И к полуночи с Конаном пил только один подслеповатый старичок, явно не собирающийся никуда идти по причине слабого зрения и застарелого артрита: Халед-водонос. Сейчас уже не могущий выполнять свою работу, но очень даже любящий нахаляву попить, поесть за чужой счёт, ну и, конечно, послушать рассказы о битвах и подвигах… Других!

Однако вскоре после полуночи и отключившийся Халед сполз со скамьи, и грохнулся под стол, захрапев во всё горло, и Конан помог Умидбеку отнести того в каморку, имевшуюся под лестницей на второй этаж, на котором и располагались комнаты постояльцев караван-сарая. Ну а в клетушке под этой лестницей как раз для таких, явно часто имевших место случаев, имелся неопрятный ворох старого тряпья: отслужившие своё курпачи, халаты, рваные истёртые матрацы и циновки…

Конану после этого спать до рассвета на его отличном матраце, туго набитом свежим душистым сеном, ничто не мешало, и он, засыпая, даже поухмылялся в усы: то-то небось сейчас суетятся все всадники и пешие, в спешке собравшие свои вещи, и отбывающие к «освобождённой» пещере!

Ну а сейчас он без особых церемоний перевязал пробитую грудь доносчика обрывками каких-то рубашек, которые предоставил ему Умидбек, и затолкал в мешок из-под угля тщедушное тельце:

– Извини за испорченный пол. Теперь его придётся замыть, чтоб уж совсем следов не осталось!

– А ничего, Конан. Думаю, я с этим справлюсь, – хозяин караван-сарая подмигнул киммерийцу, – А вот без «уважаемого» косого Фархада моё заведение – точно будет куда чище. И клиентов появится больше!

Ну а теперь, если не возражаешь, я покажу тебе подземный ход. Который ведёт как раз к городской стене! И даже выходит за её пределы. В незаметном со стен и с башен месте!

Поскольку таскать тебе, даже невинный с виду, мешок, по нашим улицам, ну точно – не нужно!

Ты слишком… Заметная фигура!

А вот с этим Конан не мог не согласиться.

Подземный ход из караван-сарая, как прикидывал Конан, несущий за спиной мешок с почившим доносчиком по сырому, узкому и низкому проходу за хозяином, освещавшим их путь чадившей и вонявшей от души масляной коптилкой, наверняка – незаменимая и замечательная штука! Начинаясь в винном подвале, под щитом, прикрывавшим лаз в ещё более глубокое подземелье, за бочками с вином, он ведёт туда, куда без свидетелей можно сбывать разных проданных в рабство невольниц, принимать контрабандистов с краденным, или просто запрещённым товаром…

Ну, и, разумеется – избавляться от нежеланных гостей. И свидетелей.

Вот только делать это нужно, вот именно, тихо. Когда в караван-сарае никого постороннего нет. Вот как было сейчас! Конан ещё раз мысленно порадовался, что верно подобрал момент. (Что было вполне логично. Сейчас все, кто в состоянии, пойдут не в караван-сарай, а двинут к логову дракона! Причём и те, кто хочет сам что-то постараться отыскать, так и те, кто хочет просто поглазеть на это представление!)

Тоннель вёл на север, и идти по нему пришлось не менее полумили. Но зато уж он – действительно вывел в овраг, находящийся в сотне шагов от стен Бадамкента, и, благодаря густым зарослям саксаула, с этих самых стен был абсолютно невиден. Как и вообще откуда-нибудь.

– Ну, Конан-киммериец, прощай!

– Прощай, Умидбек. Благодарю за помощь.

– Это какую же? – хотя по виду прожжённого дельца Конан видел, что тот и сам прекрасно всё понимает.

– А за такую, что, понимая, что шёпот слышно только вблизи, ты выманил сволоча-крысу Фархода из его укрытия, там, в чулане, и заставил прокрасться незаметно, как он наивно посчитал, под нашу столешницу!

Умидбек позволил себе покудахтать – это должно было изображать смех. Сказал:

– Уж такому прожжённому и опытному профессионалу как ты, не составило труда понять, и увидеть, что такой разговор не может не привлечь внимания шпионов эмира. Как привлечь их внимание должно было и твоё присутствие здесь, в нашем заштатном городишке. Но ты – я уверен! – не оставишь следов. Ни от своего «отбытия», ни от трупа нашего «друга»!

– Разумеется. – Конан усмехнулся. Сбросил мешок наземь. Протянул руку:

– Ещё раз благодарю за то, что ты поведал мне.

– Надеюсь, что оно тебе хоть в чём-то поможет. Только…

– Да?

– Будь всё же поосторожней со стигийцем. Сам знаешь: их маги – самые хитро…опые. И злобные!

Конан, впрочем, в подобном «напоминании» не нуждался.

Поскольку сталкивался.

Труп доносчика Конан закопал в пяти милях от города. Не то, чтоб он унёс его столь далеко, потому что боялся, что Фархода найдут, а просто банально – задумался, двигаясь по щиколотку в воде мелкого ручейка, протекавшего по дну десятифутового в глубину оврага. И когда выработал план, осознал, что так и тащит на плече нетяжёлую ношу: всего-то – фунтов в восемьдесят.

Яму-могилу Конан вырыл мечом на отмели на дне оврага, под откосом, и, закопав тело, ещё и навалил сверху здоровущих валунов: чтоб выглядело естественным обвалом. Благо, замшелых камней на дне валялось достаточно.

Выбравшись, варвар направился на запад: Умидбек подробно описал ему, где живёт наследник казначея Бекмурода, почтенный Лочинбек.

Поход туда занял большую часть утра, оказавшегося для разнообразия не солнечным и тёплым, а пасмурным и весьма прохладным: задувал пронзительный ветер, и стаи перелётных птиц торопились на юг.

Но вот вожделенная цель и перед Конаном: высоченная стена, обычно отделяющая дома и виллы знати и богатых купцов от остального мира. Правда, эта выглядела не слишком ухоженной и надёжной: кое-где с её верха сдуло черепицу, и теперь некрасивые потёки глины из саманных кирпичей портили вид, застыв на белёной стене многочисленными натёками. А кое-где и сами кирпичи повыпали… Не шикует, похоже, наследничек казначея!

Место для преодоления стены варвар выбрал легко. Если честно, он даже не подумал, что можно заявиться к почтенному наследнику обычным путём: через парадные ворота. Или калитку в них.

Зачем, если он – вор?!

Поскольку вилла Лочинбека стояла среди небольшого сада, орошаемого водами небольшого канала, явно прокопанного ещё несколько десятилетий назад, при почтенных предках казначея, подобрать подходящее дерево – это оказалась хурма! – труда не составило. И вот уже Конан перебирается из её кроны по ветке, усыпанной спелыми плодами – за стену.

Ещё находясь на ветви, Конан обратил внимание с её высоты на странное дело: ворота парадного входа, располагавшиеся в середине противоположной стены, оказались приоткрыты! И возле них…

Точно! Рядом с привратницкой, небольшого домика под плоской саманной крышей, валялось, распростёршее руки в пыли, тело. А из приоткрытой двери домика выглядывали и ноги второго стражника-привратника! Ого! Не иначе – к сыну вельможи кто-то вломился силой!

И Конан даже предполагал – кто.

Всё те же искатели лёгких денег, что вчера с разинутым ртом слушали его рассказ. И намотавшие на ус, что клад хоть и «доступен», но может быть и хорошо спрятан! Иначе Конан и сам нашёл бы его.

А отсюда следует элементарный вывод: сейчас команда заговорщиков пытает несчастного сынка. Пытаясь выбить из него подлинные подробности похищения казны, и стараясь выведать: а не хитрый ли это план самого казначея, пожелавшего попросту обобрать своего повелителя?!

Собственно, эта мысль первой пришла в голову и самому киммерийцу: уж больно «удачно» всё сложилось: в самый критический момент почтенного Бекмурода не оказалось во дворце повелителя! Но позже, увидев кучу-приманку, дракона, и женщину-змею, и выслушав более подробный рассказ Умидбека, он от этой мысли отказался. Тут явно поработал маг. Чёрный.

Однако в то, что есть люди, которые в колдовство не верят, Конан убедился очень быстро: когда бесшумной тенью спрыгнул на клумбу каких-то ярких цветов, и обогнул стоящее посреди сада обширное строение: дворец. Хоть и одноэтажный, но вполне прилично выглядевший. А что – положение казначея обязывает производить на обычных людей должное впечатление!

Звуки, доносившиеся из-за угла, за которым Конан приостановился, не позволяли усомниться. Что кого-то там пытают. И пытают жестоко. Во-всяком случае членораздельной речи слышно не было, а вот стонов, криков, и визга – достаточно. Удивительно, как ещё никто не прибежал посмотреть, что тут творится! (Хотя как раз ничего удивительного: казначей, похоже, предпочитал комфорт в одиночестве, и ближайший кишлак располагался в двух милях от сада.)

Осторожно выглянув из-за своего угла, Конан увидел большую комнату – не иначе, приёмный зал. И в ней – две группки людей. В центре одной лежал связанный по рукам и ногам человек, в костюме вельможи: в шикарном халате, сапогах из мягкой крашенной в красный кожи и шароварах. Весь он был покрыт кровью, и сейчас отчаянно вырывался и вопил во весь голос, потому что в центре второй группки лежала явно его любимая жена, которую двое держали, широко разведя обнажённые ноги женщины, а один, наиболее развязно и нагло себя ведший нападающий, спустил шаровары с чресел, собираясь её изнасиловать! Женщина, как ни странно, молчала, и только отчаянно билась и извивалась всем телом. Правда, из тисков крепких рук вырваться не могла.

Конан не стал долго ждать. Впрыгнув в комнату, он взмахнул верным мечом, и голова ближайшего мерзавца, державшего правую ногу женщины, оказалась отрублена! Так чисто, что пенёк, оставшийся от шеи, изверг фонтан крови! Второго вскочившего на ноги, и попытавшегося выхватить саблю пособника насильника Конан заколол ударом в живот. Да таким, что едва успел скинуть с меча оказавшееся у самой рукояти тело, отражая удар того самого наглеца, сейчас спешно натянувшего шаровары! Этого Конан поразил прямо в глаз!

После этого пришлось отбиваться от тех троих, что занимались хозяином – но Конан не был бы Конаном, если б их дохленькие сабли и слабенькие приёмы владения оружием явились для него проблемой!

Не прошло и минуты, как у ног киммерийца лежали шесть истекающих кровью трупов, а варвар обтёр меч о шаровары одного из нападавших, и спрятал его в ножны.

Мужчина, на время схватки замолчавший было, снова застонал:

– Умоляю! Незнакомец! Развяжи мои ноги!

Конан, подойдя, обнаружил, что ноги вельможи возле коленей помещены в странное приспособление вроде испанского сапога: четыре доски, обмотанные крепкой верёвкой, и вбитые между двумя внутренними колья. Не было сомнения, что эта пытка причиняла несчастному ужасные страдания.

Конан верёвки, стягивающие конструкцию, разрезал кинжалом.

После этого доски упали на пол, но и голова освобождённого упала туда же: похоже, он потерял сознание. Конан вернулся к женщине. Та уже сидела, но встать почему-то не пыталась. Её никто не озаботился связать.

Конан спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Женщина, хоть и поглядела на него – а точнее – на его рот! – ничего не ответила. Вместо этого показала рукой на свой рот, и покачала головой.

Не иначе – глухонемая!

Но Конан решил помочь женщине прийти в себя обычным способом. Снял со спины суму. Достал бурдюк с водой. Вынул пробку, дал женщине.

Та жадно припала к горлышку, но Конан был спокоен: был уверен, что уж эта-то – ни в кого не превратится!

Напившись, женщина отдала бурдюк обратно. И попыталась ползком перебраться к мужу. Конана во второй раз пронзило до самых пяток: парализованная! И мужа до сих пор любит!

Он бережно взял женщину на руки, и перенёс к пока не пришедшему в себя мужчине. Заодно удивился: какая та миниатюрная и стройная. Под стать мужу: тот тоже обходился без традиционного для восточных вельмож атрибута: монументального маммона, или, проще говоря – пуза. Появлявшегося обычно от необходимости переваривать столь любимое здесь кушание: плов. Неизменно подававшееся на всех празднествах и торжествах.

Не посещает, стало быть, почтенный Лочинбек эти мероприятия.