Самый лучший пионер (страница 11)
«Новое», видимо, следовало понимать как «недавно принесли», потому что «секондовское» происхождение некоторых экземпляров прямо-таки читалось. Не лохмотья, конечно, – их в комиссионки не принимают, а нормальное, аккуратно носимое б/у.
– Нам бы ботиночки, – указала мама на нас с Таней.
– Есть! – обрадовала женщина. – Вот тут! – И она подвела нас к здоровенному ящику с обувью. – Все для школьников.
– Как тебе? – спросила мама, демонстрируя черные тупоносые туфли на шнурках. – Чехословацкие!
– Нормально вроде, – пожал плечами наслаждающийся давным-давно забытыми ощущениями формата «мама ведет тебя на рынок» я.
– Примерь-ка! – отдала команду родительница.
Примерил.
– На полгода должно хватить, – прикинул объем оставшегося свободного пространства.
– Я не то спрашивала! – с улыбкой пожурила меня мама. – Я спрашивала: как тебе?
– Ценник бы узнать сначала! – направил я ее на путь истинный.
– Сорок рублей! – огласила стоимость работница комиссионки.
– Не нравятся! – притворно цокнул я языком. – Вот тут, смотри… – снял ботинок и попытался согнуть его на девяносто градусов.
– Тридцать! – не выдержала такого надругательства продавщица.
– Теперь нравятся! – улыбнулся я маме.
– Берем! – решила та.
Параллельно Тане выбрали черные туфельки той же страны-производителя, но за двадцать пять – из-за маленькой царапинки на носке.
Далее мне подобрали две пары брюк – черные и серые, производства Болгарии. Цена за обе пары – пятьдесят восемь рублей. Потребуется немного их доработать, но маму это не пугает. Тане купили чехословацкую же юбку под школьную форму, две пары колготок, клетчатое пальто…
– Ну-ка иди сюда! – позвала тетя Тоня залипшую в проигрыватели дочь и показала ей фиолетовый комплект нижнего белья.
Быстро отвернувшись, сделал вид, что туплю на пишущую машинку марки «Москва», но успел заметить, как Таня густо залилась краской. Милаха! А бельишко хорошее, симпатичное, я бы через годика два такое с нее снял. Мое внимание к машинке мама сочла толстым намеком, поэтому, пересчитав деньги после покупки дамских босоножек за тридцать пять рублей и осенней куртки мне за двадцать пять – тоже немножко покоцанная, но мама поправит, – решительно кивнула на «Москву»:
– Хорошо работает?
– Да, можете проверить, – предложила продавщица, воткнув в машинку лист бумаги.
«ГОВОРИМ ЛЕНИН – ПОДРАЗУМЕВАЕМ ПАРТИЯ!» – набил я тестовый текст. Мама фыркнула и взяла дело в свои руки, отпечатав все литеры в двух видах – прописной и строчной.
– А почему тут буквы «Ё» нету? – спросил я.
– Потому что с буквой «ё» в три раза дороже, – нейтрально ответила продавщица.
– Каждый русский человек носит букву «ё» в своем сердце, значит, на клавиатуре иметь ее не обязательно! – сразу же заявил я маме.
– Если хочешь «ё», будет тебе «ё»! – щедро предложила она. – Лучше дома сиди, книжки сочиняй, чем не пойми где шляться!
Ох уж эти мамы – не сильно-то я и шляюсь.
– Не, эту покупаем! На курорт возьмем! – приподняв машинку – тяжеловата, но я осилю, – придумал план.
– Возьмем! – решила мама и рассчиталась.
К этому моменту семья соседей потратила все деньги, поэтому мы поблагодарили тетеньку-связную и, довольные, с обновками покинули советский ломбард. Я пер машинку – в деревянном футляре ее вес увеличился килограмм до семи, но нагружать маму прямо совестно. Обошлась, к моему удивлению, всего в полторы сотни рублей – я думал, машинки от косаря и выше стоят.
– Ну все, Сережка, ты теперь прямо настоящий писатель! – умилялась по пути к универмагу – нам нужно в канцтовары – тетя Тоня. – Только ты со сказками не торопись, ты лучше про войну напиши! Вот поговори с дедом Лешей и напиши, тебя сразу и напечатают!
А мысль-то неплохая! Дед Леша про войну рассказывает коротко, неохотно и, как я подозреваю, общеизвестные полуправдивые байки (потому что три четверти их я могу рассказать по памяти и сам), но оно мне и не надо – книг в голове немеряно! Вот в санатории и займусь. Там же найдется ветеран-другой? Зачем такой санаторий, если туда фронтовиков не возят?
– Это ты хорошо придумала! – похвалила соседку мама. – Про войну сколько ни пиши, все равно мало будет. Ты подумай, Сережка, глядишь, и сработает!
– Подумаю! – пообещал я. – Спасибо за дельный совет, теть Тонь!
– Книжка с автографом с тебя! – подмигнула она подбитым, старательно замазанным пудрой глазом.
В канцтоварах набрали копирки, папиросной бумаги и пару запасных лент для «Москвы». Все еще не ощущаю дефицита! Помимо этого, закупили на нас с Таней тетрадок, карандашей и перьевые авторучки (жутко неюзабельное дерьмо, как по мне, но придется привыкать, шариковых пока не завезли).
– Ой, Наташка, удружила так удружила! – благодарила маму соседка по пути домой. – Будет теперь моя куколкой ходить!
– Сама заработала, сама ходить и будет! – подмигнула мама девочке Тане.
Та покраснела и приняла гордый-прегордый вид.
* * *
В Кисловодск самолеты не летают, поэтому прибыли мы в курортный город Минеральные Воды. Добравшись до привокзальной площади, перекусили чебуреком. До места не добрались, но вид уже отличный – кругом покрытые деревьями горы, свежий даже по сравнению с нынешней Москвой воздух и теплое, но нежаркое августовское солнце.
Мимо занятого нами дощатого столика прошла компания смуглых аборигенов – они наградили наряженную в красное клетчатое платье, шейный платочек и шляпку маму коллективным «вах!»’ом. Родительница гордо не обратила внимания, но было видно, что ей приятно.
Подавив откуда-то вылезшую детскую ревность, отвесил маме комплимент:
– Ты у меня очень красивая и молодая!
Мама порозовела:
– Чего это ты?
– И, будучи красивой и молодой, имеешь право на личную жизнь. Если ты кого-нибудь встретишь, я не против ночевать в санатории один какое-то время.
– Этих «встречать», что ли? – фыркнула мама, кивнув на скрывающуюся за углом компашку.
– А если вдруг найдется хороший мужчина, я буду совсем не против, если ты выйдешь за него замуж, в дальнейшем подарив мне братика или сестренку.
– Я запомню! – улыбнулась мама.
А чего это так вымученно? И что это за тоска в глазках?
– Я у тебя – первый и останусь единственным? – прямо в лоб спросил я.
Мама выскочила из-за стола и кинулась меня обнимать:
– Ну и что, что единственный? Единственный – значит неповторимый! Я тебя никогда ни на какого мужика не променяю, Сережка!
Понимаю – все-таки очень рано меня родила. Жалко Наташу.
– Но погулять я все-таки схожу! – шепнула она мне на ухо.
– Обязательно сходи! – выдал ей сыновний наказ.
Доев чебуреки, погрузились в автобус и спустя полтора часа очень приятного вида за окном прибыли на Кисловодский автовокзал. Вечерело, поэтому на улицах прибавилось народу, и летящие в спину маме «вахи» и их разноэтнические аналоги начали поступать бесперебойно.
Путь наш лежит к санаторию имени Г. К. Орджоникидзе – его монументальный комплекс прямо над нами, на горе, и к нему из города ведет огромная лестница в античном стиле. Античности здесь вообще хватает – очень много колонн и мрамора. Красиво – жуть!
– Мне здесь нравится! – признался я маме, глядя на пеструю птаху, усевшуюся на ветку сосны.
– Красиво! – согласилась она.
В приемной произошла ржака – мы приехали по плоскостопию, которого у меня, разумеется, нет. Либо жирный горисполкомовец что-то напутал, либо других путевок не нашлось. Осматривавшая меня врач-ортопед выслушала наши сбивчивые объяснения, понимающе вздохнула – мы тут такие ни фига не первые – и направила нас к другой врачихе, которая выписала мне общеукрепляющую программу: массажи, ванны и вот это вот все.
– Ну и слава богу – а то начали бы лечить здорового ребенка, мало ли до чего долечили бы! – нашла плюс в ситуации мама, и я с ней был полностью согласен.
Палата у нас козырная, на двоих. В ней есть две односпальные металлические кровати, шкаф, тумбочки и письменный стол. А еще, из-за того что мы на втором этаже, есть выход на общий балкон, откуда открывается почти невыносимо прекрасный вид на Кавказ.
– Это элитный санаторий, да? – спросил я маму, спрятавшуюся за открытой дверью шкафа – переодевается из парадно-дорожного в парадное, нам ведь на общий ужин идти, значит, нельзя ударить в грязь лицом!
– Да, в другой ситуации мы бы сюда шиш попали! Но в гробу я видала такое «везение»! – ответила мама, прикрыла дверцу и продемонстрировала ярко-алое вечернее платье с подолом чуть выше колена. – Ну как? – Покружилась, раздув подол.
Прикрыв рот ладонями, «зашипел» милицейской рацией:
– Внимание-внимание, всем патрулям, в Кисловодск прибыла женщина неземной красоты, возможны массовые драки среди мужиков!
Мама Наташа радостно рассмеялась, потрепала меня по голове, велела надеть белую рубашку и брюки, и мы отправились причащаться к местной кулинарии.
Глава 8
За вкуснючим ужином (пюре с четвертью отварной курицы – щедра Родина! – и торт «Лермонтов»: кофейный с грецкими орехами), осмотрев набитую народом столовку (белые скатерти и цветы в вазе на каждом столе прилагаются), испытал смесь разочарования и облегчения: ни одной важной шишки!
«Ни одной» – это в смысле «я таких не знаю» по послезнанию и многочасовому просмотру советского телевидения уже после перерождения. Разочарование – все еще без блата. Облегчение – можно спокойно отдыхать, печатать книжку и продолжать адаптироваться к советским реалиям.