В ту минуту жизнь сочла нужным преподать мне урок: ибо, когда долгожданная свобода была уже в нескольких шагах, и земля начала клониться вниз, превращая дремучий лес в широкую долину, моя нога ни с того ни с сего поехала на влажной траве и опавшей листве, обнажая ловко сокрытую и невесть откуда тут взявшуюся поверхность из полированных досок. Проклиная свою гордыню, я заскользил куда-то в сторону и вниз, провожая отчаянным взглядом прощальные лучики заходящего солнца. Я провалился во мрак – туда, где темнее, чем во сне.

Я больно ударился о твердый пол.

Некоторое время я лежал в абсолютной темноте, боясь пошевелиться и обнаружить у себя ужасающую травму. Спина отчаянно ныла под давлением впившейся в нее всем своим содержимым сумки, но в остальном я нашел себя невредимым. Я поднялся и огляделся по сторонам. Меня окружал мрак, и только сверху надо мной усмехался аккуратный квадрат сумерек.

Внезапно вспыхнул свет. Ослепленный неожиданной вспышкой, я прищурился, успев разглядеть только руку, держащую перед собою фонарь. Когда мои глаза привыкли наконец к новому освещению и решились открыться, я увидел девушку. Свет фонаря в ее руке скользнул по моему лицу. Она вздрогнула.

Принц поучал меня во время одного из немногочисленных привалов: при знакомстве с дамой веди себя достойно. Можешь дать ей понять, что ты восхищен, но деликатно, тонко, мимолетным взглядом, случайным прикосновением, которое задерживается ровно настолько, чтобы породить сомнение в своей непреднамеренности. Но ни в коем случае не вздумай на нее глазеть! Я учтиво кивал, и мне даже показалось, что я что-то усвоил.

Я видел девушек. В той самой деревне, в которую мы с батюшкой хаживали через лес, их было предостаточно. Некоторые мне даже нравились – Карла была высокой и широкоплечей, но у нее была добрая улыбка, а ее руки были очень ловкими и женственными. Я любил, когда она улыбалась мне, и я робко улыбался ей в ответ. Возможно, даже чересчур робко, потому что вскоре она перестала мне улыбаться, а потом и вовсе выскочила замуж за Ганса, сына местного кузнеца. Были и другие девушки, которым я был бы не прочь улыбнуться, если бы я только мог; но почему-то я чувствовал, что батюшке они не понравятся, а потому не делился с ним переживаниями. Не знаю, почему я так решил. Возможно, я просто попытался представить каждую из них на месте матери и не сумел. Что-то было такое в ней, чего я не сумел распознать в этих девушках. Матушка была… непростой. Не столько простыми были они, сколько непростой была матушка. Я бы даже сказал так: я охотно могу представить, как юноша, подобный Принцу, пишет стихи даме, подобной моей матушке, но вот Карле он стихов бы не посвятил. Почему-то мне так думается.

Одним словом, я видел девушек и ведал, что истинный джентльмен должен уметь сдерживать свое восхищение. Но все эти знания оказались более чем бесполезны, когда я повстречал тебя.

Я самым постыдным образом уронил сумку на пол. Это было первое, что я сделал в твоем присутствии. А еще я потерял дар речи. Я онемел. Мои глаза, должно быть, округлились, а лицо приобрело настолько глупый вид, что дивное видение тут же позабыло свой испуг и сделало шаг ко мне навстречу. Мы замерли.

Должно быть, миновала целая вечность. И, если бы ты не решилась прервать наше взаимное молчание, я так и простоял бы до скончания времен, не говоря ни слова и разглядывая тебя в отсветах фонаря, если бы фонарь не догорел прежде.

Но ты молвила:

– Здравствуйте.

Я отчего-то был немного уязвлен тем, что ты меня не испугалась, но все же ответил:

– Здравствуйте.

– Я Изабелла. Вы заблудились? – прямо спросила ты.

– Очень приятно, Изабелла, меня зовут Габриэль, – ответил я и запнулся, потому как признаться напрямую в том, что я действительно в некотором роде заблудился, я совершенно не желал, а ничего более остроумного в ту секунду мне выдумать не удалось.

– Вы заблудились, – констатировала ты.

Я угрюмо промолчал.

– Я бы рада вам помочь, но сама столкнулась с некоторыми сложностями. Но я могу проводить вас на поверхность, – предложила ты. – Куда вы направляетесь?

– По правде сказать, мы с моим спутником разминулись, и я в первую очередь пожелал бы найти его, – сознался я.

– Ясно, – задумалась ты, моя дорогая ведьмочка. – А у вас нет соображений насчет того, куда он мог направиться?

Я беспомощно пожал плечами.

– И как он вообще это сделал, – добавила ты еле слышно.

Но ты решила помочь.

Любой сразу бы отмел эту задачку как невыполнимую, но ты была не такова. Ты принялась расхаживать вперед-назад, хмуря лобик и задумчиво касаясь рукой подбородка.

Ты поставила фонарь на пол. Его света не хватало на то, чтобы осветить все помещение, и ты то и дело выплывала за пределы озаренного круга и снова возвращалась вовнутрь, чтобы исчезнуть в темноте на другом берегу. Темные пряди, большие черные глаза… Мягкий, но востренький овал лица, которое каким-то чудом, как исключительное благословение, очутилось в нашем непримечательном мире. Резковатая грация, гордая осанка и задумчиво склоненная головка. Твой каждый шаг отдавался болью в моем пораженном сердце. Я не знаю слов, достойных тебя. Я не смогу тебя описать, хотя мне этого так отчаянно хочется. Но будь на моем месте настоящий поэт, красноречивый и пылкий… я боюсь, и его постигла бы неудача.

Ты сама была бы поэмой, ты сама была бы сонатой, а все остальное – лишь жалкая твоя имитация, попытка восстановить элегию по движению губ, расслышать поэзию в горном эхе, сложить симфонию из пения птиц. Все остальное – ничто.

Я был так ослеплен тобою, что не сразу переменожил два и два. До сих пор не могу в это поверить, но в то мгновение я и вправду ничего не заподозрил. Изабелла, вороново крыло… Ведь этого попросту не могло быть. Я не догадался, даже когда ты объявила:

– Ну что же, я думаю, что смогу вам подсобить. По крайней мере, попытаться. Я нынче лесная ведьма, знаете ли.

Я был сражен твоей красотой, но красота твоей души открылась мне потом. Пока что я немного испугался того, что повстречал ведьму, но все же кивнул – выхода у меня не было. Господи, до чего же я был глуп! Ее же звали Изабеллой…

Эта история не только моя. Она и твоя, и, в первую очередь, история Принца. Надеюсь, ты не обидишься, если я сделаю шаг назад и сделаю тебя полноправной участницей этого повествования? Я хочу посмотреть на нас со стороны, хочу, чтобы ты вместе со мной подивилась и постаралась понять, как мы пришли туда, где оказались. Изабелла… Не скрою, твое имя будет сладкой музыкой отзываться в моем сердце каждый раз, когда я буду его произносить. Станешь моей героиней? Посмотри на себя, на мою чудесную лесную ведьму. Посмотри на Изабеллу, какой узнали ее мы. Ты видела себя глазами Принца, а теперь… теперь увидь моими.

Вернемся, вернемся поскорей в прошлое! Когда все еще можно было спасти, когда передо нами лежало несчетное множество бесконечных выборов. Вернемся.

Я был обескуражен, удивлен, потерян, но рядом со мной была она, наша новая героиня.

Изабелла мягко взяла меня за руку и повела в темноту. Фонарь я поставил обратно на землю, повинуясь ее команде. Он более был не нужен. Мы нырнули сквозь стену, где, вопреки непроглядному мраку, все же обнаружился узенький коридор, и начали наощупь подниматься по деревянной лесенке.

– Здесь я живу! – сообщила Изабелла, когда я отряхивал одежду от паутины, а она между тем затворяла за собой ветхую деревянную дверь. Мы очутились в уютной комнатушке. На столе горел фонарь, а на комоде стояли три свечи – худенькая, толстая, и еще одна, которая была скорее воспоминанием о свече, настоящим огарком. Все три свечки горели слабеньким пламенем.

– Почему у вас нет окон? – спросил я.

– Потому что у меня есть свечи, – серьезно возразила Изабелла и принялась хлопотать у комода. – Свечи – самый подходящий вариант для небольшого помещения. Я раздобыла их в трюме. Мне кажется, что эта посудина ни за что не сгорит, даже если ее нарочито поджечь.

Я с интересом наблюдал за ее приготовлениями. Сначала она извлекла из ящика небольшой сверток и, разложив его на столешнице, осторожно тронула пальчиком зеленоватый порошок. Затем из другого ящика она вытащила старый фонарь с треснутым стеклышком, приоткрыла его дверцу и поднесла к нему одну из стоявших на комоде свечек.

– Так, – задумчиво сказала Изабелла, притворяя дверцу и глядя, как зарождается и дрожит огонек.

– Это дешевый фокус, и я его уже неоднократно к нему обращалась, – прокомментировала она, – но как знать… если здесь и вправду есть человек…

Потом она потянулась за одним из мешочков, что висели на ее поясе, передумала, нахмурилась, передумала еще раз, ухватила мешочек и аккуратно, ложечкой, отсыпала туда небольшую долю зеленого порошка.

Изабелла взяла фонарь, жестом указала мне следовать за собой, и мы вышли наружу сквозь еще одну маленькую, неприметную дверцу, расположенную супротив той, что вела вниз.

А снаружи по-прежнему были сумерки. Туман по своему обыкновению оплетал деревья и пускал неясные щупальца все выше и выше. Хижина Изабеллы как будто бы выросла на могучем древе – крыльцо и три стены были обшиты добротными досками, а вот четвертая стена утопала в стволе. Так мне показалось в сумерках.

Девушка повела меня за собой.

Поверхность, по которой мы шли, была небывало гладкой, как будто кто-то намеренно ее отполировал, а туман сделался настолько густым, что я едва различал очертания ближайших деревьев.

Изабелла взяла немного вправо и спустилась вниз по наклонной доске с приделанными к ней ступеньками. Я последовал за ней.

Когда мы отошли на некоторое расстояние, я обернулся. То, что открылось моему взору, ошеломило меня не меньше, чем первое появление Изабеллы – мы только что сошли с трапа самого настоящего корабля, притаившегося посреди леса.

Я, должно быть, вскрикнул, потому что Изабелла замедлила свой шаг и понимающе подождала, пока я оправлюсь.

Я не мог поверить тому, что вижу.

– Если я начну вам рассказывать, вы ни за что не поверите, – просто сказала она. – Но мне кажется, что и вы сами очутились здесь не без приключений.

Я посмотрел на нее словно в первый раз. Волосы деликатно обрамляли ее лицо. Она грустно и едва заметно улыбалась. А я, должно быть, выглядел, как последний оборванец.

Я вспомнил о Принце, вспомнил его историю. И я твердо решил тогда, что одна неделя с Изабеллой стоила каждой минуты кошмара, пережитой им с тех пор.

Я кивнул и улыбнулся ей в ответ, и мы двинулись дальше.

Туман был нам по колено, и я шел медленно, опасаясь споткнуться о корни. Лес уже совсем поредел, а земля стала устремляться вверх – сначала плавно, а затем круто и решительно. Когда мы достигли холма, было уже совсем темно, и только лишь свет фонаря следовал перед нами неуверенным светлячком, подрагивая на руках у Изабеллы. Мы начали восхождение – Изабелла впереди, я чуть поодаль, не задавая вопросов и отгоняя всякую мысль.

Холм, неимоверно высокий – такой, что его верхушка чуть ли не взмывала над деревьями, явил нам весь мир. Лес, чернея здесь и там изумрудными воспоминаниями об ушедшем дне, покоился на туманном ложе. Где-то вдалеке гряда из деревьев окончательно утопала во мгле, и я знал, что там же неподалеку начинается море. Горы сонно поглядывали на меня из-за призрачной дымки, а небо задумчиво наливалось ночью.

– Уже достаточно стемнело, – прошептала Изабелла, словно боясь нарушить волшебство тишины, которая складывалась из безмолвия тумана и добродушного ворчания ночных птиц. – Попробую зажечь фонарь…

– Разве он не горит уже? – прошептал я в ответ, но Изабелла знаком повелела мне подождать, открыла дверцу фонаря и, высыпав на ладошку зеленый порошок из мешочка, бросила всю горсточку на неровное пламя и проворно затворила дверцу.

Внутри что-то вспыхнуло, забурлило, переливаясь оттенками пламени и зеленоватого дыма, а затем внезапно выбросило наружу свои лучи и осветило ночь бледным сиянием. От неожиданности я оступился и уселся на землю, а бесстрашная Изабелла, одной рукою прикрывая глаза, выпрямилась во весь рост и подняла фонарь над головою. Лучи убежали вперед, покачиваясь и волнуясь вместе со своим источником, заскользили по кронам деревьев и растворились в тумане.