– Он еще слишком слаб, – сказал он наконец, совладав с собой. Король поднялся и повернулся к герцогу, делая знак своим стражам. Те с недоверием обменялись взглядами и аккуратно отступили в стороны. Герцог проскользнул между мушкетами и решительно остановился перед Рихардом. Он едва доставал тому до подбородка, что не мешало ему метать молнии из разгневанных глаз.

– Ваш сын был там! Его нашли рядом с комнатой моего бедного Доменико с обнаженным кинжалом!

– Кинжал не был окровавлен! – возразил король севшим голосом. Было видно, что его ночь также выдалась неспокойной. Череда отрывочных воспоминаний хлынула на Принца одним безжалостным каскадом, и он вынужден был откинуться на подушку, чтобы успокоить головокружение. Нельзя подыгрывать кошмару… проигнорируй его, и…

– Он оскорбил мою дочь! – воскликнул Арчибальд. – А теперь он… он убил моего сына! Вы думаете, что ваши жалкие, лживые попытки…

Он осекся. Его голос дрогнул, он закрыл глаза рукой и как будто поморщился. Негде было спрятаться – со всех сторон на него смотрели люди. Рихард учтиво отвернулся к сыну, лекари уставились в свои записи, и только лишь стражники не сводили с него глаз, а их руки покоились на мушкетах. Безопасность монарха была превыше всякого такта.

Принц лихорадочно думал. Так значит, Доменико был сыном герцога. Вероятнее всего, бастардом. А, стало быть, Изабелле он приходился братом. Принц сжал кулаки под одеялом, проклиная себя.

– Милый герцог, – пробормотал король, – я клянусь вам, что мой сын не мог… Я знаю его как никто иной, он…

– Это был шут, – молвил Принц, не отрывая взгляда от потолка. Он не мог заставить себя посмотреть на герцога. Удивительно, но на его языке оставался горький привкус полуправды.

– Я застал его в гостиной, а потом… —Принц запнулся, не зная, что сказать дальше.

– Мы видели, что там стряслось какое-то колдовство, – подбадривающе продолжил за него отец. – Никто из моих приближенных не обучен такому!

– А что же шут? – спросил герцог. Он все еще не отнимал руки от глаз, как будто тусклое солнце могло ослепить его. – Он разве не ваш приближенный?

– Почему никто кроме меня не прибежал на грохот? – покачал головой Принц. – Почему весь этаж пустовал, когда я там оказался?

Король горько вздохнул.

– Половина дверей была заперта снаружи, замочные скважины были замазаны какой-то жижей. Те, кто прибежал с других этажей, попал в туман. Когда мы нашли тебя, ты уже был без сознания.

– Я не понимаю, – нахмурился Принц, – неужели никто не обнаружил источник шума раньше меня? Замок казался вымершим… я же не мог услышать шум раньше всех? Дверь была просто выкорчевана.

– Мы слышали грохот лишь один раз, – заверил его король. – Если это можно назвать грохотом. Серия коротких ударов, скорее. Через несколько минут ты был найден.

– Но шум продолжался гораздо дольше, чем несколько минут! – непонимающе воскликнул Принц. Он видел, к чему все идет, и решил, что голоса будет лучше не упоминать.

– Вы сами верите в это? – почти что с жалостью поинтересовался у них герцог.

– Потрясения ночи пошатнули его рассудок, – слабо возразил Рихард.

– Да как он оказался в этой комнате раньше всех?

– Он…

– Я был там после шута, – перебил Принц.

– Только ваше слово, ваше высочество, против слов моих людей, которые спали в соседних помещениях и оказались замурованы, – печально отметил герцог.

– Тогда они тоже ничего не видели и не слышали! – отчаялся Принц. – А кто же тогда выломал дверь? Я? Вы полагаете, что я сделал это бесшумно? И куда делся шут? Его одежды были окровавлены… Клянусь, герцог, я увидел Доменико уже бездыханным!

Принц боролся с подступающим отчаянием.

– Если мне позволено будет заметить, – осторожно вмешался старший лекарь, – его высочество не смог бы причинить сеньору Доменико такую рану… имевшимися у него средствами. Полудекоративный кинжал не позволил бы ему столь хладнокровно и грубо… сделать то, что было сделано.

– Он мог выкинуть другой кинжал в окно, – прошептал герцог.

– Клянусь вам, это был шут… Найди его, отец! – взмолился Принц.

– Сын, тебе нужен отдых, – категорично заявил король, восстанавливая понемногу свое самообладание. – Герцог, я понимаю, как вы опечалены, и уважаю ваше право на скорбь. Однако я прошу вас не делать поспешных выводов до тех пор, пока беглый шут не будет найден. Он, как вы отметили, является подданным моего королевства, и, если найдется убедительное доказательство его вины, шут будет судим по всей строгости закона.

Герцог удрученно покачал головой.

– Мне видится, что вы сделаете все для того, чтобы его вина была доказана как можно скорее.

– Герцог, я боюсь, что скорбь затмила на время ваше здравомыслие, – сердито возразил король. – Еще раз попрошу вас воздержаться от столь опрометчивых суждений и не сомневаться в моей непредвзятости.

Резкий смешок герцога заставил всех присутствующих вздрогнуть.

– Непредвзятости? – гаркнул он. – Непредвзятости, говорите вы? Ваше величество, вы просто-напросто выгораживаете своего сына и тем не менее имеете наглость обвинить в опрометчивости меня? Смею вас заверить, для людей в нашем с вами положении скорбь – это непозволительная роскошь. У меня было предостаточно времени для того, чтобы провести в ее обременительной компании несколько предрассветных часов, и сейчас мой разум ясен, как никогда. Я видел этого шута – жалкое создание, тщедушное, слабоумное. Я никогда не поверю, что скоморох мог в одиночку осуществить все эти гнусные деяния и в довершение всего так изувечить моего Доменико.

– Полноте, герцог, – возразил король, смягчая тон, – я сбит с толку не меньше вашего. Но даже самый беспристрастный из свидетелей не посмеет возразить, что Принц – еще более невероятная кандидатура на роль хладнокровного убийцы, чем бесноватый шут. Вспомните, в каком состоянии вы обнаружили моего сына. Вспомните его бессвязный бред в первые часы под присмотром лекарей, добавьте к этому таинственное исчезновение Батафи, раздробленную дверь и чистый кинжал, и вы получите картину столь запутанную, что ни я, ни вы не в праве претендовать на скорое ее разрешение.

– Принцу и вправду серьезно нездоровится, – сухо кивнул герцог. – Но в моих глазах это лишь усугубляет его положение. Вполне допускаю, что он и вправду не отдавал себе отчета в своих действиях. Таливар будет вести собственное расследование.

Не дожидаясь комментария, герцог развернулся на каблуках и покинул башню.

Король жестом успокоил своих капитанов, которые дернулись было следом. Принц устало закрыл глаза. Кошмар продолжался.

Ближе к вечеру Батафи нашли. Его останки были обнаружены охотниками у самого подножья Соколиного гнезда. После падения с высоты птичьего полета его и без того хрупкое тело превратилось в тряпичную куклу, и по грязному, изодранному в клочья шутовскому наряду невозможно было определить, не оставалась ли на нем еще чья-то еще кровь, помимо крови его обладателя.

Батафи сыграл свою последнюю шутку под западной стеной твердыни; Принца, потерявшего сознание, обнаружили в северном крыле. Король настаивал, что этого свидетельства было достаточно для того, чтобы доказать невиновность последнего и недвусмысленно указать на роковую роль шута. Таливар же негласно верил в коварство и изобретательность Принца. Новая коллизия всецело завладела вниманием сторон и оттеснила территориальные переговоры на второй план. Визит иностранной делегации грозил затянуться.

Доскональный осмотр комнатушки, в которой ютился шут, не выявил ничего примечательного. В его владении оказалась пара диковинных безделушек в форме каких-то неведомых диких зверей хищного образа, а также пара пустых записных книжек и щедрый запас травы, исцеляющей головные боли. Ответов не прибавилось.

Принц бродил по замку, словно призрак. Его больше не допускали к переговорам, ибо любое появление наследника действовало на таливарскую делегацию, как красная тряпка на быка. Пророчески и неизбежно он чувствовал себя изгнанником. Лишь единожды его призвали на общее собрание – для того, чтобы он как можно более полно и достоверно изложил все, что приключилось с ним в судьбоносную ночь. Искренний рассказ Принца был встречен молчаливым, но ощутимым неодобрением. Он возмущенно отказался комментировать характер своих отношений с Изабеллой и решительно заверил всех, что почти не пересекался с Доменико за пределами переговорной. Герцог мрачнел с каждым словом. Упоминание Батафи какого-то выброшенного пера и написанной им истории вызвало лавину недоумевающих взглядов с обеих сторон, но герцог, как показалось Принцу, повел себя странно. Если Арчибальд и был удивлен, то он явно не счел нужным это демонстрировать: напротив, он отчего-то резко бросил взгляд в сторону и сжал ручку своего кресла, но так же быстро овладел собой и расслабился. Эта реакция была столь молниеносной, что Принц чуть было не счел ее очередным кандидатом в продукты своего истерзанного воображения, но что-то в ней было настолько неподдельным и спонтанным, что он никак не мог поверить в ее надуманность. Она действительно была. И он не забыл о ней.

После допроса Принц был предоставлен сам себе. Он страдал от бездействия и тоски. Наука не привлекала его смятенный ум, пококетничавшую с ним было музу спугнул недавний кровавый кошмар, тело отказывалось повиноваться и препятствовало всем попыткам поупражняться. Свои дни Принц коротал в северной башне, бесцельно исследуя еще с детства прекрасно знакомые закутки. Верный лакей Джозеф пытался развлечь своего господина беседой, и Принц показал себя как хороший слушатель, но сам говорил очень редко и безразлично. Вечерами он выбирался в основную твердыню и неуверенной походкой слонялся между этажами. Он потерял счет времени. Возможно, прошло лишь несколько дней, а может быть и целая неделя утекла сквозь его пальцы, когда в один из таких безотрадных вечеров нелегкая занесла Принца в ту самую судьбоносную гостиную.

Он не сразу осознал, где оказался: комната выглядела непривычно в угасающем свете дня. Дверь в покои Доменико так и не заменили, а оставшиеся апартаменты были оставлены их обитателями – после гибели своего соратника подданные герцога спешно переселились поближе к своему сюзерену. Пылинки вели беспорядочный танец в прозрачном, честном воздухе – никакой дымки, никакого потустороннего сияния, никаких голосов из ниоткуда.

Не единожды за дни после убийства Доменико Принц ловил себя на мысли, что опасения герцога могли быть небеспочвенными. Мог ли он так запросто сойти с ума от горя и унижения? Могло ли все, что приключилось с ним за одну ночь, пройти столь незаметно для всех остальных обитателей замка? Как много он дал бы за возможность расспросить хорошенько обо всем нечестивого Батафи, но шута уже не было на грешной земле. Не был ли он, как и все остальное, лишь плодом воображения Принца?

Его взгляд скользил по комнате, силой заставляя память работать, снова и снова воскрешая все подробности произошедшего в этих стенах. Он воображал себе, как молочная дымка окутывала его ноги, как темный силуэт восставшего из полумертвых Батафи неспешно двигался ему навстречу, и как его фигура несколько раз меняла свой зловещий облик. Взгляд Принца внезапно наткнулся на странный бесформенный объект у дальней стены и задержался на нем. Что это? Он настороженно приблизился к непонятному предмету. Неужели за все это время никто так и не выкинул багровый плащ шута?

Принц опустился на колени возле скомканной ткани. Его передернуло от отвращения. И в то же время он испытал странное удовлетворение от того, что ему удалось найти еще одного, пусть и немого свидетеля в свою пользу. Шут и вправду был здесь, в этой комнате, и он действительно лежал на этом самом месте неподалеку от раздробленной двери. Словно зачарованный, Принц прикоснулся к плащу, боясь, что тот сей же час превратится в дымку и испарится вместе со всеми его надеждами на остатки собственного здравомыслия.

Но плащ не испарился – он сделал нечто совершенно противоположное. Багровая ткань плавно скользнула навстречу и несколькими уверенными движениями обвила его руку, всползла по ней вверх и перекинулась на другое плечо, увлекая Принца за собою на пол. Он сопротивлялся лишь несколько мгновений.