бы сделала Никки на ее месте? Беспринципная, дерзкая Никки не стала бы «проглатывать» такое отношение к себе и не тратила бы время на выдумывание остроумных, колких фразочек. Никки действует быстро, смело, примитивно, но результативно.

Калли уже успела отдать заказ на кухню, дождаться его и вернуться к сестрам с подносом в руках.

– Мэйт, капрезе, пожалуйста, – вежливо пролепетала Калли, подавая блюдо.

– О, благодарю, – усмехнулась Мэйт, гордясь тем, что ей удалось ответить за сестру и поставить Калантию на место.

Калли же протянула блюдо Мэйт и резко убрала руку. Тарелка рухнула прямо на голову девушки. Было больно, громко, грязно…

– Что ты наделала, дрянь?! – рассвирепела Мэйт.

– Мэйт Максвелл, где ваши манеры? Вы же ученица знаменитой школы «Греджерс»! – рассмеялась Калли.

Все внимание публики кафе, без сомнения, было приковано к столику с сестрами. Мэйт в слезах, масле и зелени выбежала на улицу. Ари же так просто сдаваться не хотела. Она подняла с пола остатки блюда и швырнула их в Калли, сказав:

– На, держи, отдай своим родным! Это последнее, чем ты сможешь их накормить, потому что ты сегодня же будешь уволена. Я об этом позабочусь!

– А я позабочусь, чтобы отец Рэми послал тебя к черту.

Ари обернулась. У двери стояла Элеттра. Калли обрадовалась неожиданному появлению подруги. Один грозный вид Эл придал ей немного сил и уверенности. Уж теперь-то их тандем сможет воздать Максвелл по заслугам. Но вдруг Калли вспомнила, что ее заступница находится в таком же положении, как и она: ее так же презирают, граница между банальными нападками в ее сторону и истинным зверством давно размыта, и Эл борется со всем этим уже не один месяц… Калли тут же пала духом.

– Кинг, давно не виделись! – Ари шлепнула измазанной в масле рукой по кипенной курточке Эл, и покинула заведение.

Калли отвела Эл в туалет для персонала. Необходимо было принять экстренные меры по спасению куртки, на которой теперь красовался масляный отпечаток ладони Ари Максвелл.

– Мерзкие создания! – не сдержалась Эл, застирывая куртку в раковине. – Знаешь, я тебе даже завидую. Ты больше не живешь под одной крышей с этими курицами.

– В «Блэкстоне» не лучше, если тебя это утешит.

– Как ты со всем справляешься, а? – поразилась Элеттра.

– Не знаю. Сама удивляюсь. У тебя-то как дела?

– Кажется, неплохо.

– Кажется?

– У меня все… спокойно, – нерешительно призналась Эл. – Никак не могу к этому привыкнуть.

– Самое главное, что весь ужас позади.

– Точнее, под землей. Разлагается… – Эл подставила намоченную часть куртки к сушилке. Разговор прервался ненадолго. Калли заметила, что Элеттра о чем-то задумалась, и по выражению ее лица можно было понять, что мысли ее были тяжелыми, печальными, но в то же время… нужными. Когда сушилка закончила свою работу, Эл вновь заговорила: – Раньше я не верила в Бога. Но… когда я узнала, что мой отец умер… Калли, я почувствовала нечто странное. Что-то… столь приятное! Будто… будто Господь поцеловал мою душу. Он забрал его, он освободил меня! Вот тогда я поняла, что Он существует.

Калли прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку. Эл не знала, что ее спаситель стоял рядом с ней, в обличье Калли. Калли, которой пришлось сотрудничать с Сафирой Фрай, великовозрастной наемницей, элегантной приятельницей Ангела смерти. Ее «Бог» – это Калли, что пожертвовала свои последние сбережения, дабы избавить Элеттру от мучений. Тот самый молчаливый, безучастный Бог, в которого поверила Эл, так и стоял бы в стороне, наблюдал, как отец совращает дочь, как угрожает ей и планирует завести с ней ребенка, чтобы и его совратить впоследствии, ведь в голове этого выродка было еще столько мерзких желаний, столько преотвратительных фантазий! Калли смастерила убийство, погрязла в грехе. Увы, те, кто разочаровался в избирательной милости Господа, обречен стать грешником.

«Да признайся ты уже!» – воскликнете вы. Нет, Калли не могла признаться. И тут уже дело не в гипертрофированной чести. Здесь имел место страх. Калли просто боялась, что Эл, поддавшись удивлению, восторгу и благодарности, случайно расскажет кому-то о том, что она сделала для нее. Тогда семья Калли окажется под ударом. Калли не сомневалась в том, что у Сафиры полно союзников, готовых отомстить за ее разоблачение. А также не забывайте, что смерть Бронсона Кинга, главы судебной власти Англии и Уэльса, и так всколыхнула всю страну. А уж если выяснится, что не несчастный случай отнял жизнь у Достопочтенного, а злость, отчаяние и месть одной неприметной девчушки, то… Сложно представить масштабы трагедии, но результат ее вполне очевиден – Калли и ее семью сотрут с лица земли.

– Что это у тебя такое? – спросила Калли, увидев выглядывавшую из кармана курки Эл черную коробочку.

– Подарок… тебе.

– Эл, я же просила!

– Я помню! Но прости, я не могу не отблагодарить тебя! Это мелочь, на самом деле. – Эл достала подарок и передала его Калли.

В коробочке оказалась небольшая, но довольно увесистая шкатулка из чистого золота, инкрустированная сверкающими драгоценными камнями.

– Красивая «мелочь», – улыбнулась Калли.

– Надеюсь, она впишется в интерьер твоего нового дома?

Калли вспомнила свою бедно обставленную комнатку и с трудом сдержала смех.

– Конечно, впишется.

Эл пришла не только для того, чтобы вручить Калли шкатулку. Ей хотелось обсудить одну очень серьезную, грустную тему. И вот, наконец, она набралась смелости, чтобы сказать:

– А ты знаешь, что Джел…

– Да, – мгновенно ответила Калли, не желая слушать продолжение душераздирающей фразы. – Мне Саша звонила.

– …А Диана с Никки до сих пор не объявились. Неужели они все пропустят?

– Что значит не объявились? – удивилась Калантия.

– Они пропали. Нет вестей ни от одной, ни от другой… Полиция уже замучила всех нас расспросами о Диане. Я думала, вы поддерживаете связь. У вас ведь была великая дружба.

– Наша дружба умерла вместе с Джел, – резко ответила Калли и тут же прикусила губу, чтобы не расплакаться… Продолжать разговор больше невозможно. – Уверена, с ними все в порядке. Спасибо, что пришла. Мне нужно работать, – отчеканила она.

– Калли, я не хочу, чтобы наши встречи были такими редкими и короткими.

– Я тоже. Но пока придется смириться с тем, что есть.

Эл обняла Калли и прошептала:

– Береги себя. И в следующий раз сразу бей подносом по башке того, кто смеется над тобой. Не терпи. А Рэми потом тебе за это даже доплатит. Я договорюсь.

* * *

– Мне нравится голубой цвет. Я хочу отойти от классики… Думаю, голубое платье всех удивит, но, в конце концов, это же моя свадьба и… – Алесса взглянула на Джераба, которому уже больше часа рассказывала про то, какое платье она хочет купить, какой оркестр, каких гостей пригласит, какое меню предпочитает, как украсит помещение для торжества. Алесса планировала пышную свадьбу, и ей так хотелось поразить жениха своими задумками, заразить его восторгом и трепетом, увидеть на его щеках очаровательный румянец, а в глазах слезы от нежной любви к ней и предвкушения радостного события, что узаконит соитие их сердец. Но Джераб лишь сидел с отсутствующим видом, сохраняя холодное безмолвие.

– Джераб, ты где?

– Рядом. Неужели не видишь?

– Твое тело рядом, а вот душа где-то далеко. О чем ты думаешь?

– Представляю тебя в голубом платье.

– Правда? И как я тебе? Нравлюсь? – тут же повеселела Алесса.

– Нет, – отрезал Джераб.

– Значит, ты хочешь, чтобы твоя невеста была в традиционном белом платье?

– Я хочу, чтобы моей невестой была не ты.

Алесса чуть не взвизгнула от боли, что нанесли ей его жестокие слова. Она – идеальная женщина – Алесса была уверена в этом, – она все делает правильно. Нормальный мужчина оценил бы по достоинству ее старания, ее стремление осчастливить его. Почему же Джераб так жесток с ней? Неужели он до сих пор думает о Диане?

– Если я еще раз услышу подобное, то…

– Услышишь. Я скажу это у алтаря, а также в нашу первую брачную ночь и в свою последнюю минуту жизни.

«Нет, он не любит ее. Невозможно так сильно и преданно любить. Он просто обижен на меня за то, что я его обманула (чтобы спасти его, между прочим!). Он у меня упертый. Надо быть с ним еще ласковее, еще милее. Он должен увидеть во мне ту юную, славную Алессу, которую полюбил в студенческие годы».

– Ладно, я куплю белое платье. Вот это, – Алесса указала на одну из фотографий в свадебном журнале. – Мне кажется, оно гармонично смотрится… Да и мама его одобрит. Она обожает классику!

В этот момент хлопнула дверь комнаты, и прозвучали тяжелые, удаляющиеся шаги Джераба за ней.

Джераб знал, что покинутая им Алесса сейчас горько плачет над тем свадебным журналом. Но ему было все равно. Пусть плачет, пусть мучается. В конце концов, он тоже мучается, терпит ее. Если уж их паре не суждено купаться во взаимной любви, так пусть тогда тонет она во взаимной ненависти и бесконечных муках. Может, Алесса когда-нибудь поймет, что бессмысленно держать его рядом с собой угрожая, лаская и увещевая?

Джераб ненавидел Алессу так же сильно, как и себя самого. Он сам себе опротивел из-за своей слабости. Из-за того, что был способен лишь на эту смешную агрессию, на этот жалкий писк мужества. Что бы он ни делал, что бы ни говорил – Алесса не отпустит его. «Я не мужчина, а что-то ущербное… Что-то, для чего еще не придумали названия, уж слишком оно неполноценное», – такими были мысленные стенания Джераба. Он долго бродил по школьному двору, пытаясь прийти в себя, и вдруг остановился, услышав разговор двух женщин, что доносился из беседки, расположенной у входа в парк. Голос одной из женщин был ему точно знаком, а другой он смутно припоминал. Джераб подошел ближе к беседке, скрылся за толстым каштаном, прислушался и наконец понял, кто стал объектом его внимания: миссис Маркс и Аннемари Брандт.