– Я знаю, ты в порядке. Но все же поедем, а? Если я стану силком запихивать тебя в машину, твой папа, чего доброго, решит, что я пытаюсь тебя похитить. Он не отвечает, а значит, мы не можем спросить у него, что делать. По пути я попробую дозвониться до твоего дяди, хорошо? Ты ведь сказал позвонить ему, да? – Я коснулась его плеча. – Эймос, ты только не умирай. Если такое случится, я не прощу себе до конца своих дней. Ты еще такой юный! Перед тобой вся жизнь. Я уже не такая юная, но лет сорок у меня в запасе есть. Твой папа меня просто убьет…

Он наклонил голову, посмотрел на меня большими испуганными глазами и прошептал:

– Я умру?

– Не знаю! И боюсь этого! Поедем в больницу, чтобы этого не случилось, а?

Я говорила истеричным голосом и, вероятно, напугала его до чертиков, но и он меня напугал. А я была не настолько взрослой, как утверждало мое свидетельство о рождении.

Эймос долго не шевелился. Я уже подумала, что он и дальше будет упрямиться, и мне придется звонить по 911. Но пока я переводила дух, он, должно быть, принял решение, потому что попытался осторожно встать на ноги.

Слава богу. Слава богу. Слава богу!

У него на лице были следы от слез.

Он застонал.

Взвыл.

Заскрежетал зубами.

Две слезинки выкатились из глаз и потекли по потным щекам. В нем уже угадывались острые черты отца, но его лицо было тоньше, свежее, без суровой зрелости. Однажды он обретет ее. Нельзя допустить, чтобы его аппендикс разорвался прямо тут. Только не это!

Пацан сильно наваливался на меня и стонал, изо всех сил стараясь сдерживаться.

Пятнадцать метров до моей машины показались пятнадцатью километрами. Эх, нужно было подогнать ее к дому! Я усадила его на пассажирское сиденье и пристегнула ремень. Потом, обежав машину сзади, села за руль, включила зажигание и помедлила.

– Эймос, одолжи телефон, а? Попробую еще раз набрать твоему отцу. Или дяде. Или маме. Хоть кому-нибудь!

Он практически швырнул мне свой смартфон.

Окей.

И прошептал несколько цифр – очевидно, код доступа.

Эймос прислонился головой к оконному стеклу. Его лицо приобрело бронзово-зеленый оттенок. Казалось, его вот-вот вырвет.

Твою ж мать!

Я включила кондиционер, вытащила из-под сиденья старый продуктовый пакет и положила ему на колени.

– На случай, если будет тошнить. Но, если что, я все равно подумываю продать машину.

Он ничего не сказал, только по щеке скатилась еще одна слеза, и мне вдруг тоже захотелось зареветь.

Но времени на эту лабуду не было.

Я разблокировала телефон и сразу открыла список контактов. Разумеется, последний звонок, сделанный около десяти минут назад, был отцу. Сигнала все так же едва хватало, и я попробовала еще раз. Ответа не было. Мне, как обычно, «везло».

Когда прозвучало стандартное «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», я бросила взгляд на парнишку и подождала сигнала.

Судя по всему, ничего другого не оставалось.

– Здравствуйте, мистер Роудс! Это Аврора. Я везу Эймоса в больницу. Не знаю, в какую именно. Их в Пагосе несколько? По-моему, у него аппендицит: сильно болит живот. Он сидел на ступеньках. Как только узнаю, куда его положат, позвоню. Его телефон у меня. До свидания.

Возможно, мне еще аукнется за столь скудную информацию, но тратить время на объяснения по телефону не хотелось. Нужно было найти больницу и добраться до нее. Безотлагательно.

Двигаясь задним ходом, я выехала на дорогу, где, как уже выяснила, был прием, открыла навигатор и нашла ближайшее медучреждение. В городе их было два: пункт неотложной помощи и больница. Я и вбила данные в приложение. Другой рукой снова схватила телефон, бросила взгляд на парнишку, который, подрагивая всем телом, сжимал и разжимал кулак, и спросила:

– Как зовут твоего дядю?

– Джонни.

Он даже не посмотрел на меня.

Я поморщилась и, заметив на его виске капли пота, повернула ручку кондиционера на максимальный холод. Было не жарко, просто он чувствовал себя очень плохо. Вот дерьмо!

Я вжала педаль газа в пол и рванула с места.

Судя по всему, лучше ему не становилось. Он сидел, уронив голову на оконное стекло, и попеременно стонал, выл и скрежетал зубами.

– Гоню как могу, – сказала я, когда мы спускались с холма к шоссе.

На наше счастье, больница находилась в ближайшем к дому районе города.

Мне показалось, он признательно шевельнул пальцем.

У знака «стоп» я пролистала контакты и, найдя «дядю Джонни», нажала набор и кнопку громкой связи. Телефон я держала в левой руке, а рулила правой.

– А, Эйм, привет! – послышалось из динамика.

– Здравствуйте. Это Джонни? – отозвалась я.

Последовала долгая пауза, а затем:

– Да. А вы кто?

Меня вряд ли можно было принять за девочку-подростка.

– Я Аврора, живу по соседству с мистером Роудсом и Эймосом.

Тишина.

– Эймосу сильно нездоровится, а его отец не отвечает, поэтому я везу его в больницу…

– Что?

– У него болит живот. Я думаю, это аппендицит, но не знаю, когда у него день рождения и есть ли страховой полис…

В трубке послышались ругательства.

– Ладно, ладно. Я встречу вас в больнице. Я не так далеко. Буду там, как только смогу.

– Хорошо, спасибо!

Он нажал отбой.

Я снова посмотрела на Эймоса, который тихо и протяжно стонал, и, чертыхнувшись, поехала еще быстрее. Что делать? Как быть? Нужно было чем-то его отвлечь. Стоны становились все мучительнее.

– Эймос, какую гитару ты хочешь купить?

Это первое, что пришло мне в голову, и я надеялась, что тема его зацепит.

– Что? – проскулил он.

Я повторила вопрос.

– Электрогитару, – едва слышно прошелестел он.

В иной ситуации я бы закатила глаза и вздохнула. Он хотел электрогитару! Далеко не в первый раз меня принимали за человека, который ничего не смыслит в музыке и инструментах. Но все равно это было досадно.

– А какую именно? С веерными ладами? Безголовую? С веерными ладами и безголовую? Двухгрифовую?

Если он и был удивлен, что я спрашиваю его о чем-то столь неуместном, как гитара, в то время как он пытается не блевать от боли, то не показал это и сдавленным голосом ответил:

– Безголовую.

Что ж, хорошо. Будем плясать отсюда! Я еще поддала газу и продолжила развивать успех:

– А сколько струн?

На этот раз он ответил быстрее:

– Шесть.

– А материал какой?

Принуждая к разговору, я, вероятно, раздражала его, но надеялась тем самым направить его мысли в иную сторону. А чтобы он не подумал, будто я не разбираюсь в теме, я добавила конкретики:

– Плесневый или волнистый клен?

– Волнистый! – выдохнул он, сжимая руку в кулак и ударяя ею по колену.

– Волнистый классный, – согласилась я, стискивая зубы и молясь про себя, чтобы ему стало легче.

О боже! Еще пять минут. До больницы оставалось пять, а может, четыре минуты, если бы мне удалось обогнать тихоходов, двигавшихся перед нами.

– А гриф какой?

– Не знаю! – Он почти ревел.

А ты не реви. Ты не реви. У меня всегда наворачивались слезы, когда другие плакали. Это было как проклятие.

– Клен «птичий глаз» хорошо смотрится с волнистым, – практически выкрикнула я, как если бы крик мог помешать его слезам выплеснуться наружу. – Извини, что ору, но ты меня пугаешь. Клянусь, буду ехать как можно быстрее! Если не будешь плакать, то обещаю через знакомых сделать тебе скидку на гитару, окей? Ты только не плачь.

Он глухо кашлянул. Этот звук был чертовски похож на смех. Сдавленный, болезненный, но все-таки смех.

Сворачивая направо, я покосилась на него: на щеках все еще были следы от слез, но, пожалуй…

Еще один поворот направо – и машина, проехав больничную стоянку, остановилась перед входом в отделение неотложной помощи.

– Мы на месте. Мы на месте. У тебя все будет хорошо. Можешь забрать мой аппендикс. Думаю, он в порядке.

На это Эймос ничего не сказал, но явно попытался поднять большой палец, когда я припарковалась перед стеклянными дверями и помогла ему выйти. Одной рукой я обхватила его за спину, а он, растекаясь, как желе, навалился на меня всем телом. Колени у него подкашивались. Казалось, он передвигает ногами ценой невероятных усилий.

Раньше мне не случалось бывать в отделении неотложной помощи, и я почему-то ожидала, что навстречу нам выбегут с каталкой или хотя бы с инвалидной коляской, но женщина за стойкой даже не подняла на нас глаз.

Эймос со стоном осел на стул.

Я только начала объяснять ей, что случилось, и тут ощутила рядом чье-то присутствие. Мужчина был смуглым, с темно-карими глазами. Совершенно мне незнакомый.

– Вы Аврора? – спросил он.

О господи, он тоже был хорош собой! Его кожа была невероятного оливкового оттенка, скулы – высокими и круглыми, короткие волосы – как смола. Судя по всему, это и был дядя Эймоса.

Я кивнула и, приказав себе не пялиться, постаралась сосредоточиться на его глазах.

– Да. А вы Джонни?

– Да. – Он повернулся к женщине за стойкой и протянул свой телефон. – Я дядя Эймоса. Вот данные его страхового полиса. У меня есть доверенность на принятие медицинских решений в отсутствие его отца, – быстро проговорил он.

Пока он отвечал на вопросы и заполнял форму на планшете, я стояла в сторонке и слушала. Выяснилось, что полное имя его племянника – Эймос Уорнер-Роудс. Ему было пятнадцать, отец был его контактным лицом в случае чрезвычайной ситуации, но дядя почему-то имел полномочия на принятие медицинских решений. Я постаралась запомнить сказанное, после чего направилась к Эймосу, который сидел, все так же скрючившись, стонал, потел, был бледен и выглядел ужасно.

Мне хотелось похлопать его по спине, но я удержалась.

– Эй! Твой дядя здесь. Через секунду за тобой придут, – тихо сказала я.

– Окей.

Казалось, его голос шел из подземелья.

– Телефон возьмешь?

Он пригнул голову еще ниже к коленям и застонал.

Тут кто-то в медицинском костюме вывез инвалидную коляску. Эймоса увезли из приемной, дядя последовал за ним, а я осталась с телефоном в руках.

Может, мне следовало уйти?

Вероятно, пока все разрешится, пройдет несколько часов, но… Я привезла его сюда и хотела удостовериться, что у него все в порядке. А иначе я просто глаз не сомкну! Я переместила машину, прежде чем ее отбуксировали, и села ждать.

По прошествии часа ни дядя, ни папаша не появились. Когда я спросила женщину за стойкой, есть ли новости, она, сузив глаза, поинтересовалась, кем я прихожусь больному. Пришлось отойти с ощущением, что сую нос не в свое дело. Но ждать-то мне никто не запрещал. И я подожду.

Прошло почти два часа, и я, выйдя из туалета, возвращалась на место, когда входная дверь распахнулась и ворвался кто-то очень большой.

Вторым, что я заметила, была форменная одежда, облегавшая эту впечатляющую груду мышц. Талия была туго перехвачена ремнем. Невольно возникало желание присвистнуть.

Не знаю, что такого в мужчинах в форме, но на мгновение у меня возникло желание облизнуться.

В ярком свете больничных ламп плечи мистера Роудса казались шире, руки – мощнее, чем при теплом освещении моей гаражной квартиры. И вид у него был еще более свирепый. Просто красавец на все сто! Умереть не встать…

Я сглотнула.

И тут его взгляд уткнулся в меня. Черты исказились: он узнал.

– Здравствуйте, мистер Роудс! – начала я, когда эти длинные ноги, которые я хорошо запомнила, пришли в движение.

– Где он? – осведомился тот, с кем мне случалось беседовать дважды, тем же любезным тоном, что и прежде. Под «любезным» я имею в виду «совсем не любезным». Но на этот раз его сын был в больнице, так что его можно было понять.

– В операционной, – тотчас отозвалась я, не принимая к сердцу его тон. – С ним дядя. Джонни, да? Он прошел туда…

Ножища в ботинке придвинулась ближе. Темные густые брови сошлись на переносице. На лбу обозначились морщинки. Линии вокруг рта стали резче. Казалось, еще чуть-чуть, и его взгляд опалит мне брови, но я – спасибо моему дяде, который строил рожи по поводу и без! – была невосприимчива к таким заходам.

– Что вы сделали? – спросил он властным ровным голосом.

Это он о чем?

– Что я сделала? Привезла его сюда, как и сообщила по голосовой почте…