Несмотря на то что позднее не одно поколение Измайловых продолжало разводить лошадей, дело, созданное патриархом семейства, прекратило свое существование спустя сто лет, на прадеде Нины – Петре Измайлове. Если верить семейным сказаниям, в тот год на лошадей напала неизвестная болезнь, ставшая причиной их массового падежа. За лето сгинуло огромное поголовье. Горожане пророчили Измайлову бесславную кончину – сопьется от отчаяния, да и полезет в петлю, – но Петр Андреевич удивил всех. Произошедшая трагедия не только не сломила его, а сделала более крепким и гибким, заставила отказаться от привычного в пользу нового. Он приобрел большую территорию плодородных земель среди Туманных холмов, где высадил виноград и наладил за несколько лет винодельческое производство, позволившее ему остаться одним из самых богатых людей в городе. Но после смерти Петра Измайлова род его, ранее успешный и обласканный удачей, начал сдавать.

Принято считать, что фортуна отвернулась от Измайловых в тот самый день, когда сын Петра, Олег, женился на чужеземке – бразильянке, которую привез в родные края, чтобы сделать хозяйкой Измайловского особняка. Бразильянка та, поговаривали, оказалась не из простых и в сундуках с приданым привезла проклятую куклу вуду. Зачем она это сделала – бог ее знает. Поговаривали, будто жрец вуду, с которым якшалась прекрасная Антониа, по приезде ставшая Антониной, перепутал заклинания и кукла, которая должна была защищать молодую семью, принялась строить ей козни. Другие считали, что колдун перепутал заклинания намеренно, чтобы отомстить возлюбленной за разбитое сердце. Третьи – что куклу эту подбросили и юная невеста понятия не имела, что привезла с собой через моря-океаны паразита. Так или иначе, а саму куклу в особняке никто не видел. Точнее, видели многие, но доверия их россказням нет никакого, потому что описывал ее каждый по-своему. Одни видели тряпичного, истыканного иголками уродца, другие – фарфоровую красавицу в шелках, третьи – деревянного истукана, подозрительно похожего на матрешку. Самые находчивые пришли к выводу, что коварное порождение магии вуду научилось мимикрировать под своих безобидных сородичей, чтобы защититься. Ведь какой человек в здравом уме оставит дома набитое травами тряпичное нечто, из восковой головы которого торчат иглы? Такое чудо любой без промедления отправит в огонь. А привычные глазу пупсы и матрешки – совсем другое дело. Поэтому-то и обитала забугорная проклятая игрушка в Измайловском особняке и по сей день – шибко хорошо играла в прятки. А проворачивать подобное в доме, где веками преимущественно рождались девочки, – дело нехитрое. Одной игрушкой больше, одной меньше – разве кто считает?

От кроссовок Нины отскакивали мелкие камешки, трещины рыбацкой сетью покрывали асфальт. Дорога, ведущая от ворот к дому, давно нуждалась в ремонте, но была слишком длинной, поэтому ремонт из года в год откладывался, ибо требовал немалых финансовых вложений. А финансы больше не являлись сильной стороной рода Измайловых.

Сын Петра – и по совместительству дед Нины – Олег Петрович хоть и имел подобно всем предкам предприимчивую жилку, но удержать отцовский бизнес на плаву не смог. При нем винодельня начала нести убытки, и он продал ее более успешному конкуренту. С тех пор семейного бизнеса у Измайловых не было. Отец Нины, Виктор Измайлов, еще в пору детства старших дочерей решил вернуться к истокам, но не к разведению лошадей, а к винодельне, и устроился агрономом на ту самую, которая когда-то принадлежала его предкам. Свою работу он любил, ходил с удовольствием, редко возвращался уставшим, а вечера, как правило, проводил с семьей. Зарплата его позволяла содержать в приличном виде доставшийся по наследству особняк и обеспечивать безбедную жизнь и молодой жене, и ораве ребятишек, и собаке.

Да, Измайловы больше не были одним из богатейших семейств в округе, но бедность им не грозила. К тому же они отлично научились закрывать глаза на пошарпанный паркет, выгоревшие местами обои и скрипящую лестницу. Разве в них счастье?

Вот и сейчас Нина задорно пнула отпочковавшийся от асфальтированной дороги кусок и, раззадоривая Альфа, погнала его в сторону дома.

– Гол? – выкрикнула она на бегу, наблюдая, как пес подбежал к каменному крыльцу и с готовностью принял роль вратаря.

Не сбавляя скорости, Нина пнула импровизированный мяч в сторону «ворот», но Альф с легкостью отбил подачу. Посмотрел на хозяйку и презрительно фыркнул. Слабачка!

– Подожди-подожди, вот возьмем настоящий мяч и посмотрим, кто из нас слабак! – отозвалась Нина и легко взбежала по ступенькам.

Кукольница

Кибитка со скрипом покачнулась и, опасно накренившись, замерла. Гримм натужно фыркнул и застыл истуканом, всем своим видом давая понять, что дальше идти не намерен. Молодая цыганка обреченно поглядела на деревянное колесо, окончательно увязшее в грязи, и провела ладонью по взмокшей шее.

Всю ночь лил проливной дождь. С утра же безжалостно палило солнце, и испарения жаркой волной поднимались от почвы. Тяжело дыша, цыганка осмотрелась. В дороге они были уже несколько дней, их путь лежал на север. Зной слишком утомил и ее саму, и кукол. В этой влажной жаре Роза задыхалась, легкие требовали ветра, а поджаренная на солнце кожа – мороза. Бесконечные холмы и леса обступили стеной, давили, запирали, обездвиживали. Душа молила об открытом пространстве: степях, равнинах, пустошах, бесконечных дорогах и воздухе – холодном, свежем, живительном. Чтобы тело не сочилось по́том, одежда противно не липла к коже, а собственные волосы не душили жаром.

Работать в такую духоту было невыносимо, а выступать и того сложнее: грим тек, а сшитые из плотных тканей костюмы казались железными доспехами. Роза быстро осознала, что приехать в южные края было огромной ошибкой и нужно скорее возвращаться обратно. Но это загадочное место словно решило ее задержать.

Стоило кибитке въехать в местные леса, как начались странности: травы наматывались на колеса, кибитка то и дело проваливалась в появившиеся из ниоткуда ямы и упиралась во внезапно выросшие из земли булыжники. Звездное небо вдруг обрушилось проливным дождем, а Гримм, выносливый и привыкший к долгим путешествиям, стал нерасторопным и ко всему безразличным. Он мог подолгу стоять на месте, невозмутимо пожевывая куст, или уснуть с занесенной для шага ногой. Отвлекался, засматривался по сторонам, сходил с дороги, снова и снова увлекая кибитку в очередное грязное месиво.

– Видимо, нам не суждено отсюда уехать, – Роза тяжело вздохнула и запрокинула голову, разминая шею. – Так и быть, воспримем это как знак свыше.

Она подошла к Гримму, и тот равнодушно взглянул на хозяйку.

– Устал, бедолага? – Роза ласково погладила его по могучей шее. – Ладно, отдыхай. Останемся тут на неделю-другую, а там жизнь покажет. Недалеко, кажется, город есть? Я видела указатель, только название не запомнила.

Она сняла с коня оглоблю, сбрую и взялась за ремень, чтобы отвести в сторону и привязать к дереву.

– Отдыхай, мой дорогой, твоя работа выполнена, – Роза погладила коня, выражая благодарность, и вернулась в кибитку сообщить куклам, что путешествие окончено. Они остаются здесь, в окрестностях безымянного города, в этих странных лесах.

– Заколдованных, – усмехнулась цыганка.

Глава 3

И вдруг на пути меж мрачных дубов
Появилась поляна старых крестов.
Надгробия всюду чернеют на ней,
Заброшено кладбище тысячи дней.

Мурашки бегут по спине у малышки:
«Что делать? Где бедный зайчишка-трусишка?»
И вдруг меж крестов мелькнул белый пушок —
«Ну вот и нашла я тебя, мой дружок!»

Но шустрый Бесенок опять убежал,
Лишь хвостиком белым ей вслед помахал.
Но девочка наша не стала сдаваться,
Как можно позволить здесь другу остаться?

– Ужас какой, – едва слышно шепнул Ваня Тоне.

Сквозь тьму и могилы за ним по пятам
Шагала, от страха чуть слышно дыша,
Вот тень пролетела по древним крестам,
Испуганно юркнула в пятки душа.

Нина оторвала взгляд от строчек и взглянула поверх книги на двойняшек. Те сидели на полу и глядели одинаковыми круглыми от страха и любопытства глазами. Нина сжала губы в попытке скрыть улыбку и продолжила:

Луна освещала малышке дорогу,
Тропинка петляла туда и сюда,
И, страх подавляя в душе понемногу,
Сквозь кладбище храбрая девочка шла.

Вдруг видит она на холме старый дом,
Жуткий и грязный – заброшенный он.
Что за безумец жил в месте таком?
Окна давно заколочены в нем.

Лежавший рядом с детьми Альф заскулил, и Ваня участливо похлопал его по спине:

– Не бойся, я рядом…

Помнит она, говорили ей дети
Про самое страшное место на свете:
Если кто туда войдет,
То, скорее всего, умрет.

Там живут создания разные,
Все они жестокие, ужасные.
И ночами напролет
Ждут они: вдруг кто придет.

Не замечая страх хозяйки,
Не видя никаких преград,
Бежит Бесенок в дом быстрее,
Играть в нем глупый будет рад.

Что делать бедняжке? Назад хода нет,
Придется идти за Бесенком.
Шагнула она на скрипучий порог:
«Я не буду трусливым ребенком!»

Пес недовольно заворчал. Поймав взгляд хозяйки, он мотнул головой на застывших в восторженном ужасе девятилеток.

– Альф прав, хватит с вас на сегодня, – Нина захлопнула книгу и поднялась с кресла-качалки – некогда излюбленного места няни Агаты.

Двойняшки ожидаемо запричитали дуэтом:

– Нечестно! На самом интересном месте! – принялся возмущаться вечно обиженный Ваня.

– Будешь так делать, мы выкрадем у тебя эту книгу! – принялась угрожать вечно воинственная Тоня.

– Эту книгу можно купить в любом книжном или взять в библиотеке, Шерлок, – Нина помахала ею перед Тониным носом.

– Вы-кра-дем, – отчеканила та и, не теряя зрительного контакта со старшей сестрой, забралась на кровать.

– Я в ужасе, – подытожила Нина и подошла к двери. – Одеяла натягиваем, свет гасим, глаза закрываем и по возможности ночью не орем, а то не буду вам больше перед сном страшилки читать, – Нина перехватила осуждающий взгляд Альфа. – Ох и зануда же ты.

Она вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

– А зачем еще, по-твоему, нужны старшие сестры? – обратилась она к псу. – Элька знаешь, как меня в детстве байками про домовых пугала? Я до десяти лет боялась одна дома оставаться. Вот это я понимаю – уровень. А я… всего лишь книжки со страшными картинками им перед сном читаю. Пустяки какие!

Нина с Альфом прошли по коридору и свернули за угол, в ту часть дома, что гордо звалась восточным крылом. Там находились три спальни и одна ванная, которая когда-то была причиной нешуточных споров. Но шесть лет назад из своей спальни съехала няня Агата, а пять лет спустя исчезла Эля. Ванная комната перешла Нине в единоличное пользование. Больше не нужно было занимать с утра очередь и колотить в дверь кулаками, моля Элю освободить хотя бы на минуту санузел. Мечты иногда сбываются очень дорогой ценой.

Проходя мимо спальни сестры, Нина рефлекторно провела кончиками пальцев по шершавой двери. Прошла дальше по коридору, остановилась и, поразмыслив, сделала несколько шагов назад. Прижала ладони к прохладной дубовой поверхности, закрыла глаза. Сердце заныло, покрываясь коркой льда. Холод из груди пополз вниз по органам, замораживая желудок, печень, почки, кишечник, пока не выстудил все нутро. Холод и пустота, ледяная и безжизненная. Внутри не осталось больше ничего. Совсем.

Нина выдохнула. Пищевод и гортань обожгло стужей. Прижатые к двери пальцы на доли секунды покрылись инеем. Альф заворчал и ткнул носом хозяйку в бедро. Нина распахнула глаза и прижала ладонь к животу.

– Все хорошо, я в порядке, – другой рукой она успокаивающе погладила пса по морде и открыла дверь.

В спальне Эли за месяцы ее отсутствия ничего не изменилось. Вещи по-прежнему лежали там, где хозяйка оставила их одиннадцатого августа, когда ушла из дома, чтобы больше не вернуться. Постель аккуратно заправлена, одежда сложена в шкафу, учебники стройными рядами выставлены на книжных полках. Ежедневник, блокноты и тетради стопкой возвышались на столе – Нина изучила их вдоль и поперек, когда пыталась выяснить, куда могла уйти сестра. Упакованная в чехол скрипка лежала на комоде, там же были оставлены нотные тетради. Между книжным стеллажом, полки которого ломились от детективов, и тумбой под телевизор, где расположились видеомагнитофон и кассеты, стояло массивное напольное зеркало.