Как бы я ни устала, вечеринку все же надо упомянуть. Салли; Джулиан; дверной звонок – Спендеры; Чилвер⁴⁴⁹; Уильям. В общем, нас было много – камин не зажигали – теплый весенний вечер. За ужином Джулиан раскритиковал отношение «блумсберийцев» к образованию. Мол, его ничему не учили, только каким-то литературным изыскам.

– Но я хотела, чтобы ты пошел в адвокатуру, – сказала я.

– Да, но моей матери не втолковали, – довольно резко ответил он.

Сейчас, в 29 лет, Джулиан чувствует, что ничего толком не умеет. При этом он, как мне показалось, выступал против всех профессий. Это аргумент в пользу меня, у кого в лучшем случае есть полпрофессии. Салли согласилась. Спустившись, мы обнаружили Инес [Спендер]; она сдержанная, миниатюрная; типаж греческой лошади; немного суровая и непреклонная; застенчивая, я бы сказала; в красном платье-халате; молчаливая и тихая; педантичная. Уильям [Пломер] очень упитанный; как будто только что сошел на берег в Брайтоне; румяный и бодрый; много сплетен и шуток о Хью: «Хью посвящают в рыцаре, но я-то знаю, что вы будете смеяться». Я похвалила его автобиографию Хью, а Джулиан раскритиковал⁴⁵⁰. Чилвер сидел весь подавленный и нервный, так что мне пришлось угостить его кларетом, сесть рядом и завести разговор о столярном деле и лампочках. Он не прочь уйти из Министерства авиации, чтобы стать плотником и делать хорошую мебель, но, конечно, не хочет и не может, хотя Салли уговаривает его. Еще один аспект разговора о профессиях. Работа в Министерстве авиации тяжелая и нескончаемая, зато регулярная и безопасная. Джулиан нынче тоже выступает за постоянную работу, пускай даже в Казначействе. Он изучает устройство грузовиков. В Кембридже его такому даже не учили – «один только Поуп⁴⁵¹, которого я пролистал еще в детстве». Бедный старина Джулиан, как мне показалось, на грани безумия. А потом была какая-то эрудированная политическая беседа, в которую Инес внесла свой вклад, беспристрастный и разумный. Смею предположить, в ней что-то есть, но почему они решили связать себя узами – Инес и Стивен – бог его знает. Мне они показались чужими друг другу людьми; он критичен, вежлив, не близок с ней.

Все время до отъезда расписано по часам – вот почему в пятницу я испытаю сильное облегчение: почти никаких планов на ближайшие 3 недели… А потом… Особенно это касается Л., которому постоянно приходится терпеть физическое присутствие вечно слоняющейся миссис Джонс⁴⁵², нанятой мистером Джонсом⁴⁵³. Она напоминает мне миссис Картрайт⁴⁵⁴, которая во время Всеобщей забастовки приезжала на ржавом велосипеде. Лекция Дезмонда о Лесли Стивене назначена на 26 мая. Пойти ли мне? В новом платье? Никаких новостей о «Гиббоне» из ЛПТ, но Дэди пишет, что Д. Тревельян⁴⁵⁵ одобрил. До чего же переменчиво признание. Теперь надо написать Сьюзи Бакен⁴⁵⁶.

В пятницу, 7 мая, Вулфы переправились из Ньюхейвена в Дьепп ночным пароходом и совершили автомобильную поездку по Западной Франции на юг, вплоть до города Альби. Они пересекли Ла-Манш в воскресенье вечером, 23 мая, и, проведя сутки в Монкс-хаусе, вернулись в Лондон. Последующая хроника их путешествия напечатана Вирджинией на пяти страницах, вложенных в Дневник XXVI.

25 мая, вторник.

Вот грубая, сделанная на скорую руку хроника нашего путешествия во Францию⁴⁵⁷, и я постараюсь переписать ее всю, чтобы скоротать это непродуктивное утро.

Например: первые виноградные лозы мы увидели в Ла-Шемиль; это произошло в воскресенье 8 мая 1937 года, когда мы погожим утром ехали из Дьеппа. Дорога напоминала белый шпиль (устремленный вверх). Позже в Узерше, где мы остановились, нам встретила женщина, которая шила из белой ткани на берегу реки. Она позвала коров, но те не послушались. У реки было свежо. Цветы напоминали луг елизаветинской эпохи. В лесу неподалеку мужчина рубил дрова. Я слышала глухие звуки. Ничего больше. Мальчишка, открывший дверь большого амбара, показал нам дорогу. А еще в тот день мы прокололи шину, и мужчина в гараже, расспрашивавший о Мицци, которая всегда обеспечивает нас новыми знакомствами, рассказал, что он бывал в Гамбии и мечтал остаться там, а не в этой мертвой французской деревне, где его заставили жить родители жены.

Приехали в Суйяк. Все как двести лет назад. Вечером мы сидели на берегу реки Дордонь и видели мужчину в шляпе и гетрах, а еще женщин, стиравших белье на мелководье. У скалы стояла хижина – будто сцена из пьесы; мужчина сидел у входа, пока женщины сновали туда-сюда. Все это, повторюсь, как двести лет назад. Замок на Кромвель-роуд [?], но там была часовня и сараи с бледно-коричневыми крышами. Крыши похожи на высокие фетровые шляпы с вмятиной посередине. Часовня напомнила мне времена Руссо⁴⁵⁸. Мужчина пошел на рыбалку. Крестьяне, возможно, нанятые хозяином поместья. Внезапная сильная буря. Климат здесь, как обычно, «темпераментный».

Идеальный день – майский – забыла число. Жара. Поездка в пещеры [Ле-Эзи]. Коричневато-красные рисунки доисторических животных, наполовину стертые детьми, которые там играли, пока кто-то из Парижа не приехал и не обнаружил наскальную живопись. Весь этот регион с его прямыми тополями, живописными рощами и холмами весьма традиционен. Потом мне не повезло в лавке древностей – очень неприятные люди, вездесущие продавцы старой мебели. Обманщики – пауки, заманивающие в сети туристов. Пришлось купить тарелку за пять шиллингов, чтобы уйти из магазина без шумихи. Шкафы стоили всего £3, но не было возможности доставки. Мужчина делал некрасивые наброски парижской жизни – юношеские воспоминания, глупые и подражательные. Тщеславие художника и скупость крестьянина. Но я видела их спальню, и меня заинтересовала планировка. Спальня, в которой есть туалет. Потом стало очень жарко. Городской глашатай обходил Суйяк и бил в барабан, рекламируя пьесу Лоти⁴⁵⁹. Нам обоим, кажется, не понравился вкус трюфелей. Отличный день в Мейроне, где я бы не прочь поселиться в замке. Старуха измельчала козлобородник⁴⁶⁰. Говорила о диких кабанах – иногда их убивают; они вполне ручные; их едят. Церковь полна цветов к Пятидесятнице⁴⁶¹. Ферма с большой голубятней; старинные вещи не берегут, а используют в быту и позволяют им приходить в негодность.

В воскресенье был праздник. Люди в ярких одеждах. Улицы деревень полны чернокожих мужчин. Дама, похожая на принцессу Грёзу⁴⁶², идет к руинам. Фермерские телеги у монастыря. Маленькая девочка, которая живет при монастыре, собирала улиток для Мицци. 17 мая, пока мы заправлялись в Вильфранше, по дороге в Альби я размышляла о действиях, о том, насколько они обусловлены или продиктованы мотивом славы и публичности, а потому в значительной степени гнусны. Холодный пасмурный день. Покинули Суйяк в состоянии дикой рассеянности. На вечеринке была одна мадам, напомнившая Сивиллу Коулфакс; она ведет бухгалтерию, отвечает на вопросы о сырах, о счетах и т.д. На площади стоят большие зонты; люди ужинают под ними. Очень плохой ужин из-за толпы людей в праздничный вечер. В конце концов людей, пришедших поужинать, стало так много, что мы встали и ушли. Банковский выходной⁴⁶³ во Франции. Приехали в Нажак – отвратительно средневековый; с огромными балками [внутри домов?]; с жуткими ухмыляющимися головами [статуй?] вокруг средневекового фонтана. Не место для жизни – средневековье. Дома, примостившиеся на вершине скалы. Внизу распластанная река. Сюрреалистичная мертвая ползучая тишина, словно попадаешь внутрь старой ракушки. Старики сплетничают, опираясь на свои заостренные трости. Никакой жизни, никаких магазинов; грязь и нищета. Очень дождливый праздничный день в Альби. Вульгарный отель; круглые синие и красные электрические лампочки в холле то загорались, то гасли. Плохой ужин. Худший отель их тех, в которых мы останавливались. Гуляли под дождем. Собор великолепен; напоминает фабрику красного цвета; крепкий, гофрированный, похожий на скалу; расписанный изнутри. Как-то так. Дождь лил всю ночь. В номере много пыли. Стены в пятнах – возможно, клопы. Теперь мы едем в Родез, в холмистую местность на севере. Архитектура меняется. Каски все те же.

В Родезе – лучший в мире отель. Душа воспряла. Долгая прогулка после чая. Сидели и смотрели на горы, на очень зеленую равнинную соловьиную долину. Никаких фильмов о коронации. Читаю «Она и он»⁴⁶⁴ – отличный бестселлер. Не могу оторваться. Говорят, май всегда ненастный. Очень красивый ржаво-красный собор в Родезе. Кажется, в долине мы остановились заправиться. Дордонь течет через луг; крутизна зеленых холмов; деревья с пышными кронами. Холодно и серо.

Читаю «Бекфорда» Гая Чепмена⁴⁶⁵, но зачем писать об этом отъявленном эгоисте? Об этом ничтожестве! Щебет птиц и стрекот кузнечиков. Первоклассный отель в Орийаке. Изысканный ужин: яичница-глазунья, ветчина и рис. Шоколад, сливки с воздушным печеньем. Баклажаны с рубленым беконом и соусом; баклажаны, фаршированные сырной заправкой. Я забываю английские слова, например «артишок». Небо цвета грязи. Едем в Тюль.

Холодно, промозгло и сыро; ночевали в деревне Трейсак [Треньяк] – не знаю, как правильно пишется. Отправились прогуляться на вершину горы, чтобы посмотреть на камни друидов; везде сырость, зелень, деревья; кукует кукушка; маленькая пастушья ферма; льет как из ведра; тропинка, по которой мы шли наверх, следуя за указателями, петляла; божественные виды в тумане и пелене; зеленый свет. Нам, промокшим до нитки, пришлось остановиться и тащиться обратно; переоделись; поужинали за 2 шиллинга, но остались голодными и легли спать; кресел нет; чистое местечко, которое стоит увидеть, настолько оно прекрасное, даже несмотря на погоду; все еще льет дождь – сейчас мы едем в Гере, и теперь я думаю о четырехмерных персонажах, о том, что нужно освещать различные аспекты, а не одну только силу личности. Но что, черт возьми, я имею в виду? Нет, я пытаюсь оправдать собственную ограниченность – см. Дезмонда в «Sunday Times», который, как обычно, безмерно меня угнетает⁴⁶⁶. Разговор в Валансе о Талейране, герцоге Валансе⁴⁶⁷. Нет, он не очень хорош, но и не так плох. У него нет детей, он разведен – его жена была американкой. Мадемуазель Уорт⁴⁶⁸ – как-то так ее зовут. Приезжает сюда. Держит птиц и зебр в качестве хобби; имеет отель в Париже. Но вы бы видели его зебр. Внучатый племянник великого Талейрана⁴⁶⁹. Очень богат.

Потеряла очки в Божанси – прекрасный город на реке Луара. Мэнтенон в 50 милях от Парижа; старые развалины на фоне яркого вечернего неба после ужина. Поют птицы; много соловьев, очень красивых, безупречных. Безмолвие и нетронутость. Но все быстро изменилось. 50 миль в час [≈ 80 км/ч].

– C’est un oustiti—un petit singe.

– Est-ce qu’il est dangereux?⁴⁷⁰